Введение в Мандельштама

Цикл стихотворений"Введение в Мандельштама". Авторское чтение. Этот цикл есть обращение ученика к учителю, сквозь время и пространство. Это попытка введения и продолжения творческого метода или поэтического дыхания, сердцебиения Мандельштама, попытка погружения в его понимание существа и смысла поэзии.

«В хороших стихах слышно, как шьются черепные швы, как набирает власти (и чувственной горечи) рот и (воздуха лобные пазухи, как изнашиваются аорты) хозяйничает океанской солью кровь»
Осип Мандельштам

Как разлеглось – успокоение, дымятся
Останки баснословных партитур –
Соитья медных шорохов и наций
Басы расколотые гипсовых скульптур –
Сметает дворник в кучи – балаганы
Цыганской вольницы, цветастый ход плечей –
Всё прах и тлен и даже говорок поганый
Отговоривших приговоры палачей...
Всё ссыпалось расстрельной штукатуркой,
Вернулся окрик, смерть в затылок не догнав;
Сапог, в ступень вдавивший дым окурка,
Протопал в сад магнолий и агав.

Века спустя, я тычусь в стенки слепо.
Курка слепая воля взведена
В висок на Чёрной речке...Пилит слепок
Подручной памяти Кремлёвская стена.

Лоб в лоб лучи сошлись в невольной схватке:
Лучистый холодочек «воронков»
И беглый лучик зеркальца, карманный.

-Ты здесь ещё? Живёшь? Ты кто таков? –
Сбивает с ног вопрос, худой и хваткий.
И Томас М а н н, в Б а с м а н н о м, вместо м а н н ы

Небесной – усложняет всё и вся...
Хозяйки чувств на противень гуся
Кладут, стекает жир обеда.
Дородным бюргерам салфеткой промокнуть:
И сочность губ, и суточность победы,
И осени стекольчатую муть...

Роскошна грива благом веющего сада,
Куда свободно залезает пятерня –
Волнообразна, восковая, волосата,
Между полуночью пробившей и тремя...

Какой-то странствующий плотник вторгся лихо
В ночной гармонии прерывистый мираж.
Лишь звякнул бёдрами обмякший ключник, тихо
Упавший замертво...Потом стране отдашь

Дланью прореженные: лежбища сказаний,
Осоловевшие угодья сонной мглы,
Чтобы дожди, от Эривани до Рязани,
Воссоздавали пядей пятые углы.

Как крупна близость! Хищный взор натуралиста :
Из недр воздуха, из веток крючковатых,
Молниеносно высекая топот твиста,
Под колокольный звон подставить слов ухваты!

В захолодавшей простыне, во тьме чулана,
В мясистом ухарстве по локоть продавца –
Узреть зигзаги гроз на карте Магеллана,
Пересыпая – схваченное на живца

В часах песочных – ожиданье, к чувствам тягу
Озвучив гимнами, под сводом ада Дант(а),
Услышать искр высокоструйную ватагу
Над прахом русского под горло эмигранта.

Как близок берег! Речи струнные глубины
Потопят всех прямоходячих и тогда,
Вдаль восходящий трепет крыльев голубиный,
Воздвигнет в небе взгляд, разбудит города!

Повальные панельные домины :
Рубашки на балконах сохнут, блузки,
Просвечивают кухонные сгустки
Насквозь интеллигентных разговоров
Сквозь тюля волновой узор многоэтажек.
Точильщики ножей, не то чтобы гонимы,
Но кончились ножи и мысль, одна и та же,
Выказывая милосердие и норов,

Ведёт, как бы под ручку, помогая,
Дорогу перейти... Вдруг, Улагая
Лавиной конница, Орёл к полудню взяли...
Но это всё. И ветер ноет в зале
Пустой гимназии, и впору скрипкам плакать
Вдогонку армии, пить под шагами слякоть,
В которой с кровью грязные бинты,
Листочки с почерком и шоры с глаз сняты –

За кухонным столом, на табуретках
Внимают, перекашливаясь редко,
Бездомным, безотчётным, из горнила
Столетней гибели явившимся строка'м...
И вечер, прислонившись к старикам,
На всем пространстве от Тифлиса до Игарки
Доносит колобродный, колкий, яркий
В кромешности басов речитатив...

И только утро, шёпот кухни прекратив,

Гостей разводит по каморкам снов и на панели
Выходит солнца тень и стрелки Спасской онемели...

Грохочет лифтом в недрах этажей –
Облезлый день, очередной, и надо же
Такому среди бела дня произойти :

Жить дальше некуда...
И больше некому...
И не к кому идти –

Оставшимся за кухонным столом
Поэтам, поделом им, поделом!
Хотели что-то значить в этом мире,
В состарившейся кухне, в той квартире,
В которой нынче режут лебедей,
Напоминающие внешностью людей,
Прямоходящие с глазищами приматы...
И плоскость крыши крыта благим матом!

Грохочут костылями мыслей шатких
Цветные деревянные лошадки
И плоские панельные домищи...

Все на панель пошли!
И жизнь давно не ищет –
Ни прошлое своё, ни нас самих...

Роняет дождь с лица поэта –
Ночь и стих.

Сиюминутный зырк читающего взгляда
На обнажённую просроченную суть
Строк, захлебнувшихся в потоке звукоряда...
Как будто бритвою по горлу полоснуть –

Произносимое, как вскрик о смерти, бахнуть оземь,
В себя вобравшее распятых дочерей и сыновей,
Превозмогающее слово вскрикнуть: Осип, осень...
И тишина в руках, как навсегда умолкший соловей.

И чтоб на всю судьбу – оставшуюся всуе –
С лихвой хватило двух минут или пяти,
Потраченных на стих, вниз, в пропасть вознесу я
Порыв мятежный что дряхлеет взаперти:

Вдрызг несогласие, всей кровью сердца – ни с утратой,
Ни с коченеющей по городам и весям пустотой.
Как рюмка об пол, вдребезги, как навсегда Паратов,
Жизнь брошена... И выстрел в сердце не бывает холостой.

Здесь в пропасть взлёт – всем существом, напропалую,
В один конец билет – готовы всем рискнуть?
Я на руках несу, я мёртвого целую,
Целую жизнь роняя ввысь, в бездомный путь!

С изящной деловитостью рубанка
Снимает столяр стружку с той округи,
В которой выше камня – суть огранка
И вьюжной ночи звончатые дуги;

И взгляд в нутро разлуки негасимый,
И в горле ком от взгляда на неё;
И пепел в лёгких в створе Хиросимы;
И чёрное средь бела дня бельё...

С тяжёлой невесомостью полёта
Горит к земле аэроплан и даже,
Увидев, рассказав, как струйка пота
Смешалась с кровью, суть, одна и та же:

Горящим словом обжигаясь, веря
В богатство арсенала языка,
Лишь шлейф смертельный, не сама потеря
Останется на день иль на века.

С последнею надеждой на земное
Провозглашение горящей кромки,
-Все, кто в паденье ввысь, вперёд, за мною! –
Сгорает в небе эхо нёба громко...