Школа поэзии

урок 1


Восприятие поэтической речи

«Качество поэзии определяется быстротой и решимостью, с которой она внедряет свои исполнительские замыслы-приказы в безорудийную, словарную, чисто количественную природу словообразования. Надо перебежать через всю ширину реки. Загромождённой подвижными и разноустремлёнными китайскими джонками, — так создаётся смысл поэтической речи. Его, как маршрут, нельзя восстановить при помощи опроса лодочников : они не скажут, как и почему мы перепрыгивали с джонки на джонку»
                                                                                                            Осип Мандельштам

Попытаемся обозначить ценности или признаки поэзии:

(Десять «заповедей» поэзии. Эссе)


1. Цельность и целостность повествования. Доминанта содержания  перед формой.

«Для поэта всё дело в что, диктующем как» (Марина Цветаева). Все строки и строфы, все смысловые отрезки —  должны быть взаимоувязаны, все части произведения должны принадлежать целому, сообща работать на исполнение замысла.  Часто, «в погоне за стилем упускаются из виду требования ритмики и композиции...произведения не имеют той цельности, которая сделала бы их значительными» (Николай Гумилёв). Наивысшая поэзия — та, в которой ...размер не выпирает, а «форма не заслоняет своим самолюбованием бездонно-скромного содержания»»(Борис Пастернак). «Мне искусство никогда не казалось предметом или стороною формы, но скорей таинственной и скрытой частью содержания... той его частью, которая не сводится к темам, положениям, сюжетам..в художественном произведении всего важней не слова, не формы, но и не изображённое им, а то, что всем этим сказано и не могло бы быть сказано иначе, какое-то утверждение о жизни, какая-то мысль, которая перевешивает значение всего остального и оказывается сутью, душой и основой изображённого» (Борис Пастернак)

2. Непереводимость на язык прозы. 

«..поддаётся пересказу, что на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии: ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала». (Осип Мандельштам) 

3. Необыкновенная музыка стиха — слияния ритма и звука со смыслом.

"Есть среди нас люди музыку стиха чувствующие, а инструментальную или даже вокальную не чувствующие, как и наоборот, люди музыкальные, но глухие к музыке стиха. Слова, несомые ритмом, звучат по-новому и не совсем то значат, что они значили раньше. «В ритме есть что-то колдовское; он даже вселяет в нас веру, что возвышенное принадлежит нам» (Гёте, за восемь лет до смерти). «Всё моё писанье — вслушиванье... слуховая дорога к стиху: слышу напев, слов не слышу. Слов ищу»
Марина Цветаева



4. Чудотворная образность в противовес распространённым: краснобайству и фигуральности речи, —

вот ценность и гордость поэзии! Когда образы гармоничны, то сравнение и сравниваемое в них – не слишком близкие родственники и не чересчур далеко разъехавшиеся друзья! «Поэт с горячим сердцем и деятельной любовью не захочет образов, на которые нельзя посмотреть и к которым нельзя прикоснуться ласкающей рукой» (Николай Гумилёв). Хорошие стихи анализировать неизмеримо труднее, чем плохие, никогда не исчерпать всех достоинств, заключённых хотя бы в одной, подлинно талантливой строке. Талантливый поэтический образ имеет эхо, отзвук, своеобразное послевкусие, отражаемую от сводов стиха, звуковую, зрительную и смысловую эмоциональную волну, обладающую прямо-таки волшебными свойствами. Вообще говоря, сравнить можно всё со всем. Но если воображение получает сравнение неудачное, тривиальное, угловатое, глуповатое, близкое к расхожему, к штампу, то, воображение (восприятие), начиная попытки воспроизвести образ, провести его по ассоциативным путям, признаёт, что путей нет или что они чересчур длинны. В результате, вместо наполненности – пустота, вместо сияния – зияния. Метафоры в современной поэзии очень часто применяются без веры в знаменуемое ими бытие. При таком употреблении они и превращаются лишь в средства и приёмы, то есть сами подвергаются тому рассудочному перерождению, в борьбе с которым полагался их главный смысл. Многие произведения многих поэтов средней руки — уже давно представляют собой не творчество — а лишь упражнения в творчестве, не искусство, а показывание искусства. «Язык таких —  {«затихающих в творческом смысле поэтов»} —  от первого до последнего слова переломан, вывернут наизнанку, вывихнут, где каждая фраза — ребус и каждое слово — каламбур, где двусмысленно всё вплоть до правописания и где тем не менее до смысла можно докопаться при помощи справочных изданий и словарей десяти европейских языков — хотя дело не в нём, а как раз в предполагаемом удовольствии до него докапываться» (Владимир Вейдле). 

5. Поэзия — «кровью» пишется, и в том числе, если нет «чернил»!

Поэзия — нравственно присутствует в мире и художественно подтверждает достоверность этого присутствия! «Нравственная лирика» — единственная «лирика» поэтов от Бога . «Совесть говорит стихами и совестью живут стихи, если хоть в малой доле причастны они к поэзии» (Владимир Вейдле).  «Рассказчики только своей души не могут быть сколько-нибудь стоящими поэтами» (Николай Гумилёв). «Ваши стихи – ваше частное дело, – вот в чём беда.. Писание стихов доставляет Вам радость, освобождает Вас от груза невысказанных переживаний, облагораживает Ваши помыслы и желания в Ваших собственных глазах, не более того».(Александр Твардовский). «..то упражнения на исторические и мифологические темы, то неловкое наивничанье «под» старых поэтов» (Николай Гумилёв)

6. «Отрицательная способность» :

способность  повествования произведения пребывать в неопределённости, тайне, сомнении, без суетного и нетерпеливого преподнесения фактов, без выкладки на головы читателей - «мораль той басни такова..». Одна из глубочайших тайн искусства поэзии, верный признак её полноценного присутствия в произведении — умение пребывать в том, что здравому смыслу кажется неясностью, что «просвещение» объявляет темнотой. На самом деле Отрицательная способность — вполне положительна, и пользоваться её не означает «удовлетворяться полуправдой»; это значит познать правду, не познаваемую без её помощи. Способность к «пребыванию в неопределённости и созерцанию первозданной цельности бытия»  отрицательна лишь в отношении отказа от другой, расчленяющей, научно-технической способности, умерщвляющей искусство и искусство поэзии. Разрушительной силе «трезвого рассудка» поэзия поэтов от Бога противопоставляет свой величайший дар — умение от чего-то отвернуться, чего-то избежать. Без этого дара просто не может быть поэта! Много пишется прозаичных стихотворений, «в которых больше интеллекта, чем веры, больше слов, чем голоса. Которые больше — выход, чем выдох» (Иосиф Бродский). «Отрицательная способность», отрицая дискурсивное, логическое, всё расчленяющее, всё раскладывающее по полочкам мышление —  позволяет поэту оставаться поэтом, а не рифмующим зигзаги мысли философом, психотерапевтом, историком, литературоведом, лингвистом, аналитиком — то есть, позволяет видеть мир чудесным, сохранять умение различать чудесное! 


7. Правдоподобие, вместо правды и фантазия, вместо фантастики

Умение передавать в произведении не «голую правду-матку», но ту высшую правду, которая называется вымыслом —
сопутствует поэзии. Правдиво рассказать можно лишь о том, что не просто «было». Вымысел совсем не есть выдумка, басня, произвольное измышление. Его нельзя назвать ни былью, ни небылицей, ибо в нём таинственно познаётся не преходящее «бывание», а образ подлинного бытия. Поэтический вымысел есть мифотворение, без которого не может обойтись искусство и которое нельзя заменить дискурсивнологическим познанием. "Мандельштам ... без какой-нибудь утончённости расшвыривал метафоры, но был чужд краснобайству, здание его фразы строилось причудливо, но основанием всегда служило здравое понятие..."(Семён Липкин)

8. Есть стихи «сочинённые»  и стихи «данные свыше».

Поэзия присутствует в «данных» и напрочь отсутствует в «сочинённых» стихах: «Сочинённые» стихи — искусственны в исходном посыле, в самой причине, в самом смысле и просьбе своего появления на свет — они, как правило, нафаршированы фигуристыми витиеватыми словами и фразами. «Никакой внутренней связи между словами нет, они держатся только потому, что напечатаны одно за другим» (Николай Гумилёв). «Сочинённые» стихи — это мысли, в которых чувства не созрели для своего воплощения. Это стихи людей, изощрённых в культуре стиха, людей, углублённых в самих себя, думающих, грустящих, мечтающих, но едва ли поэтов. «Одним из основных принципов искусства является рассмотрение явления невооружённым глазом, вне контекста и без посредников...тет-а-тет человека с вечностью» (Иосиф Бродский). «Данные» стихи — даны поэту свыше в неразрывной цельности. Они обладают лаконичной ёмкостью, весомостью слова, тайной сжатости, способностью в минутном дать почувствовать вечное! В них поэт «смотрит на вещи по-орлиному зорко и объясняется мгновенными и сразу понятными озарениями. Это и есть поэзия...скоропись духа» (Борис Пастернак). При этом, «сразу понятность» в «данных свыше» стихах не означает — «трёхкопеечную простоту», всем понятную банальность или речевую простоватость, или очередное словесное озвучивание какой-либо незыблемой общеизвестной истины — но глубоко выстраданную простоту, выраженную сложными, необычными, оригинальными, меткими метафорами, эпитетами, иносказаниями.

9. Только оригинальность делает произведение произведением настоящего искусства.

Оригинальность, как способность всю жизнь, во всякое время «видеть явления в оторванной окончательности отдельного мгновения, в исчерпывающем выпуклом очерке, как глядим мы только в редких случаях, в детстве или на гребне всеобновляющего счастья, или в торжестве большой душевной победы. Для того, чтобы так видеть, глаз наш должна наполнять страсть. Она-то именно и озаряет своей вспышкой предмет, усиливая его видимость» (Борис Пастернак). 

10. Поэзия — выражает! — чувства, предметы, вещи и явления — а не обозначает их,

не присваивает всем им «слова-названия». «Обольщусь сутью, потом воплощу. Вот поэт» (Марина Цветаева). Поэзия создаёт художественные произведения, наполненные в ы р а ж е н н ы м смыслом, а не «эстетические объекты» лишь обозначающие (как лозунги и призывы с трибун на митингах, как надписи на штемпелях) предметы, чувства, вещи, явления и эмоции. «..не объяснять, а показывать.. Во многих стихотворениях чувствуется подлинно поэтическое переживание, только не нашедшее своего настоящего выражения» (Николай Гумилёв)
------------------------------------------------------------
Подводя черту под всеми названными выше ценностями (признаками) поэзии :«Есть в стихах, кроме всего (а его много!), что можно учесть — неучтимое. Оно-то и есть стихи »(Марина Цветаева)
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

В качестве информации к размышлению:

Я хочу предложить вашему вниманию отрывок из книги воспоминаний
Семёна Липкина «Уголь пылающий огнём» : 


«... Подобно тому, как истинный живописец требует, чтобы сюжет картины выражался с помощью рисунка и цвета, а не, скажем, с помощью заранее нам известной исторической фабулы, Мандельштам требовал от стихотворного слова, чтобы оно прежде всего было музыкой, чтобы смысл ни в коем случае не предрешал слова. Мандельштам много и часто говорил об этом, и без какой-нибудь утончённости он расшвыривал метафоры, но был чужд краснобайству, здание его фразы строилось причудливо, но основанием всегда служило здравое понятие... После многих бесед с Мандельштамом о ритме, после многих лет работы я пытаюсь ответить. Мы, стихотворцы, часто действуем, заколдованные ритмами данной литературной эпохи, даже данного десятилетия. Есть не только словоблоки, есть и метроблоки. Картина общеизвестная. Как вырваться из этого колдовского плена? Никакие советы не помогут, кроме разве плодотворного разъяснения, что дело обстоит именно так. Умение слушать ритм есть умение врождённое, от Бога данное. Суть в том, чтобы мысль, слово и ритм возникали одновременно. Но не обязательно, чтобы мысль была сногсшибательно новая. «Бывал я рад словам неизречённым», — сказал Рудаки одиннадцать веков назад на языке фарси, сказал с помощью размера, основанного на чередовании долгих и кратких слогов. «Мысль изречённая есть ложь»,  — сказал в прошлом веке Тютчев с помощью русского четырёхстопного ямба, совершенно не похожего на такой же ямб Пушкина : другой ритм! Мандельштам открыл для себя, что  слово не живёт в стихе отдельной жизнью, что оно связано семейными, родственными, дружескими, общественными узами с другими словами, эти узы, существуя, нередко сокрыты от читателей, и поэт обязан их раскрыть и даже пойти на тот риск, что слово будет связно со словом не прямой связью, а с помощью непрямых, не сразу замечаемых, но, бесспорно, физически существующих связей, порой более сильных, чем наглядные прямые. Вот они-то и рождают ритм, сами обязанные своим появлением ритму... Мандельштам говорил: -Размеры ничьи, размеры Божьи, принадлежат всем, а ритм есть только у поэта — принадлежит ему одному... «Возмездие» у Блока не получилось, потому что ритм рабски заимствован у Пушкина...»

Итак, уточняем ценности или отличительные признаки поэзии:

Произведение поэзии обладает цельностью
и скрытым содержанием:

все строки сообща работают на исполнение замысла; стройность композиции и ритмики, к тому же, делает произведение поэзии значительным; содержание произведения поэзии, по мимо явленной темы, сюжета, обязательно должно обладать некой скрытой частью, неким утверждением о жизни или мыслью, превышающей собою все содержание поверхности текста. Значительное произведение поэзии - обладает даже анфиладой таких таинственных частей содержания, сам процесс прохождения анфилады смыслов, как бы непрерывно фонтанирующих, перекрывающих и дополняющих друг друга, обеспечивает ту самую цельность, значительность произведения поэзии и автоматическим образом расширяет сознание читающего, практически по ходу чтения, обогащает восприятие, причём, стремительным и щедрым образом. 


Не переводимость на язык прозы:

Второй по порядку, но не по значимости, признак или ценность поэзии — не поддаётся пересказу! То есть, произведение поэзии должно быть обустроено словами таким образом, чтобы читающему невозможно было, даже при большом желании, воспринять текст как вариацию прозы, воспринять произведение как прозу, обладающую формой поэзии, например, как рифмованную прозу, или как прозу записанную отдельными предложениями, сгруппированными в столбики. Даже если поэт выбрал так называемый верлибр, то есть свободное по форме изложение замысленного, предложения этого изложения должны оставаться (по духу, по наличию в них мелодии, богатства ритмов и звукосмыслов) — строчками поэзии! То есть, даже обладая формой прозы, произведение поэзии ни в коем случае не должно принадлежать прозе или переводится на язык прозы.

То есть, в произведении поэзии может не быть, например, рифмовки окончаний, размерности, но всенепременно должны присутствовать : звуковые или ритмические волны, сжатый до максимума и одновременно с этим несоизмеримо с прозой возросшая в ёмкости анфилада смыслов, словесный орнамент — самодостаточная словесная симфония, значительно превосходящая прозу, если даже не в образности и изобразительности, то уж точно в весомости и музыкальности, когда предложения-строки собраны не просто в абзац, в записанный отрезок главы некоего большого повествования, когда предложения-строки разместились не просто «вместе, одно за другим», но собраны воедино, или как будто бы мобилизованы для решения замкнутой задачи на коротке, и вышколены дирижёром до уровня сплочённого коллектива оркестра, исполняющего полноценную вещь, у которой недаром есть имя, название, а главное угадывается созданная поэтом способность автономного существования.

Иначе говоря, произведение поэзии может иметь форму прозы, но не должно быть «прозаическим», в нём должна угадываться поэтическая речь, со всею её наколдованностью ритмов, сжатой ёмкостью смыслов, как бы сокращающей текст романа до полстранички, без потери значительности. Итак, произведение поэзии, даже в форме прозы, должно быть не рассказом о том, как дело было, не прозой в рифму, а ритмо-содержащим, звукосмыслы включающим, ёмким, именным самодостаточным детищем поэтического языка и образа мысли, который невозможно, без потери качества, перевести на язык прозы.

Например:

возьмём моё произведение, не имеющее привычной для поэзии рифмовки, но тем не менее, принадлежащее поэзии, называется: «Огромное мгновение».

В этом произведении поэзия присутствует не в столбиках строк, не в разделении сплошного текста на отрезки в виде столбиков, но прежде всего в том, что поэтом создано пространство для разбега ритмических волн, интонаций. Кроме того, произведение, которое, казалось бы, состоит из соседствующих друг с другом «прозаических» предложений, — не является простой чередой действий, телодвижений, событий о том «как дело было» и на язык прозы его перевести, без потери качества, то есть без потери притягательной силы очарования, заворожённости текстом, невозможно. Это не отрезок романа или повести, или даже рассказа. Это роман или повесть, или рассказ, сжатые до нескольких предложений, до автономной, самостоятельной (от и до) команды слов, словосочетаний, звукосмыслов, которые не просто резко сокращены в количестве, но насыщены ёмкостью значений и анфиладой ритмов, смыслов. Явленная сплочённая самодостаточная поэтичность относит это произведение, пусть и не использующее традиционную форму поэзии, к принадлежащим именно поэзии, а не прозе.


Необыкновенная по силе воздействия музыка стиха: 

произведение поэзии, особенно претендующее или уже ставшее "произведением Искусства", непременно  обладает оригинальным ритмом, а то и  уместной по отношению к замыслу  целой чередой ритмов, а так же слиянием звука и смысла. Звукосмыслы несомые ритмом составляют, по глубине и по степени воздействия, чуть ли не главное содержание, своего рода потайной вход  в понимание поэтической речи, в  особое состояние проникновенности в суть или в причину создания произведения, безусловно, это значимо исключительно для искушённых или имущих в поэзии читателей, умеющих провозглашать Слово поэзии; имеющих определённый опыт вслушивания в звукоряд, в  интонационные нюансы. Читатель-ценитель поэзии ищет и находит, полностью или отчасти, созданную поэтом звукопись. Может воспользоваться для хранения в сокровищнице своего сознания либо различными вариантами звучания содержания, либо выбрать какой-то один, собственный, пусть и не совпадающий с предложенным поэтом, но непременно инициирующий в сознании читающего, в частности, важнейший в деле поэзии эффект заворожённости, зачарованности сказанным.

Например:

Осип Мандельштам

Я буду метаться по табору улицы тёмной
За веткой черёмухи в чёрной рессорной карете,
За капором снега, за вечным, за мельничным шумом…

Я только запомнил каштановых прядей осечки,
Придымленных горечью, нет — с муравьиной кислинкой,
От них на губах остаётся янтарная сухость.

В такие минуты и воздух мне кажется карим,
И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой,
И то, что я знаю о яблочной, розовой коже…

Но всё же скрипели извозчичьих санок полозья,
B плетёнку рогожи глядели колючие звёзды,
И били вразрядку копыта по клавишам мёрзлым.



Марина Цветаева

Дон

1

Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу -- грудь и висок.

Божье да белое твое дело:
Белое тело твое -- в песок.

Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает...

Старого мира -- последний сон:
Молодость -- Доблесть -- Вандея -- Дон.

Борис Пастернак

Мой друг, мой нежный, о, точь-в-точь, как ночью, в перелете с Бергена на полюс,
Валящим снегом с ног гагар сносимый жаркий пух,
Клянусь, о нежный мой, клянусь, я не неволюсь,
Когда я говорю тебе — забудь, усни, мой друг.

Когда, как труп затертого до самых труб норвежца,
В виденьи зим, не движущих заиндевелых мачт,
Ношусь в сполохах глаз твоих шутливым — спи, утешься,
До свадьбы заживет, мой друг, угомонись, не плачь.

Когда, совсем как север вне последних поселений,
Украдкой от арктических и неусыпных льдин,
Полночным куполом полощущий глаза слепых тюленей,
Я говорю — не три их, спи, забудь: все вздор один.



Николай Гумилёв

Мои читатели

Старый бродяга в Аддис-Абебе,

Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.

Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,

Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевною теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.


Вадим Шарыгин

Отрывок из цикла Наш сад

4.

Когда-нибудь в окне не загорится —
В твоём, там, в том иль в этом, в нашем —
Погаснет навсегда и кто-нибудь другой,
Чужой, далёкий — ток согнёт дугой
В давнишней лампе запылённой,
И брызнет запоздалый свет, и клёна
Лист дёрнется, так мы вдогонку машем...
Когда-нибудь в окне — другие лица.

А нынче свет ещё проистекает прочь,
Ещё сжигает сумерки помалу...
Тень долгая, как взгляд вослед каналу.
Твердеет тишина и рдеет ночь...

Теряясь в недрах летней темени,
Проигрывая ей иль уступая,  —
Одноэтажный свет... А с теми ли —
Ты мыслями живёшь, душа скупая?

Когда-нибудь наш дом, погасшей жизнью полон,
Ослепшими от пыли стёклами окон
Встречая свет зари в саду надсадно полом,
Ветшая, будет ждать и вспоминать, о ком?

О сгинувших в объятьях тьмы кромешной —
Бездомный вспомнит дом, один...
Взблеск звёзд в безветрии гардин...
Мечты, состарившись, сбылись? Конешно.


Марина Цветаева


Над синевою подмосковных рощ

Накрапывает колокольный дождь.

Бредут слепцы калужскою дорогой, —

Калужской — песенной — прекрасной, и она
Смывает и смывает имена

Смиренных странников, во тьме поющих Бога.


И думаю: когда — нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,

И от уступчивости речи русской, —


Одену крест серебряный на грудь,

Перекрещусь, и тихо тронусь в путь

По старой по дороге по калужской.


Вадим Шарыгин

Есть в великих стихах...

Есть в великих стихах — 
Тишины немота,
Как ладонью с ресницы
Снежинка снята...

На мгновение лишь
И растаяла, нет.
Зычным хором молчишь
В дальнем слове поэт.

И ведёшь, и уводишь,
Водою журча,
Уползаешь, как еж,
Поворотом ключа

Отворяешь стеснённую сводами
Дверь...
Там зияют миры.

На мгновенье, поверь,
Все великие в жизни стихи,
На чуть-чуть!

Есть слова «от сохи»,
Есть надежда вернуть

Твою душу
В затерянный хор
Немоты...

Тихо тонет река — 
На краю темноты.


---------------------------------------------------------------------------------------------------------
Попробуйте угадать авторские ритмы, найти свои ритмы к этим стихотворениям, создайте интонационные акценты, провозгласите тексты, оживите голосом смыслы этих или других, вам известных, вами любимых стихотворений поэтов, пишущих поэзию, а не плохие или хорошие стишки.  Пусть звукопись откроет для вас особое или сверхсодержание произведений поэзии!


Итак, в плохих стишках - как правило - имеет место переполненность несуразностью, бессмыслицей, безвкусицей, когда "тень на плетень", когда "в огороде бузина, а в Киеве дядька". В хороших стишках - напротив, имеет место определённость, там всё фотографически ясно, зачастую, вполне даже образно, там всё так как задумано поэтом-прорабом словесности, который реализует в слове свой "прямоугольно-бетонный" повод к строительству стихотворения, реализует так добросовестно и практично, что воображению нечего нечем заняться в изграждённых застройщиками реальности "объектах поэтической недвижимости".  Хорошие стишки потому и "хороши", что при любом количестве строк-этажей, по сути, представляют собой один и тот же "этаж", поставленный один на другой в количественном смысле, и поэтому легко усваиваемый неимущими в поэзии любителями поэзии. 

В подлинной или талантливой, или в большой поэзии - помимо кондовой ясности хороших стишков - есть неопределённость, то есть имеет место смутное пространство недосказанности, присутствует, созданная поэтом, возможность для отлучения, для отучения сознания обыкновенного в дерзновениях человека от плоского или одноэтажного ожидания и представления себе мироздания. Произведения поэзии устроены и обустроены таким образом, чтобы создавать прецедент бесконечности в сознании человека. 

Целью Искусства поэзии, как и целью всего Искусства, является создание нового человека - человека, перешедшего от "плоской или телесной души (или сознания)" к сознанию как бы со стороны мира, к сознанию автономно-существующему, к сознанию, как самосоздающему источнику вечности.  Именно для достижения этой стратегической цели произведения поэзии представляют собою не просто словесные блоки, уложенные один на другой для проведения уютного высоконравственного культурного досуга в рамках жизни в общеизвестном мире, со всеми его "верхушками и поддонами", но в мире, "где не пляшет над правдой смерть"; в мире, где не предлагают судьбу на выбор, по типу: "гильотина, виселица или топор"; в мире, который создают, а не просто проживают по типу: "Бог терпел и нам велел"!

Произведения поэзии создают условия для обретения читателями способности погружать себя, для начала хотя бы эпизодически, в мир, каков он есть на самом деле - в обусловленную возможностями сознания данность, или в непрерывно видоизменяющуюся достоверность, возникающую и исчезающую в объёмах, прямо пропорциональных возможностям восприятия.

По сути, весь инструментарий поэзии работает на создание в человеке такой способности. Однако, оригинальность : слога, образа, метафоры, эпитета, поэтики в целом, ракурса раскрытия темы, самой темы и т.д. всё это не просто "новинки производства", но особые "композитные материалы словесности", как результат таланта поэта создающего словесную ткань благодаря, во-первых, собственному перманентному пребыванию в ином мироздании (будучи, в прямом смысле, не от мира сего), а во-вторых, как результат обладания гражданином поэзии - особыми технологиями обращения со словесной тканью. Необычайная гибкость присутствующего в произведениях поэзии, закалённого особым образом "словесного булата", создаёт уникальную "ясность неопределённости", чем-то схожую с известным эффектом сфумато*, который присутствует в картинах Леонардо да Винчи. 

*Сфума́то (итал. sfumato затушёванный; букв. исчезающий, рассеивающийся, как дым) — в живописи смягчение очертаний фигур и предметов, которое позволяет передать окутывающий их воздух.

У словесной ткани тоже есть "окутывающий воздух", исчезающий на глазах след на песке вдоль кромки моря, рассеивающийся, как дым смысл, в котором исчезает правда и возникает правдоподобие, в котором сама словесная ткань есть содержание, в котором не то что отсутствует содержание как таковое, но присутствует содержание "ни о чём", и  именно оно, порою, главенствует и превосходит по степени очарования, заворожённости все "душевные откровения Мценского уезда" или всю постройку с отделкой в стиле "мораль той басни такова", которая так, казалось бы, удачно отделяет "кудышные" стишки от стишков никудышных. 


Рассмотрим несколько примеров-отрывков, в которых строфы и строки обладают "отрицательной способностью":






Например:

Вадим Шарыгин

"Я покинул свою достоверность..."


....Истекающим сердцем светить, будто Данко!
И девический смех под созвездием Девы,
И всплеснувшая юбкою в танце цыганка,

И латунная тусклость часов на ладони:
На круги своя — время стареет помалу;
И бормочет строку за строкой, и долдонит
Барабанные дроби, наполнив пиалу,

Дождь Брабанта... То горче, то громче, то тише,
Говори, говорливым ручьям уподобясь,
Там озвученной древностью пышет Татищев,
Там означен Мариной в поэме автобус.

Там марина: с марлином, с мечтою и мачтой,
На которой приспущен, как флаг в день печали,
Белый парус... Поздравь, со строкой не начатой,
На которой бы в бронзе и в бозе почили —

Окаянные страхи! ..."

Неопределённость:
В представленных строфах стихотворения "Я покинул свою достоверность" вы не найдёте той "ясности" изложения, к которой привыкли с поэзией не знакомые люди и неимущие в поэзии непоэты и читатели понаслышке. 

Эти строки не переводятся на язык прозы, на язык "предельной ясности". Здесь одно явление, или поэтическое известие, поэтическая деталь появляются из другого, как бы  на глазах читающего, превращаются, видоизменяясь, но при этом, всё-таки продолжают оставаться цельным взаимоувязанным текстом, тканью поэтической речи. Строки получают голос, голос создаёт сверхсмысл, льётся музыка смыслов на мельницу вашего восприятия! Строки готовы подчиниться ритму, но его должен создать сам читатель. Строчки просят провозглашения вслух... Строки рождают не столько образы, сколько настроение для максимально впечатлительного восприятия образов. Строки не ясны, обладают манящей неопределённостью, но определённо  понятны всем доверившимся поэзии путешественникам в иное состояние сознания.
Например:
Осип Мандельштам
"Когда городская выходит на стогны луна.."

***
Когда городская выходит на стогны луна,
И медленно ей озаряется город дремучий,
И ночь нарастает, унынья и меди полна,
И грубому времени воск уступает певучий,

И плачет кукушка на каменной башне своей,
И бледная жница, сходящая в мир бездыханный,
Тихонько шевелит огромные спины теней,
И желтой соломой бросает на пол деревянный

Неопределённость:
"Певучий воск" моего восприятия, медленно втягивая сознание в глубокую вращающуюся с расширением воронку текста, не просит у поэта "ясности" относительно, возникающих как бы из ниоткуда, плачущей кукушки, каменной башни, бледной жницы, спиц теней, соломы...

Я с наслаждением остаюсь в неведении и в неопределённости, в незавершённости словесности этого стихотворения, этой лунной ночи, лунной сонаты Мандельштама. Я угадываю и подхватываю тональность происходящего, остаюсь навсегда, до последнего удара сердца - познавшим великое равновесие мироздания, на весах коего уравновешены - всё и ничего, видимое и представляемое, "что" и "что-то"! 

Итак, усвоив главные ценности или признаки поэзии,
можно надеяться на обретение восприятия поэзии,
на уровне достойном её самой.


«Качество поэзии определяется быстротой и решимостью, с которой она внедряет свои исполнительские замыслы-приказы в безорудийную, словарную, чисто количественную природу словообразования. Надо перебежать через всю ширину реки, загроможденной подвижными и разноустремленными китайскими джонками, — так создается смысл поэтической речи. Его, как маршрут, нельзя восстановить при помощи опроса лодочников: они не расскажут, как и почему мы перепрыгивали с джонки на джонку». Разговор о Данте. Осип Мандельштам.

Восприятие поэтической речи:

1. Это процесс — пополнения сокровищницы читательского опыта общения с поэзией

2. Но прежде всего, во главе угла — это включение индикатора мгновенного отбора — определения: что перед тобою: поэзия или хорошие (плохие) стишки?

3. Если хороший или плохой стишок, то сразу в мысленную мусорную корзину его, не тратить на него никакого «восприятия»*

*Помнить, что всегда, а в наше время упадка искусства, и искусства поэзии, особенно: из 100 процентов написанного — 99,999 процента — это лишь хорошие или плохие стишки. В каждой сотне пишущих — нет даже одного поэта, из каждой тысячи — возможно, найдётся один. То есть, очень важно помнить что среди творчеств нашей современности — встретить поэзию или творчество поэта — это почти как выиграть миллион в лотерею. ПОЧТИ НЕВОЗМОЖНО.

4. Если поэзия — быть в готовности к читательскому труду, а именно:

- провозглашать текст, читать вслух, а не просто глазами поводить по строчкам

- прочитывание сопровождать подбором интонации, улавливанием ритма, выстраиванием звуковых и смысловых акцентов;

- перечитывать, снова и снова, сразу после, и спустя некоторое время, срастаться, сживаться, сродниться с текстом, воспринимать его, как свой собственный монолог;

- не читать, «чтобы мгновенно всё понять», не надеяться на «содержание из слов только состоящее», находить звукосмыслы, почувствовать "скоропись духа", прочувствовать ритм, почувствовать содержание через ритм произведения;

- воспринимать текст не по-строчно, не по-строфно, но целиком: от названия, от эпиграфа до последнего слога, звука. Не «переводить» текст поэзии на язык прозы, не делать из себя читателя прозы, то есть не пытаться сходу или последовательно ПОНЯТЬ написанное с точки зрения опоры на логику или буквальные значения слов;

- нужно обладать таким свойством души или сознания, как способность к заворожённости, зачарованности — когда «в беспамятстве ночная песнь поётся».

5. Относиться к восприятию поэзии — как к возможности прикосновения к сокровенному, за которым кроется новый уровень сознания — сознания на пути выхода из человеческой жизни, из плотской (плоской) души, из мира поверхностей, определённостей, из мира «от и до» - в мир самосоздающийся, видоизменяющийся, виднеющийся, где всё является — правдоподобным, но всё правдоподобие имеет под собою надёжное, уместное основание.


Урок 2

Ключевые отличия поэзии от хороших стишков

Поскольку сегодня поэзию «любят» во основном те, кто сам пописывает стишки, почитывает стишки ныне здравствующих и уже почивших братьев по разуму, - стишки активно, тотально и фатально подменили собою поэзию. Стишки (хорошие и плохие), то есть сварганенные более складно или менее складно, пишут люди, пожизненно не обладающие божественным даром слова, но способные чисто механически использовать форму и инструментарий поэзии. Какую часть современного пространства под традиционным названием «поэзия» занимают стишки? Ответ краток и прост: стишки оккупируют всё пространство поэзии. Стишки и есть сегодняшняя, современная «поэзия», которую с полным основанием надо брать в кавычки. Стишки заполонили ПОЧТИ всё пространство. Это «почти» настолько мало' и находится в таком задвинутом в угол, полуподпольном положении, что не оказывает никакого влияния на соотношение сил, на состояние упадка и полной деградации всех действующих и потенциальных участников «любви к поэзии»!

Мы с вами, мои в веках современники, просто обязаны уточнять, углублять ответ на вопрос: «что есть такое — поэзия?». У меня, например, в качестве расширения взгляда на поэзию есть личное разделение её на две принципиально отличных друг от друга категории: поэзия «земная» и поэзия «небесная». Я много рассуждаю об этом, в т.ч. показываю различие на конкретных примерах, в эссе «Открытое письмо к современникам». Полюбить, усвоить, освоить, понять «земную» поэзию — не стоит большого труда и утончённого восприятия. «Земная» - сходу понятна, берёт за душу, односложна в смыслах, не отягощена нюансами, добротна в исполнении и совпадает с чаяниями «земных» или обыкновенно-хороших людей, коих, собственно, на Земле достаточное большинство для того, чтобы жизнь культурного досуга декларировала прогресс, а жизнь, как таковая, жизнь человеческая деградировала всё с большей скоростью, и чтобы душа барахталась на плоскости мироздания, всё время возвращаясь в один и тот же «лучший из миров». «Небесная» - гораздо сложнее для восприятия, требует особого жизненного пути — некоего дерзновения по отношению ко всем сопутствующим выживанию человека атрибутам культуры. Она создана для «земных небожителей», для тех людей, чьи души или сознания уже не принадлежит человеческому выживанию любой ценой и счастью на чужом горе. «Небесная» расширяет сознание человека, но для прикоснувшегося к ней мимоходом, между прочим — такое «расширение» на деле означает сужение - сужение круга «друзей», круга общения, круга единомышленников, попутчиков. «Небесная поэзия» - это падение в высоту неба. «Небесная» не подчинена привычной логике, не просто многосложна в понимании, но меняет само понятие «понимания», предлагая как бы дополнительную достоверность в виде смутного ощущения, наития, неуверенности, неопределённости, относительности. «Небесная» вся на нюансах, это высшая математика поэтической речи, это алгебра иносказания, это высшая форма языка, такого языка, на котором не говорят, не мыслят, не живут, а если и говорят, то боги, а если и мыслят, то во снах, а если и живут, то не данную свыше жизнь, а самосоздающуюся ежемгновенно. Это язык небожителей. Язык «небесной» поэзии— не исковерканный, не «заумный», но представляет собою ту самую пастернаковскую «скоропись духа», обладающую магической, воистину волшебной притягательной силой для каждого человека, решившегося идти за горизонт «земной» поэзии.

Я лично пытаюсь продолжать «небесную» поэзию. У меня, на сегодняшний день, практически нет ни одного настоящего читателя. Мои перспективы — забвение в диапазоне от широких масс до узких специалистов, поругание прижизненное. Мои награды за самоотверженный труд поэта — в лучшем случае — молчание, в худшем — замалчивание. Мои действующие читатели — это любители «земной» поэзии, которые позволяют себе, время от времени, обращать внимание на «какую-то там поэзию небесную». Мои действующие читатели — бездействующие граждане поэзии, готовые поддержать традицию «посмертного» отношения к «прижизненной гибели» лучших поэтов своего времени.

«Небесная» поэзия — это всё-таки не высшая форма «земной» поэзии, не модернизированная «земная», не «вторая» сторона одной медали, не «обратная сторона Луны», но билет в один конец, для того, у кого «в огне брода нет», это сама поэзия, как высшее отношение к сотворению Языка, как инструмент, с помощью коего «душа в теле» получает возможность и способность, и право на автономное существование.

Разбираться в поэзии, по сути, означает умение и желание отказаться от «земной» поэзии в пользу «небесной», отказаться от хороших стишков «земной» поэзии не усилием воли, но благодаря способности к заворожённости, к зачарованности, к постижению мира со стороны мира, а не самого себя.

NB!   РАЗБИРАТЬСЯ В ПОЭЗИИ  - ЭТО ЗНАЧИТ, РАЗВИВАТЬСЯ, то есть, РАЗВИВАТЬ В СЕБЕ потребность концентрировать  читательское внимание, как можно чаще пребывая и глубже погружаясь ИМЕННО В ТЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ, В КОТОРЫХ МАКСИМАЛЬНА КОНЦЕНТРАЦИЯ ЦЕННОСТЕЙ ПОЭЗИИ , а это, в свою очередь, будет означать концентрацию читательского внимание на творчестве только тех поэтов, У КОТОРЫХ МАКСИМАЛЬНО БОЛЬШОЕ КОЛИЧЕСТВО ПРОИЗВЕДЕНИЙ, ПРИСУЩИХ НЕБЕСНОЙ ПОЭЗИИ.

Процесс творческого роста ЧИТАТЕЛЯ - от читателя понаслышке до ценителя и знатока поэзии - похож на движение по спирали или перемещение по орбитам некой воронки. Чем сильнее у любителя поэзии будет потребность и традиция в произведениях с максимальным количеством явленных ценностей, тем у'же будет круг произведений "любимых поэтов", тем чаще будут становиться не интересными, скучными, местечковыми все даже самые ладные и складные тексты, в которых доминирует либо только прущее наружу содержание, либо красуется форма изложения, либо присутствуют, максимум, один-два признака поэзии, не более того. Такие произведения зарождающийся, новоявленный гражданин поэзии, прочитав единожды, будет всё чаще откладывать в сторону, чтобы больше не отвлекаться на них, как бы ни манили они его своей сходу понятностью, простотою, ладностью и складностью. Удачная отдельно взятая строка, строфа или какой-то одиночный взбадривающий воображение образ, метафора, или, например, богатая ритмика, но при бедной лексике, достигнутая текстом цель содержания, раскрытая тема, опять-таки, например, при односложных, почти частушечных ритмах и безголосой звучности и т.д, и т.п.

И только там, где, вдруг, НЕ ВДРУГ, А БЛАГОДАРЯ РАЗВИТОМУ ЗНАНИЮ И ВОСПРИЯТИЮ, обнаружится : 

-непереводимость на язык прозы, непринадлежность "рифмованной прозе";
-богатый язык: необыкновенные,  волшебные слова - в сочетаниях, а не в виде потока сознания или словесного поноса;
-оригинальность во всём: в языке, образах, в теме, в ракурсе её раскрытия, то есть, явленность поэтического взгляда на вещи;
-анфилада содержаний, подразумевающая глубину, зарождение всё новых и новых смыслов
-неопределённость темы, как бы беспамятность строк и строф и всего текста;
- сложно-подчинённая ритмика, помогающая лексике, и обладающая самостоятельным смыслом или содержанием
-выстраданность темы, глубокая проработка поэтом темы
-наличие в тексте так называемых поэтических деталей, способных самое "небесное" в замысле передать посредством вполне земных аналогий, ассоциаций


ИМЕННО В ТАКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ, В ТАКИХ ТВОРЧЕСТВАХ - ОСТАЁТСЯ СЕРДЦЕ И ВНИМАНИЕ ЧИТАТЕЛЯ-ГРАЖДАНИНА ПОЭЗИИ-ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО ВНУТРЕННЕМУ МИРУ ИЛИ СОЗНАНИЮ, ДЕРЗНОВЕННО ВЫХОДЯЩЕМУ ЗА ПРЕДЕЛЫ ВСЕХ земных озабоченностей всех приземлённых стихов В СФЕРЫ, НЕПОДВЛАСТНЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ ВЫЖИВАНИЮ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ ИЛИ ПЛОТСКОЙ-ПЛОСКОЙ ДУШЕ ВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА.



Эстетика превыше этики?

Эстетика строк, или красота языка, 
                                         при всём уважении к этике строк, или замыслу, морали, теме произведения,
                                                                                            является главным делом поэзии — является самой поэзией!



Для меня лично, мысль о первостепенной ценности в искусстве поэзии именно — богатства языка, мысль о необходимости присутствия в поэзии в высшей степени оригинально-обустроенных словесных конструкций — в коих явлена, при всём новаторстве в купе с отзвуком лучших традиций — её Величество Гармония, или эстетика, стильность, то есть красота языка, обрамлённая чувством меры, уместности, явлена высшая эстетика, при которой реализуется проистекание свободных, но и «дисциплинированных» слов — так вот, мысль о первостепенной важности такой эстетики в поэзии и её главенстве над этикой, а значит, над содержанием, над, пусть даже очень важной для поэта темой или поводом написания произведения, — пришла ко мне в момент прочтения ответов Иосифа Бродского на вопросы Гжегоша Мусяла (журнал «NaGlos») в 1990 году.

Бродский, отвечая на вопрос о распаде культуры, говорит: «... если говорить о культуре, то за последние двадцать-тридцать лет в литературе не появилось почти ничего качественно нового. При том, что население земного шара за те же двадцать лет увеличилось вдвое, и в результате приходящие в этот мир новые поколения ищут ответа в произведениях, с их точки зрения, устаревших. Сами эти поколения не породили ничего качественно нового. А значит, они живут за счёт старой культуры, за счёт созданных ею связей. И конечно, отсюда — либо жажда чего-то иного, либо отрицание культуры как таковой... Придерживаться старых ценностей. Это весьма похвально и для интеллектуалов часто оборачивается благом, да и для общества культура служит своего рода клеем — только я не думаю, что этот клей столь уж надёжен... Проблема заключается в том, что в конечном итоге всё упирается в этику, а этика сама по себе не способствует единству общества. Для этого нужно что-то помимо неё, и, думаю, этика часто отдаёт фальшью. Нет ничего проще, чем делать вид, что тобой движут исключительно высокие принципы. По-моему, чтобы сделать общество действительно жизнеспособным, надо предложить ему эстетику, ибо эстетика противится подделке. Иначе говоря, прежде всего человек должен стать эстетическим существом. В моём понимании, эстетика — мать этики...».

Поэзия или поэтическая речь и поэтическое восприятие мира — это прежде всего качественная или полноценная, или наполненная гармонией — эстетика — выраженная посредством дух захватывающей словесности как таковой, необыкновенной во всём — в словах, в их сочетаниях и несочетаниях, в образах, во всём строе речи, воистину способном на чудеса, то есть способном как бы предложить исчезновение личности или точки зрения каждому читающему текст поэзии, когда, вдруг, читающий исчезает в момент прочтения, поглощённый или растворившейся в мире, становится всем сразу и одновременно, вместо того кем был ещё миг назад до начала звучания или исполнения в нём Слова поэзии, на задний план уходит прежнее временное существо с компактной, ограниченной или телесной душой, которая всю жизнь на побегушках у царствующей плоти тела и сознания!


Эстетика в поэзии — это когда создаётся так называемое торжище слов, однако не «селевый поток сознания»; создаётся свободное, но разумное сообщество слов, обладающих внутренней ёмкостью, силою воздействию, источником для торжества воображения, но без расхлябанности, с фантазией, но без фантастики — создаётся иносказание, поражающие воображение за счёт явленной читателю красоты без красивостей и «красителей», создаётся несказанное, но не «сказанутость». Создаётся богатая на словесность речь, но с чувством стиля и меры в этом «богатстве».

Иначе говоря, поэзия создаёт эстетику языка, как высшую инструкцию для перехода сознания от «плотской или плоской души» к самосоздающейся всеобщности мироздания. Богатая речь, конечно, не есть «тронная» или «светская» речь, но, включая в себя все уровни говорения, никогда не бравирует такой простотой, которая, как известно, хуже воровства, никогда не подчиняет себя «уличному восприятию», никогда не пичкает читателя «современным уровнем упрощёнки» или деградации слова и мысли, не злоупотребляет «краткостью — сестрой таланта», не снижает речь до уровня понимания «сходу» или до уровня повседневного общения. Эстетика поэзии создаёт современника и потомка, а не прислуживает действующему современнику, пусть даже помноженному на миллионы типажей.

Эстетика поэзии — это гармония слова и звука, и не на уровне односложной в мотиве частушки. Эстетика - выходит на первый план в тех произведениях  поэтов, в коих создана возможность для читателей, вместо необходимости бдительного и усердного отслеживания движения строк к замысленному поэтом финалу а-ля "мораль той басни такова", насладиться, так сказать, богатством неподчинённости языка поэзии любому содержанию и теме, или погрузиться в атмосферу собственного отсутствия, в богатое убранство "каюты" и в уникальные морские пейзажи, открывающиеся с высоты палубы океанского лайнера".

Читающий, в произведении с подлинной эстетикой, затаив дыхание наращивает знания о самом себе и мироздании.


Разберём сказанное на примерах:

Вадим Шарыгин
В голос, о поэзии!

Из горла памяти, из звуконосных недр гортани
Вздымаю в лица обомлевших и глухих —
Слова, поверх молитв, стотысячными ртами
Тысячелетия сомкнувший в точку стих,

Овеет марши лестниц встречным маршем,
Давая знати чеховской глазами знать что ко всему готов:
Как бы в разбеге рук, когда с перрона машем,
Роняя ноты слёз на партитуры городов!

Поющих строк раскаты огневые.
Р а с х о х о т а л с я  плачем реквием строки.
Порывы голоса: Живые где, где не единым хлебом жившие живые?!
Спит тишина. И осень жизни в мутном зеркале Оки...

Пусть миллионам невдомёк, но тысячи, но вы-то,
Читающие голос окровавленный, куда живёте вы!

… И вихрь дум, и молодых снежинок свадебная свита,
И каменную стать в ногах особняков творят покинутые львы...

И с упоением смолкает, неумолчный на высотах,
Взволнованный непобедимостью поэзии сгорающих сквозь снег огней,
Великосветским ритмом обрамлённый голос — всё-то
И дело — в том, как дивно канут окна в снежной мгле,
и станут ближе к сердцу, и видней...


------------------------------------------------------------------------

Значение или сильная сторона этого стихотворения - в его решительном "схождении с дистанции пробега по маршруту : "Мораль-Текст-Читатель" и погружении читающих в мир, в котором зарождается этика - в мир эстетики, в мир, в котором "всё-то и дело - в том, как дивно канут окна в снежной мгле", в мир, где звучит голос, "обрамлённый ритмом" . Стихотворение вопиет об утерянной нравственности, обращается к оставшейся "нравственной знати", но, как это не странно, с главным призывом и это не вопрошающий крик "куда живёте вы", это всего-то навсего, "сгорающие сквозь снег огни". Могущие разглядеть их, смогут и жить иначе, жить в "нужную сторону". Во такие дела с этой самой "эстетикой" в поэзии...



Разберём сказанное на примерах:

Арсений Тарковский


Как зрение - сетчатке, голос - горлу,

Число - рассудку, ранний трепет - сердцу,

Я клятву дал вернуть мое искусство

Его животворящему началу.

Я гнул его, как лук, я тетивой

Душил его - и клятвой пренебрег.

Не я словарь по слову составлял,

А он меня творил из красной глины;

Не я пять чувств, как пятерню Фома,

Вложил в зияющую рану мира.

А рана мира облегла меня;

И жизнь жива помимо нашей воли.

Зачем учил я посох прямизне,

Лук - кривизне и птицу - птичьей роще?

Две кисти рук, вы на одной струне,

О явь и речь, зрачки расширьте мне,

И причастите вашей царской мощи,

И дайте мне остаться в стороне

Свидетелем свободного полета,

Воздвигнутого чудом корабля.

О два крыла, две лопасти оплота,

Надежного как воздух и земля!

-------------------------------------------------------------------------

Это стихотворение - прекрасно своею преданностью содержанию, своим напором, своей решимостью по отношении и своеобразием художественных, изобразительных средств. Образность на высоте. При этом, образность, целиком и полностью подчинена замыслу, работает на него, зависит от него. Удалось ли автору стихотворения, именно в данном случае, "остаться в стороне свидетелем свободного полёта, воздвигнутого чудом корабля"? Возможно, поэт в данном случае всё же больше похож на "активного участника" полёта, чем на "стороннего свидетеля". Поэт ещё только умоляет "явь и речь" как бы о допуске к постройке "воздвигнутого ЧУДОМ корабля". "Животворящее начало искусства" названо, произнесено поэтом, выделено как нечто крайне важное и нужное для поэзии. Перед нами, читателями, чудо названо, именовано, но насколько явлено, насколько допущено к написанию строк этого стихотворения? Можно указать на то, что сама выбранная тема и форма диалога с собой на виду у всех, уже сами по себе составляют эстетику произведения, однако, на мой взгляд, этика доминирует, подавляет своею "царственной мощью" и ставит здесь эстетику на место, видит её в качестве вспомогательной силы.

И всё же, вопрос: есть ли в этом стихотворении "полёт воздвигнутого чудом корабля"? Образы, как будто качественные протезы изготовленные  по индивидуальному заказу, заказчик, в данном случае, этика или моральная подоплёка. Притягательная сила стихотворения что называется налицо. Но если все стихи, вся поэзия будет притягательна для людей исключительно своей художественно сказанными намерениями сотворить чудо, то я, например, из активного участника перейду в разряд "разочаровавшегося в ней наблюдателя со стороны". Да, скажем, Марина Цветаева нашла прекрасный эпитет для слова "искусство" - "искусство при свете совести". Но вряд ли "свет совести" должен слепить и светить в лицо читающего на манер прожектора... А вы как думаете?


Поэзия  - создаётся поэтами.

                                  Хорошие стишки - пишутся людьми, которые, как правило, не знают о том, или не желают
                                                                                знать о том, какою ценою создаётся поэзия, что такое поэзия и чем она
                                                                                                                                                                        отличается от хороших стишков.

                        Поэты - это те, кто не просто пописывает стихи
                                             в течение какого-то периода жизни,
                                                   но кровью и потом, растраченными нервами,
                                            самоотверженным поиском и фатальным одиночеством
                                                       посреди современников расплачиваются
                                           за неуклонно-явленный личный творческий рост :
                                     слова, голоса  и восприятия.

                                                        Сочинители хороших стишков - это те, кто пишет содержание своих чувств,
                                                                      более складно или  менее складно, но всегда на одном и том же уровне  языка,                                                                                                             всегда на  уровне "человеческого языка для человеков", без постижения                                                                                                                                   сущности поэзии; это те, кто всё время отдаляет себя от сути поэзии,                                                                                              укореняясь в роли ни писателя, ни читателя,  не имея богом данного дара слова, 
                                                                                          подменяют искусство поэзии, искусной и искусственной прозой в столбик.
                                                 
                           Поэзия — это одна из дверей в Искусство.
                                                         Хорошие стишки — это надписи на этой двери в Искусство
                                                         с общим смыслом текста, типа: «Не ходи туда, тебе и здесь хорошо!».

                                Поэзия — это язык звёзд, комет, человечества всех времён и народов; это язык самого мироздания, переведённый поэтами на язык человеческий. Это всего лишь "перевод", но перевод с волшебного!

                                                         Хорошие стишки — это язык людей, не знающих язык, звёзд, комет,
   не знающих несказанности сказанного человечеством всех времён и народов; это перевод с  человеческого  на человеческий с элементами художественности.

Поэзия - не обязательно лучше хороших стишков в выплеске какого-либо чувства - но непременно глубже и многограннее в языке,  которым чувства высказаны, и обязательно выше в цели высказывания или в магии языка, которая ведёт человека дальше, чем все известные ему чувства, которая превращает плотскую душу или самость человека в безбрежное, необусловленное выживанием сознание.

Поэзия - это всегда капля в море хороших и плохих стишков. Это одна тысячная процента от того, что написано в каждом году, десятилетии, столетии. Это то, что современники знают только по образцам прошлого. И то, что потомки знают по образцам прошлого. Поэзия - это то, что в реальности в настоящем не существует. Почти не существует. "Почти" настолько мало, настолько стремится к нулю,  насколько стремится к бесконечности деградация создателей и любителей хороших стишков. 

Домашнее задание:

Сформулировать ответ на вопрос:  почему предложенные, например,
ниже произведения можно смело отнести к разряду "хороших стишков",
но никак не к поэзии?


​​​​​​​







Пример:



Владимир Набоков
Окно


При луне, когда косую крышу
лижет металлический пожар,
из окна случайного я слышу
сладкий и пронзительный удар
музыки; и чувствую, как холод
счастия мне душу обдаёт:
кем-то ослепительно расколот
лунный мрак; и, медленно, в полёт
собираюсь... вынимаю руки
из карманов... трепещу... лечу...
Но в окне мгновенно гаснут звуки,
и меня спокойно по плечу
хлопает прохожий: "Вы забыли, -
говорит, - летать запрещено..."
И, застыв, в венце из лунной пыли,
я гляжу на смолкшее окно.


6 марта 1924 года

Владимир Набоков

Разбились облака. Алмазы дождевые,

сверкая, капают то тише, то быстрей

с благоухающих, взволнованных ветвей.

Так Богу на ладонь дни катятся людские,

так – отрывается дыханьем бытия

и звучно падает в пределы неземные

песнь каждая моя…


1919

Пример:
Ольга Берггольц

Молитва


Полземли в пожаре и крови,
светлые потушены огни...

Господи, прости, что в эти дни
начала я песню о любви.

Слышу стон людской и детский плач,
но кого-то доброго молю:
там, где смерть, и горе, и зола,
да возникнет песнь моя светла,
потому что я его люблю.

Потому что я его нашла
прежде как солдат, а не жена,
там, где горе было и зола,
там, где властвовала смерть одна.

Может быть, когда-нибудь казнишь
тем, что на земле страшней всего, - 
пусть, я не скрываю - в эти дни
пожалела я любви его.

Матери просили одного - 
чтобы на детей не рухнул кров;
я вымаливала - сверх всего - 
неизвестную его любовь.

Воины просили одного - 
чтоб не дрогнуть в тягостных боях,
я вымаливала - сверх всего -
пусть исполнится любовь моя.

Господи, я не стыжусь - о нет, - 
ни перед людьми, ни пред Тобой,
и готова я держать ответ
за свершённую свою любовь...
1944
Поэзия жизни. Эссе
Не обрести чутьё на поэзию слов, не приблизиться даже к таинственному очарованию поэзии слов без обладания поэзией жизни, то есть без способности видеть воплощение поэзии в самых разных аспектах бытия. Поэзия жизни - родом из детства, шлифуется годами, подарена богами избранным участникам человеческой жизни, тем, которые без стишков, тем, в которых угадывается потенциал настоящего читателя, увлечённого мечтателя, романтика, искателя.
Поэзия жизни - выше простого умиления перед природой, погодой. Поэзия жизни - дальше так называемой душевности проистекает, требует утончённости восприятия и воображения богатого нюансами. Поэзия жизни - предметна и вещественна в носителях, но надмирна в основе своей.

Поэзия жизни — выше содержания жизни, или можно сказать так: это содержание, но содержание условности общепринятого понимания жизни, содержание её эфемерности, её изменчивости и зыбкости — это своеобразный мост или канат над пропастью разбившихся судеб — осуществляемая попытка перехода в иное состояние жизни, шагание в мир, где не властвуют телесные души, где добро не сопровождается злом, а счастье не является счастьем на чужом горе, где счастливые матери не боятся за своих несчастных детей, где не надо «верить в лучшее», уже хотя бы потому, что «худшее» не предполагается и не реализуется.
Текст
Текст
Текст

Урок 3

Поэзия : остановитесь, пока не поздно, а если идёте дальше, то до конца!

Знать признаки или ценности поэзии — это одно, это один уровень, которого можно достичь, а вот быть поэтическим человеком или гражданином поэзии — это другое, это другой уровень, которого не достичь, даже в совершенстве овладев знанием признаков или ценностей поэзии. То есть можно разбираться в поэзии, как картограф, зная расположение пунктов назначения на карте бытия, но при этом, оставаться на месте, смотреть на поэзию со стороны: как она зарождается, как пробивает себе дорогу, как сражается с хорошими людьми среднего уровня требований к себе; можно со знанием дела наблюдать за тем как поэзия погибает на глазах у каждой современности, загнанная в забвение, в условия пребывания наедине со всеми, как подменяется более простым и понятным, более благородным делом — «душевностью на поверхности строк или чувствованием в столбик, с рифмовкой или без неё».

Каждый человек, любящий поэзию, так или иначе, проходит определённый путь постижения, останавливается или совершенствует восприятие, совершенствует своё представление о жизни. У каждого своя скорость постижения, свои трудности и обстоятельства жизни.

До поры, до времени...

Многим из тех, например, кто пописывает и почитывает стишки, которыми перегружена публичность особенно нашей современности, труднее всего постичь суть и тайны преображения, составляющие суть искусства поэзии. Люди со стишками — группа риска — их больше всего и им меньше всего достаётся таинственного очарования удивительной формы сознания под названием поэзия.

Поэзия — удел и одновременно, участь, и вместе с тем, счастье — для избранных, для тех, кто сам себя избрал в состав команды в инобытие с билетом в один конец, с отсутствием гарантии достижения «пункта назначения». Поэзия — для дерзновенных, для непрерывно углубляющих «пропасть восприятия», для тех, кто «не от мира сего», и не для «мира сего».
Поэтому, наверное, к ним не липнут «душевно-земные стишки», и то что для большинства любителей поэзии может считаться вершиной её познания, для граждан поэзии лишь начало пути.

Поэзия — высшая степень озарения, которая даже талантливым поэтам, даётся в виде «узаконенной» не манны небесной, а благодаря каторжному подготовительному труду — настройки на частоту звучания реального, а не человеческого мироздания, своего рода скорописью божественного откровения, звукописью смыслов от лица самой жизни.

Поэзия - это живая, самосоздающаяся языковая среда, отрывок мантры, словесность со стороны богов, содержащая подвижную образность по типу русской матрёшки или анфиладу пространств, обладающую воистину волшебными свойствами вывода сознания из статуса «личного» во всеобъемлющий.

Поэзия — это своеобразная «бесконечность на словах», словами созданная бесконечность, но не бесконечность рождения и умирания, как это водится у абсолютного большинства средних в дерзновениях и откровениях людей, а бесконечность падения в небо или бесконечность познания с переходом на новый уровень жизни — без плотской и плоской души, но с реализованной непричастностью к выживанию любой ценой.

Поэзия требует от каждого читателя многократного прочтения, перечитывания, вчитывания, вслушивания, всматривания и бесконечного доверия поэту, и ещё заочного обращения поэта к самому «сильному» в поэтическом смысле читателю, который может оказаться, пусть даже, «одним из миллиона», но в поэзии «и один в поле воин».

Поэзия — это грандиозно высказанное «прошлое» на языке «несказанного и недоступного будущего». В настоящем времени, или во временном настоящем — поэзия не участвует, отсутствует. Временных людей, то есть людей, живущих как бы на поверхности времени, поэзия не обслуживает, экскурсантам культурного досуга не преподносит на блюдце с голубой каёмкой глубину или бездну смыслов, расположенных, казалось бы, сразу за порогом, казалось бы, распахнутой настежь двери. Словосочетание «современная поэзия», буквально, означает «современная потомкам поэзия», поскольку, в абсолютном большинстве случаев сокровенная сторона или сокровища поэзии видны с высоты века, звёзд, комет, с высоты духа, превозмогающего любую «душевность фрагмента».

Мне хотелось бы, чтобы все участники этой «Школы поэзии», завсегдатаи или одноразовые посетители, отдавали себе отчёт в невозможности даже мало-мальского приближения к поэзии, даже с учётом, например, многолетнего максимального усердия в постижении ценностей поэзии, если в человеке отсутствует жажда поиска иного мироздания, без выживания, без «еле-еле душа в теле», без «счастья на чужом горе» и «бог терпел и нам велел», без «каждый пишет, как он слышит» и «на вкус и цвет товарища нет». Нет жажды — нет глотка, а если и глоток, то не впрок.

Все, кто идут в поэзию с надеждой высказать или вычитать вариации «душевного разговора в рифму, или без рифмы, в столбик или на манер прозы» о том, как продолжать жить человеческую жизнь, обращаются не по адресу, и ничего, кроме отрывочной спутанности сознания, ничего, кроме скуки и перегрева мозга от знакомства с поэзией на все времена — не получат. Все «ценности» поэзии превратятся в «тыкву», как только стрелки на часах жизни пробьют «двенадцать пополуночи» состарившейся молодости или молодящейся старости плотской души, и «хрустальная туфелька» окажется не по размеру, как записным романтикам, так и функционерам «министерства эксплуатации душевности».

Дверь в поэзию — настежь. Но «посторонним вход — воспрещён»!



Урок 4

Взгляд на современную непоэзию


Обзор стихотворений участников сайта "Рифма"

Впечатления от конкурса имени Н.С.Гумилёва, 2021 года



Урок 5

Поэзия жизни


Не обрести чутьё на поэзию слов, не приблизиться даже к  таинственному очарованию поэзии слов без обладания поэзией жизни, то есть без способности видеть воплощение поэзии в самых разных аспектах бытия. Поэзия жизни - родом из детства, шлифуется годами, подарена богами избранным участникам человеческой жизни, тем, которые без стишков, тем, в которых угадывается потенциал настоящего читателя, увлечённого мечтателя, романтика, искателя. 
Поэзия жизни - выше простого умиления перед природой, погодой. Поэзия жизни - дальше так называемой душевности проистекает, требует утончённости восприятия и воображения богатого нюансами. Поэзия жизни - предметна и вещественна в носителях, но надмирна в основе своей.

Поэзия жизни — выше содержания жизни, или можно сказать так: это содержание, но содержание условности общепринятого понимания жизни, содержание её эфемерности, её изменчивости и зыбкости — это своеобразный мост или канат над пропастью разбившихся судеб — осуществляемая попытка перехода в иное состояние жизни, шагание в мир, где не властвуют телесные души, где добро не сопровождается злом, а счастье не является счастьем на чужом горе, где счастливые матери не боятся за своих несчастных детей, где не надо «верить в лучшее», уже хотя бы потому, что «худшее» не предполагается и не реализуется. Поэзия жизни — это та самая, таинственная, едва уловимая сторона или страна жизни, о которой знает каждый ребёнок, до тех пор пока из него не сделали «каждого взрослого», плоское существо или человека с телесной душой, живущего мир, состоящий из чужих и чужеродных вещей, предметов и явлений...

Неопределённость воцаряется на царство, относительность относится ко всему сущему. Поэзия жизни — означает самосотворение жизни, вместо проживания того что есть. Жизнь открывается как сущность воображаемая в гораздо большей степени, чем сущность данная, устоявшаяся, всеобщая.. Сон, который видит действительность, вот что такое поэзия жизни; мечта, которую пытается позабыть реальность; вот она какая — поэзия жизни!

Скучные, монолитно-бетонные в восприятиях люди с компактным, типовым, чугунолитейным воображением, помноженные на миллионы типовых экземпляров : пишут стишки, хвалят стишки, рисуют картинки, громоздят инсталляции, бороздят просторы узких коридоров мышления науки, бередят налитые кровью раны одиночества и бесцельности существования, рожают счастливых детей и делают из них несчастных взрослых, выдумывают земноводных волшебников, примитивных «Горе Поттеров», объясняются в любви, молятся Богу, делают добрые и злые дела, увлекаются искусством шапкозакидательства, живут от обедни до обеда, от лежбища на диване до кладбища обещаний... И пожизненно не имеют ничего общего с поэзией жизни, а значит, являются неимущими в поэзии слов...

- Можно ли научить поэзии жизни?
- Можно только обозначить путь к ней, указать начало тропинки, уводящей «за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство».

С чего, например, началась моя поэзия жизни?

Возможно, с погружения в невесомость первых майских сумерек, в тот тёплый вечер в Болшево, когда мы сидели рядком на веранде детского сада, слушали, затаив дыхание, взволнованный голос воспитательницы, и воочию встречали звуки великого приключения, кои медленно взлетали и опадали вокруг нас, словно искры, совпадая и даже не вполне совпадая с текстом «Золотого ключика»...

Возможно, поэзия жизни раскрылась во мне, впервые и во всю силу своей трогательности, в момент замедляющегося перестука колёс поезда «Москва-Вюнсдорф», когда состав проходил мост через Буг и в мою грудь врывались, вместе с пулемётными очередями, воспоминания ранней июньской ночи Сорок первого года, в которой я никогда не был, но которую навсегда узнал? Захлёбывались последними очередями наши пограничники, пытаясь сдержать надвигающееся всенародное горе, поголовную смерть. Я не совладал тогда с комом слёз, подступившим к горлу, я, стесняясь людей, укрывался в тамбуре, я был больше, много больше, чем десятилетний мальчишка, но никому не мог передать полноту охвата, много превышающую мою так называемую личную жизнь, и, видимо, именно этим превышением начинающую во мне, отныне уже навсегда, ту самую «поэзию жизни»...

С тех пор я свободно перемещаюсь во времени и в пространстве — вне времени и пространства, сквозь них, вскользь, пребывая в заворожённости, подчас, казалось бы, в самых обыкновенных вещах и явлениях. Это могут быть: торцевая стена какого-нибудь почти заброшенного старинного дома в одном из московских переулков, на ней нет окон, только несколько теней от деревьев и ближайших звёзд, в ней угадывается какая-то отвесная пустота, одинокое молчание облюбовало её; или это может быть глубокий желанный вдох солнечной апрельской свежести, когда свет прибавляет по минуте в день, когда в грудь и в сердце проникает гул огромного города, позывной нескончаемой минуты вечности, превратившейся в улыбку, в луч, в вальс на голубом Дунае, в любовь...

Если захотите подробнее узнать опыт пребывания в поэзии жизни — прочитайте, например, образ Агнии, разместившей свою душу на страницах романа Солженицына «В круге первом», или вслушайтесь в переживания Елизаветы Дьяконовой, кои она уместила в свой «Дневник русской женщины»...

Если хотите постичь поэзию, начинайте с поэзии жизни, с урока номер пять в данной «Школе поэзии», с урока номер один, который предоставила вам именно ваша жизнь и судьба.



Урок 6

Звукопись


Я постепенно, пока есть силы и возможности, создаю видео архив своего творчества (содержащий, прежде всего, авторскую звукопись или манеру провозглашения текстов, ритмические и интонационные акценты). Этот архив, надеюсь, когда-нибудь, вместе с появлением на свет божий нового поколения людей – поколения, скорее всего, послевоенного, много пережившего и перетряхнувшего всю систему ценностей, будет способствовать всероссийскому и всечеловеческому возвращению от плоских и массовых, от поверхностных и односложных хороших и плохих стишков – к высокой пропасти большой поэзии. 


Кому-то из новоявленных ценителей поэзии предначертано будет стать исследователем, собирателем и популяризатором моего творчества. Ещё спустя какое-то время, творчество будет узнаваться вширь и вглубь, будет оценено, как превозмогшее время и пространство, как достойное и соизмеримое с высотами первостепенных поэтов Серебряного века. 

Большая или подлинная, или просто, поэзия, в отличии от хороших и плохих стишков – опережает даже самых кропотливых и увлечённых любителей поэзии своего времени. Абсолютное большинство из них не в состоянии отличить талантливое от хорошего. Почему так? Во-первых, талантливое в поэзии – чрезвычайно редко, так же редко, как и судьба или линия жизни создателя талантливого. Слишком много тончайших нюансов в обстоятельствах, событиях и условиях жизни будущего поэта должно свершиться, для того чтобы стать реальной основой или фоном для зарождения талантливого. Сотни и тысячи уникальных моментов,  а так же духовное испытание должны произойти, чтобы воображение, зачарованность несказанным, самоотверженность и прозрение в тайнах Искусства воплотились в талантливое Слово или в слово, побеждающее время и временное.

Большая или подлинная поэзия – как бы не существует для современников. Разве только, для единиц из десятков миллионов действующих и потенциальных любителей поэзии. 

Вот и я, не существуя для современников, стараюсь помочь потомкам максимально точно и прочно овладеть методом постижения поэзии, а значит, методом перевода сознания на новый уровень бытия. Для этого и создаю видеоряд и звукоряд своих произведений.Никакие достижения так называемого научно-технического прогресса не сравнятся по значимости с тем, что делает для расширения души или сознания – гражданин Искусства, гражданин поэзии, большой поэт каждого маленького времени. Даже религия, будучи фатально ортодоксальной, зацикленной на догматах, атрибутах и традициях, при всём благородстве помыслов, не в состоянии помочь человеку обрасти веру в себя, обрести познание себя, как это делает Искусство, в частности, искусство поэзии. 

Лучшие произведения поэзии или именно произведения поэзии, а не хорошие и плохие стишки, по своему потенциалу воздействия соизмеримы с молитвой. Практически автоматически, например, в момент так называемого полноценного или правильного прочтения, провозглашения строк поэзии происходит, параллельно с потерей привычного «я», обретение читающим нового состояния – как бы всеобъемлющего, всепронизывающего, всеохватного присутствия или наоборот, отсутствия – то есть такого состояния, в котором возникает «Царство Божие, которое внутри вас есть»... Не просто череда звуков производит такой эффект, но череда звуков, вложенных в уникальные словосочетания или даже слов-не-сочетания, к тому же, проходящие сквозь анфиладу смыслов.

Звукопись поэзии – вовсе не тождественна звукам музыки. Поэт «озвучивает звуки», соизмеряя их тон, долготу и глубину с тем главным или скрытым содержанием, или идеей, или, как говорил Пастернак, с неким утверждением о жизни, которое возникло у поэта ещё только как бы на заре произведения, в первичном выходе из смутного потока отсечения возможного для высказывания в Слово от невозможно не быть высказанным! Поэт и ценитель поэзии, безусловно, различают видимый текст и текст слышимый, и текст звучащий. «Безголосые произведения» или стишки – не те, которым нельзя «приделать» голос, но те, которым, как не приделывай голос, тайны, точнее неразгаданности тайны или таинственного содержания не получишь! Звуковая интерпретация произведения поэзии может быть довольно обширна, в этом как раз-таки и проявляется отличие поэзии от стишков – можно менять звуковые акценты, варьировать тембром, ритмом, но при всём при этом, обязательно сохраняется привкус неразгаданной, но манящей в пропасть высоты тайны устройства мироздания. А вот в стишках ничего подобного нет. Там тоже можно варьировать, менять расстановку звуковых акцентов, но словечки, из которых состоит стишок слишком просты, незатейливы или наивно до глупости заумны, или поверхностны, понятны до ужаса или невнятны до того же самого ужаса, сами по себе, именно как «кораблики эскадры речи», соответственно, не то что «тайны», секрета не сыщешь, или сыщется, но будет секретом Полишинеля.

В поэзии – звучит уникальность, оригинальность, Слово. В стишках – бренчит тривиальность словечек. Поэзия требует от читающего поиска не то чтобы верного ритма, но нахождения сложноподчинённости ритмов в ней заключённых, и благосклонна к экспериментам с ритмикой. Стишки однозначны в ритме – либо перепевают уже кем-то найденное, либо подчиняют ритм кажущемуся им важным буквальному содержанию. Поэзия – «буквенна» с точки зрения созданной поэтом возможности для звучания каждой «буквы», а вот стишки – буквальны, поскольку, их пишут люди, стремящиеся «тайное сделать явным». Поэт в «явном» обнаруживает тайну и создаёт процесс для её постижения посредством речевого прикосновения к несказанности, то есть, по сути, поэт создаёт условия для пребывания читающего в тайне – в зачарованности звукосмыслом, в неопределённости, в состоянии интуитивного постижения – поэт с помощью слова и звука – разучает читающего говорить, знакомит читателя с высшей формой Слова – звуконосным молчанием, когда сознание перестаёт «потреблять содержание» и начинает «быть содержанием» : содержанием стихотворения, мира, жизни...


">


">


Урок 7


Отличие поэзии от хороших стишков


"После тяжёлых переходных лет количество пишущих стихи сильно увеличилось...
У больного "болезнью стихов" поражает полное отсутствие ориентации не только в его искусстве и литературных шагах, но и в общих вопросах, в отношении к обществу, к событиям, к культуре... Больше того, больной "болезнью стихов" не интересуется и самой поэзией... Весь вековой путь русской поэзии ему незнаком"

Осип Мандельштам


Мой личный опыт десятилетних наблюдений, мой путь поэта привёл к выводу: представление о сути и сущности поэзии, соответствующее, например, уровню представления о ней граждан поэзии (поэтов и читателей) периода так называемого Серебряного века известно и поддерживается примерно каждым из каждых десяти тысяч человек, тем или иным образом вовлечённых в поэзию. Соответственно, число поэтов, то есть число тех, кого могли бы с полным основанием назвать поэтами, например, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Есенин, Блок, Гумилёв, Ахматова, на сегодня, а именно, на начало третьей десятки лет третьего тысячелетия - можно определить в пределах, по моим прикидкам, не более десяти человек. Это те, кого можно назвать поэтами, в смысле, пишущими поэзию, а не просто хорошие и плохие стишки. Число читателей, в смысле, людей умеющих отличать поэзию, прежде всего от хороших стишков, варьируется, по моим оценкам, от пятидесяти до ста человек на всю страну, включая рядовых граждан поэзии и тех, кто с регалиями, кто "выбирает лучших из худших" в различных конкурсах и проектах.

Хорошие стишки, то есть произведения людей не познавших поэзию жизни, людей непоэтических в восприятии, произведения, вполне себе ладные и складные с технической стороны, имеющие внешние признаки поэзии, но не содержащие в себе поэзию как таковую, не обладающие её тайным очарованием - завоевали полное господство на всём литературном пространстве нашей современности.

Хорошие и плохие стишки поставлены на поток: на сегодняшний день, только в сети выставлено на всеобщее обозрение, продвигается и культивируется, примерно, ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ СТИШКОВ, которые поставили на конвейер труженики пера в составе около МИЛЛИОНА человек.

В этих условиях, у поэзии и поэтов нет никаких шансов на то, чтобы хотя бы немного замедлить ускоренный темп всероссийской нравственной и культурной деградации. Представление о поэзии настолько массово трансформировались в рифмованную прозу, в фигуральную, но не образную речь, в столбики слов с зарифмованными лучшими чувствами или злобой дня, в рассказы о том как дело было, в краткие и длинные летописи правдивого бытования, не имеющие ничего общего с художественным вымыслом, с поэтической речью искусства поэзии, что вся пришлая "свобода доступности публичности" превратилась в "публичный дом" размером со страну.

Почётное звание "читатель", ценитель поэзии не пришлось ко двору многочисленных пишущих людей, как бы перескочивших читателя и сразу водрузивших себя на пьедестал поэта. Но у поэта пьедестал в виде эшафота - пожизненного забвения и поругания, равнодушия и отчуждения.

Поэт и поэзия сегодня - "капля в море"? Да, но и "один - в поле воин". Сражение за утончённость восприятия - уже не взрослых, они уже проиграли себя, разбазарили свои шансы на приобщение к поэзии, почти все они, почти все шансы, сражение - за их детей, внуков, если конечно всё не прервётся термоядерным финалом нашей цивилизации потребления жизни.

Я предлагаю каждому, кто соберётся с силами осмыслить выше сказанное, порыться в ворохе случаев собственного опыта и привести пример из ряда современных творчеств, пример именно поэзии, а не просто хорошего стишка. Пример потребует от ищущего поэзию, основания для маркировки, не достаточно будет сказать, например: "мне понравилось вот это стихотворение", придётся конкретизировать в чём или чем именно там проявлена поэзия, поэзия, то есть речь, дух захватывающая, превышающая все приятности и складности хорошего стишка.

В рамках этой творческой задачи - поиска днём с огнём поэзии в нашей современности - хорошо бы найти в современных творчествах, хотя бы и прежде всего для себя или в себе, примеры хороших стишков. Советую начать с произведений победителей и лауреатов различных конкурсов, премий. Итого: предлагаю начать с первого класса школы постижения поэзии, практически с белого листа, как будто бы и нет у вас за плечами сотен написанных стихотворений, как будто вы и не расхваливали годами тысячи хороших стишков, путая их с поэзией.

Я пишу сейчас в режиме книги-черновика некое практическое пособие для всех желающих совершенствовать своё поэтическое восприятие. Книжка выходит по главам, обновляясь примерно раз в две недели, при желании можно приобрести доступ к её содержанию на сайте ЛитРес: Вадим Шарыгин "Поэтическое восприятие". Однако, без самостоятельной работы, без собственной инициативы и жажды замены "маргарина стишков" на "масло поэзии", никакое "пособие" не поможет, поскольку сложность проблемы заключается в том, что с "хорошими" стишками можно вполне комфортно и успешно существовать в обществе и околопоэтической среде пожизненно. Поэзия очарует, но и усложнит жизнь, потребует иного миропонимания и отношения к известной вам жизни. Хорошие стишки так или иначе раскрашивают серые будни, они, по выражению Твардовского "избавляют от груза невысказанных переживаний, облагораживают помыслы". Пусть и не более того. Но и не менее. Поэтому, всем, кто решится "всё бросить" ради приобщения к поэзии, стоит трижды задуматься о том, что, собственно говоря, есть такое "поэзия", стоит прежде определиться с тем, в каком отношении находишься к высотам и падениям, к бездне, разверзшейся на пространстве поэзии русского Серебряного века. Поэзия - это не сопоставимая с хорошими стишками высота речи, но это речь сновиденная, это высота пропасти: приобщение к поэзии будет фактически означать: перечёркнутое собственное творчество, признание себе в совершённом когда-то самообмане, в смысле, перепрыгивании через любовь читателя к ражу писательства. Постижение поэзии будет сопровождаться - одиночеством, непониманием со стороны прежних друзей и товарищей, равнодушием со стороны большей части "экспертного сообщества", полной переоценкой ценностей!

Поэзия только гостит на Земле, вечное посреди временных. Земное небожительство поэзии не соседствует, а противостоит земноводной душевности хороших стишков.


Ищите в себе желание перемен, ищите отличия поэзии от хороших стишков, ищите себя, не останавливайтесь на достигнутом - вот главное задание, которое хотел бы предложить в рамках этого эссе.


Моё деление : есть стишки (хорошие и плохие) и есть поэзия. Они существуют в параллельных мирах, но не родственны друг другу. Можно писать и любить то и другое, главное уметь четко и обосновано отличать одно от другого. Делюсь личным опытом десятилетних раздумий и поиска.

По существу и вкратце я бы отметил следующие признаки "хороших стишков", кои присутствуют в них, либо по отдельности, либо в комбинации:

1. "Поддаётся пересказу, что на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии". (Мандельштам). То есть, либо это рифмованная проза, когда окончания вроде бы зарифмованы, предложения размещены построчно, но по сути своей произведение представляет собой повествование в столбик - обыкновенное перечисление действий, характеристик чего-то, которые могут быть щедро сдобрены авторской душевной причастностью, но при всём уважении к этой душевной причастности, произведение не принадлежит поэзии, как таковой, просто использует её форму. Это небольшой рассказ "о том как дело было". Такое произведение очень легко перевести в разряд прозы, надо всего лишь, например, убрать построчность формы или рифмовку окончаний, и всё, стишок становится рассказиком, поэма становится новеллой.

2. Доминанта содержания. В хороших стишках, содержание, как правило, лежит на поверхности, является единственным, никакой анфилады смыслов нет, есть только выпирающее наружу желание автора стишка сказать наболевшее выстраданное, по типу "мораль той басни такова" - словесность содержания также характерна для стишков, как хороших ( то есть более складных и ладных в рифмовке и образах), так и в плохих (менее ладных в рифмовке и образах. Звукопись, ритм примитивны, односложны, недоразвиты.

3. Хороший стишок - это практически всегда выраженный частный случай, в котором автор рассказывает только свою душу и не в состоянии раздвинуть горизонт. Николай Гумилёв писал, что "рассказчики только своей души не могут стать сколько-нибудь стоящими поэтами". Ему вторит Александр Твардовский : «Ваши стихи – ваше частное дело, – вот в чём беда.. Писание стихов доставляет Вам радость, освобождает Вас от груза невысказанных переживаний, облагораживает Ваши помыслы и желания в Ваших собственных глазах, но не более того». Хорошие стишки - всегда "не более того", не более того, что автор знает и предлагает из своей жизни, а если и "более того", то в виде прозаическом (см.пункт 1) С Гумилёвым и Твардовским согласен Иосиф Бродский: «Чем больше цель движения удалена, тем искусство вероятней.. ибо что же может быть удалено от ежедневной реальности более, чем великий поэт или великая поэзия»

4. Хороший стишок, в отличие от плохого стишка, не допускает явных ляпов в стилистике, но язык хороших стишков, тем не менее, беден и бледен. Это по сути тот же самый язык повседневного общения, сведённый в столбики, строки и строфы. На этом языке хорошо беседовать о природе, погоде, сетовать на "несчастную солдатскую любовь" под три блатных аккорда, можно выражать негодование или философствовать довольно-таки удачно и интересно. Но поэзия, как высшая форма языка, отсутствует во всех вариациях стишков. "...легко усваиваемая поэзия, отгороженный курятник, уютный закуток, где кудахчут и топчутся домашние птицы. Это не работа над словом, а скорее отдых от слова" - написал Осип Мандельштам о хороших и плохих стишках.

5. Хорошие стишки имеют образность, арсенал сравнений, аналогий, но, как правило, это либо речевые клише, штампы, либо такая "образность", в коей сравниваемое и сравнение находятся слишком далеко друг от друга, невозможно выстроить мгновенный ассоциативный ряд, либо образность подменена фигуральностью речи, когда вместо фантазии возникает фантастика, вместо развития воображения происходит его оглупление или падение с переломом.

6. Хорошие стишки, как трамваи, движутся по рельсам, то есть тривиальны - от замысла, ракурса до исполнения. Либо уподобляются подвыпившей компании, которая демонстрирует "пьяную раскованность". Людей пишущих стишки Мандельштам назвал "прирождёнными не-читателями". "они неизменно обижаются на совет научиться читать, прежде чем начать писать. Никому из них не приходит в голову, что читать стихи — величайшее и труднейшее искусство, и звание читателя не менее почтенно, чем звание поэта; скромное звание читателя их не удовлетворяет и, повторяю, это прирожденные не-читатели...»

7. Хорошие стишки могут быть искренними, душевными, злободневными, дневниковыми, местечковыми или эпохальными, но в них нет тайны, чары, в них напрочь отсутствует приключение, художественный или правдивый вымысел, которые по выражению Вейдле "совсем не есть выдумка, басня, произвольное измышление, которые нельзя назвать ни былью, ни небылицей, ибо в нём таинственно познаётся не преходящее бывание, а образ подлинного бытия". В хороших стишках, тем паче в стишках плохих вовсе отсутствует "нас возвышающий обман", который "тьмы низких истин мне дороже".

Хороших стишков и плохих стишков так много, особенно в нашей современности, что каждый пишущий может далеко не искать - заглянуть в собственное творчество и познакомиться с ними поближе))


Лучше всего для определения ценностей поэзии использовать эти же семь пунктов, как бы меняя в каждом пункте знак "-" на "+".
Например, поэзия:

1. Не поддается пересказу, не переводится в разряд прозы, не представляет собою рассказ "о том, ка дело было", то есть представляет собою не переводимое на язык прозы иносказание.

2. Содержание поэзии не ограничивается простым перечислением действий, характеристик, чувств, вещей, явлений в рамках заявленной темы. У поэзии есть "глубина вкуса" или анфилада смыслов, звукопись, включающая интонацию, ритм, аллитерации. Не один смысл, а целый комплекс звукосмыслов характерен для произведения поэзии.

3. Произведение поэзии, включая в себя частности в виде так называемых поэтических деталей, никогда не является частным случаем или произведением ограниченным личной жизнью автора. Это всегда "тысячеглазое" видение, в коем даже в случае размера сюжета с теннисный мяч, размер смыслов оказывается размером с эпоху с высоты "звёзд и комет".

4. Язык поэзии - необычен, необычайный и не потому только что не является языком повседневного общения, но поскольку это язык самих явлений, предметов, это язык "с другой стороны" или скоропись духа.

5. Произведение поэзии инициирует образность, вместо фигуральночти речи стишков. То есть, сравнения поэзии развивают, а не коверкают или упрощают, оглупляют воображение.

6. Произведения поэзии оригинальны от замысла до исполнения, никаких банальностей, тривиальностей, клише и штампов, никакой простоватости или простоты, хуже воровства.

7. Произведения поэзии обладают художественным или правдивым вымыслом, вместо "правды-матки" стишков. В них развита так называемая отрицательная способность или ясность поданная через мутное стекло. В поэзии жизнь представлена как сонм неопределенностей, мобилизующих наитие, интуицию читающего, развивающих воображение, восприимчивость, утонченность восприятия, интеллигентность, а не простую образованность и "мораль той басни такова"

P.S.

Хорошие стишки имеют право на существование, на аудиторию поклонников, они не являются ступенью к поэзии, не являются её младшей сестрой или дальней родственницей, хорошие стишки не родственны поэзии, не этап на пути к ней, они есть временные попутчики и помощники "временных" людей, то есть людей, живущих как бы на поверхности человеческой жизни; хорошие стишки эмоционально раскрашивают черно-белую или функциональную, практическую жизнь хороших людей, тех, которым вполне достаточно одного содержания, одного мотива, или "односложной сложности". Мы можем наблюдать, например, две квартиры: на первом этаже и десятом. Все будет похожим по условиям проживания, разница почувствуется только на балконе - панорама, вид, уровень горизонта разные и будут значимы только для тех, для кого это жизненно важно. Поэзия - это несопоставимый со стишками потенциал для развития воображения, для расширения сознания.


РЕЗЮМЕ :


семь ключевых ценностей или признаков произведения поэзии:


1. Не принадлежит прозе, не переводится в разряд прозы, не вариация прозы

2. Смысл поэзии звучит, то есть поэзия представлена звукосмыслами

3. Реализует в звукосмыслах целостное миропонимание поэта, не частный случай

4. Выражает, воплощает смысл, вместо желания или намерения его выразить

5. Развивает воображение образностью, а не коверкает его фигуральностью речи

6. Обладает оригинальностью в замысле и исполнении, вместо штампов и клише

7. Даёт достоверность, вместо действительности, правдоподобие, вместо правды

P.S.


Хорошие стишки имеют право на существование, на аудиторию поклонников, они не являются ступенью к поэзии, хорошие стишки не родственны поэзии, не этап на пути к ней. Это земной взгляд на небесное. Поэзия – это небесный взгляд сквозь и вскользь земного. С хорошими стишками можно хорошо жить до смерти. С поэзией можно противостоять самой хорошей земной жизни и самой смерти. Хорошие стишки возвышают досуг человека. Поэзия возвышает человека над досугом. Хорошие стишки – это золотая середина из посредственных слов. Поэзия – это обугленный край Слова или кромка пропасти. Хорошие произведения – враг лучшим, уже хотя бы потому что на каждое «лучшее» или талантливое приходится, как минимум, тысяча хороших или обыкновенных, посредственных. Хорошие – это построчная запись всего, что есть у автора. Поэзия – это строки того, что есть у жизни. Хорошие – это отточенная простота, хуже воровства или заумь, но об известном. Поэзия – это отточенная скоропись, о неведомом. Хорошие – это скоропись почерка, поэзия – это скоропись духа. Хорошие – понятны, приятны многим, но останавливают развитие всех. Поэзия – постижима лишь некоторыми, но развивает всех. Хорошие – развивают, поэзия - возвышает!


Развёрнута дискуссия 28.08.23 г. на мою тему : "А что пишете вы - поэзию или хорошие стишки?"  на форуме сайта Улица неспящих фонарей (современная русская поэзия)


Урок 8


Что такое поэзия? 

Часть 1
Злая воля к добру


Начну с того, что есть достаточно заметная по численности своей категория людей, которые, достигнув определённого личного уровня понимания поэзии, не смогут этот уровень повысить, они практически лишили себя всех шансов на обретение поэзии. Всё что они смогут узнать, прочитать, продумать – никоим образом не повлияет на их развитие. У них нет развития. Напротив, запущен обратный отсчёт, они, наращивая возраст календарных лет, наращивают узость миропонимания, всё активнее деградируют в плане восприятия и сохраняется лишь мизерный шанс на изменения к лучшему, и то: при наличии колоссальных усилий, они могут обрести поэзию под самый занавес жизни.


Стишки усугубляют отдалённость от поэзии. Не помогает ни чтение лучших произведений лучших поэтов прошлого, ни опыт, которым делятся с ними поэты современники, ни образование, ни активный культурный досуг – ничего и никто не в состоянии приблизить их хотя бы на сантиметр к постижению поэзии слов и поэзии жизни.

«Злая воля к добру», предвзятое отношение к талантам, способность к огульному охаиванию, мстительность, болезненное самолюбие, пребывание в иллюзиях от пользы от всенародного писательства, привыкание к похвалам со стороны посредственностей-подхалимов, кои, на самом деле, совершенно равнодушны к ним и к их творчеству, полное отсутствие желания, навыков и опыта литературной работы, полное неумение общаться по сути высказанных мыслей, а не о праве кого бы то ни было на их высказывание, а так же читательская неразборчивость и писательская тривиальность, узость мировоззрения – обнуляют, в большинстве случаев, весь нравственный и творческий облик этих, вполне уважающих себя, людей – это не поэты и не читатели поэзии – не граждане поэзии - до кончиков волос, это совершенно не поэтические, но полемические люди : они не поэты – по взгляду, по трепету, по жизни, по снам и мечтам, по характеру, по восприятию и по судьбе.

Один из таких людей – убил Лермонтова, ему подобные – кричали в лицо Блоку «Ты – труп!», эти же люди писали пародии на самые задушевные и трагические стихи Есенина, а после его смерти издавали «романы без вранья», именно они демонстративно не пришли на творческий юбилей Маяковского, именно их Марина Цветаева называла читателями понаслышке или чернью, которая не «только не чтит, но и не читает», именно из рядов этих людей собирались судилища писательской травли над Мандельштамом, именно эти люди, казалось бы, изучив творческое наследие поэтов, так и не удосужились постичь какою ценою это наследие создавалось, они не в состоянии отличить себестоимость труда поэта и трудозатрат стихотворца средней руки, и они удивительно страшным образом сочетают в себе «любовь к поэзии» и ненависть к талантам её создающим!

Я не знаю насколько многочисленны такие люди в наши дни, но каждый из них «ложка дёгтя в бочке мёда». Именно из их среды вышли все настоящие гонители, все подлинные убийцы поэзии и поэтов. Большое горе для человека осознать себя в этом чёрном (от ненависти к поэтам) списке. Эти сеятели «доброго, вечного» – и есть самые страшные люди для дела поэзии на земле, поскольку пишут – и добрые в помыслах доносы, и добрые в намерениях стишки в равной степени азартно и самоуверенно, и ненавидят они поэтов и всех поэтических людей – от всей своей компактной души!

Они прячут свою непричастность к искусству под личиной друзей искусства, кичатся богатым культурным досугом. Они пересмотрели и прослушали столько классиков и шедевров, что, казалось бы, должны разбираться в искусстве, но остаются профанами – по их убеждению искусство делают не те, кому дано от бога и по усердию развития таланта, а те, кто старательно поправляет Бога в этом «ошибочном» мнении. Эти люди могут заделаться театралами и литераторами, могут иметь «литературные» корни, могут получить литературное образование, могут хвалить всех и каждого, если этот «каждый» будет таким же как все - человеком среднего уровня восприятия, мечтаний и способностей.

Человек с «доброй волей к добру» может быть резким в высказываниях, может ошибаться, но никогда не опуститься до закулисной подлости, до маниакальной мести, до травли несогласного с ним, до кожаного зуда унизить, до огульного обвинения в спину и предвзятого оскорбления в глаза.


Человек со «злой волей к добру» – не способен на благородство – раз отказав в доверии таланту, будет свою гордыню прикрывать его «высокомерием» и творить свое «злое добро», собирая кодлу, свору для «мнения большинства». Можно подумать что «большинство» когда-нибудь хотя бы что-то близкое к Искусству способно было создать и заметить.

Итак, пытаясь дать ответ на вопрос о том: «Что такое поэзия?», мы должны, вначале, чётко осознавать, что есть категория людей, в принципе не получающих ответ на этот вопрос, есть категория, которой доступ к тайне ответа на этот вопрос – закрыт (по гроб жизни). Они сами закрыли себе доступ к таинственному очарованию поэзии, по причине самоуверенности в наличии у них ответа, по причине отказа от личного развития, узкого миропонимания и категорического неприятия идеи Искусства, в том числе Искусства поэзии, как ипостаси талантов, обладающих и развивающих свой природный или божественный дар.

-------------------------------------
P.S.

«Но есть другой читатель – некультурный. Читатель – масса, читатель – понаслышке.. Отличительная черта такого читателя – неразборчивость, отсутствие способности ориентироваться.. Такому читателю имя – чернь.. Грех его не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию, и в злостной предвзятости. В злой воле к добру».
(Марина Цветаева)


Рубрика произведения: Поэзия -> Поэтические манифесты
Свидетельство о публикации: izba-2022-3416294
© 30.10.2022г. Вадим Шарыгин



Часть 2

На подступах к поэзии жизни

Поэзия Слова начинается с поэзии жизни. Термин «поэзия жизни» я впервые встретил в одной из статей Александра Сергеевича Пушкина в поддержку творчества Баратынского: «.. А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни..».
Поэзия жизни... Поэтическое восприятие жизни. Оно вырабатывается и совершенствуется годами. Без него – невозможно постигнуть поэзию – ни в качестве пишущего, ни в качестве читающего. Без обладания поэтическим восприятием – каким бы ни был ответ человека на вопрос: «что такое поэзия?» – ответ останется без ответа, будет никудышным, или поверхностным.

Какой же путь должно пройти восприятие человека, чтобы стать «поэтическим»?
В большинстве случаев, долгий путь. Честный путь. Чрезвычайный в усердии постигнуть разницу между поэтической стороною жизни и стороною приемлемой – приятной, сходу понятной, красивой, трогательной, вдохновляющей, запоминающейся – но всё-таки не поэтической.

NB! Начинается самое важное и самое трудное.


Далее по тексту лучше идти только тем, кто ощущает в себе сильную потребность постичь поэзию и именно в этом постижении видит проявление любви к ней. Всем, кому вполне достаточно уровня стихосложения и восприятия, который доминирует на всех околопоэтических сайтах, в том числе и на сайте «Изба-Читальня», в дальнейший текст моего эссе лучше не погружаться – праздное любопытство ничего не даст. Надо учитывать собственную скорость познания и осознавать свою готовность узнать больше, чем по-обыкновению знают все. Ничего плохого в том, если не готов к бо′льшему, плохое, в смысле сильного сопротивления всего существа, может быть только в случае, если познание тайного очарования поэзии происходит от нечего делать, на уровне любопытства или с таким же настроем, как просматривают информацию на всякий случай, подобно сводке погоды в плане брать с собою зонтик или нет, а то и с твёрдым убеждением в том, что никакого «тайного очарования», никакой «поэзии» в принципе не существует, и всё что есть это более или менее удачные стишки.

С этого момента – не помогут : ни пятьдесят пять миллионов  с хвостиком уже написанных и опубликованных (только за последние пятнадцать лет) современниками стишков, даже если читающий этот мой текст каким-то образом умудрился бы к моменту прочтения эссе перечитать их все; не поможет – Литературный институт за плечами со всем его багажом накопленной информации о поэтических текстах, можно смело откладывать в сторону Лотмана и Гаспарова, равно и других представителей «научного метода лицезрения» явления поэзии. Поэзия жизни или поэтическое восприятие штука настолько тонкая, что не поддаётся обладанию – без особых усилий – ни людям со стишками, ни людям без стишков, ни людям с высшим образованием, ни людям без высшего образования, но с богатейшим житейским опытом и почётным трудовым стажем. Поэзия во все времена, а в нашей современности в особенности, крайне БЕДНА на количество людей готовых – по уровню устремления к ней и по степени восприимчивости – постигнуть её тайное очарование.

 Поэзия. Черновик падения.

Поэзия - крайне бедна.
Поэзия - крайне без дна.

Поэзия - бездна,

Которую скопом, любезно
Засыпать пытаются - снегом, песком,

Бетоном залить: в сельском дне, в городском...

И прорва людей - против пропасти той!
Обрыв обозначенный красной чертой :
Не жалует высь оступившихся ног.

За воздух держись! Если, падая, смог

Услышать, узреть наивысший полёт,
То, значит, не зря захлебнулось и пьёт
Разбитое горло на дне бездны той,

За кромкой мечтаний, за красной чертой -

Погибшую кровь обездвиженной плоти...
Поэзия, та, без которой живёте -
Прекрасно, всю жизнь, отдаляясь от дна,
Несметно и неизгладимо одна.

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2022


--------------------------------------------------------------------

Итак, всё сказанное в дальнейшем – будет сказано только для ЖАЖДУЩИХ перемен в высоту или в глубину в собственном восприятии!


Что значит «жаждущих перемен»?

Это значит, уже осознающих что всё написанное надо разделять на стишки и собственно поэзию.
Это значит, что человек – пишущий, читающий, нахваливающий стишки – объявил личный мораторий – прекратил писать, читать, хвалить стишки, может быть, на неделю, на месяц, на год... Вместо времяпрепровождения со стишками – выбрал чтение произведений поэтов, прошедших проверку временем.
Это значит, не просто начал читать «классиков», но обольстился их творчеством, почувствовал, пусть даже смутно, что они очень отличаются от стишков – от стиховых наборов слов с душой или душком – и не захотел больше иметь дело со стишками ни в каком виде и качестве!

Жажда постичь поэзию должна сопровождаться в искателе её тайного очарования – прекращением стишков своих, отстранением от стишков, отвращением к стишкам, к самой форме досуга со стишками! Должен быть объявлен личный мораторий на стишки – человек, например, приказывает себе : ни читать ничего и никого на сайтах со стишками. Вообще никого. Поскольку количество поэтов и поэтических людей на окололитературных сайтах уверенно стремится к нулю. Атмосфера способствует – не творческому росту, а деградации, сохранению иллюзии причастности к поэзии. Вместо стишков – возвращение к классикам, чтение вслух, перечитывание, вчитывание, открытие новых граней и аспектов творческого наследия лучших поэтов прошлых лет. Выход из потока нескончаемого флуда, из потока трёпа обо всём подряд, из рифмованной злободневности, какой бы важной и актуальной она ни казалась, – вот вам конкретные признаки «жажды» перемен, которые обязан иметь в себе идущий к ответу на вопрос: «Что такой поэзия?», и которые могут служить базой для попытки её постижения. Нельзя усидеть на двух стульях – почитывая, пописывая, похваливая стишки, любопытствовать о поэзии; нельзя рассчитывать на малейший успех в деле постижения поэзии, если оставаться со стишками – в мозгах, в глазах, в сердце.

Кстати, слово «стишки» по отношению к антипоэтическим произведениям я впервые услышал от Пушкина – он пишет в статье о Баратынском:


«Наши поэты не могут жаловаться на излишнюю строгость критиков и публики — напротив. Едва заметим в молодом писателе навык к стихосложению, знание языка и средств оного, уже тотчас спешим приветствовать его титлом гения, за гладкие стишки — нежно благодарим его в журналах от имени человечества, неверный перевод, бледное подражание сравниваем без церемонии с бессмертными произведениями Гете и Байрона»...

Итак, начинаем шаги наощупь, каждое слово объясняющее разницу между «поэтическим» и «обыкновенным с раскраской» будет требовать вашей паузы, размышления, дополнения своими примерами, уточнения своими вопросами, – прошу с этого момента – максимальное внимание и сосредоточенность!

Поэтическая сторона жизни и «приемлемая или раскрашенная прозаическая» сторона.


Попробуем максимально наглядно показать строение (анатомию) разницы:

одна из важнейших черт «поэтического восприятия» – целостное миропонимание, когда вещь, явление, предмет, действие – восприятие успевает охарактеризовать не только со стороны их значений, но и со стороны вложенного в них смысла, а сам смысл предполагается не равным словосочетанию «а, ну теперь всё ясно!», но состоящим из анфилады возможностей для воображения, по типу анфилады комнат дворца. И само воображение останавливается в одной из комнат не потому даже, что вот она, вдруг, нашлась «главная смысловая комната» во дворце мироздания, а поскольку опыт «витания» воображения вскользь и сквозь определённости действительности самопроизвольно остановился в одной из ипостасей (комнат) столь вожделенного для обычного сознания смысла.

Например: Возьмём первые кадры фильма Марлена Хуциева "Мне двадцать лет" или "Застава Ильича". Герой, молодой человек, отслуживший в армии, вернулся домой,  идёт по предрассветной, спящей, летней Москве, по пустынным улицам - что вы видите? Что вы видите в кадре и что вы чувствуете за кадром или в кадре своего воображения? Каково соотношение действительности кадра и достоверности воображения? Режиссёр всё сделал, чтобы воображение, чтобы достоверность вышла на передний план. Но какая она, чем выражена, из чего состоит, какое состояние вызывают шаги героя по рассветной тишине города? Я, например, включил в видеоряд авторского чтения своей "Поэмы поэта" эти шаги, кадры из этого фильма. Потому что...



Рубрика произведения: Поэзия -> Поэтические манифесты
Свидетельство о публикации: izba-2022-3417420
© 31.10.2022г. Вадим Шарыгин


Часть 3
Углубляемся в поэзию жизни

Итак, стихают шаги по тишине рассветной Москвы в фильме Марлена Хуциева «Мне двадцать лет». Пульс времени, биение эха – звук бьётся в стены пространства, звук шагов, вероятнее всего, записан в студии, такими звучными, как в этих кадрах, шаги бывают, разве что, в покинутом доме, в разграбленном дворце, в полуночном храме или под «куполом» подворотни. Этот голос шагов создан для нас смотрящих и слушающих поэзию этого фильма, для тех, кто уже на пятом-десятом шаге героя по черно-белому спящему утру – забыл обо всё на свете, забылся, пребывая в состоянии собственного отсутствия, замещая привычного себя – жизнью, которая разлеглась гладью мокрого асфальта, расположилась на кромках крыш и ресниц, и в отдалении силуэтов. Герой фильма пересекает сон, который досматривает русская, московская жизнь, московская память художника-режиссёра. нарисовавшего нам «раскадровку заворожённости»...

Вы умеете завораживаться?

Завороженность — – очарованность. И я видел уже не пленительную красоту ее, не сияние светлого ума;…Я был заворожен куда более прекрасным взглядом, исполненным сердечного участия, нежнейшего сострадания (В. Гёте, Страдания юного Вертера) … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике.
Этот словарь, на мой взгляд, не раскрывает состояние заворожённости. Что именно происходит с сознанием или (в просторечьи) с душою человека в состоянии «заворожённости»? Давайте разбираться.

Синонимы: восторг, восхищение, заколдованность, зачарованность, околдованность, самозабвение, упоение, экстаз.

Словарь Даля:
ЗАВОРОЖИТЬ -жу, -жишь; заворожённый; -жён, -жена, -жено; св. кого (что). 1. (от чего). Трад. нар. Подействовать на кого-, что л. чарами, волшебной силой; заколдовать, заговорить.

Привожу для размышления отрывки из очерка Марины Цветаевой «Пушкин и Пугачёв» :

«Есть магические слова, магические вне смысла, одним уже звучанием своим — физически-магические — слова, которые, до того как сказали — уже значат, слова — самознаки и самосмыслы, не нуждающиеся в разуме, а только в слухе, слова звериного, детского, сновиденного языка.
Возможно, что они в жизни у каждого — свои.
Таким словом в моей жизни было и осталось — Вожатый.
Если бы меня, семилетнюю, среди седьмого сна, спросили:
“Как называется та вещь, где Савельич, и поручик Гринев, и царица Екатерина Вторая?” — я бы сразу ответила: “Вожатый”. И сейчас вся “Капитанская дочка” для меня есть — то и называется — так.
--------------------------------------
«...Есть одно слово, которое Пушкин за всю повесть ни разу не назвал и которое одно объясняет — все.
Чара.
Пушкин Пугачевым зачарован. Ибо, конечно, Пушкин, а не Гринев за тем застольным пиром был охвачен “пиитическим ужасом”.
Да и пиитом-то Пушкин Гринева, вопреки всякой вероятности, сделал, чтобы теснее отождествить себя с ним....
------------------
...как Пушкину было не зачароваться Пугачевым, ему, сказавшему и возгласившему:


Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы!

Есть явление, все эти явления дающее разом. Оно называется — мятеж, в котором насчитаем еще и метель, и ледоход, и землетрясение, и пожар, и столько еще, не перечисленного Пушкиным! и заключенное им в двоекратном:

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Этого счастья Пушкину не было дано. Декабрьский бунт бледнеет перед заревом Пугачева. Сенатская площадь — порядок и во имя порядка, тогда как Пушкин говорит о гибели ради гибели и ее блаженстве.
Встреча Гринева с Пугачевым — в метель, за столом, под виселицей, на лобном месте — мечтанная встреча самого Пушкина с Самозванцем.
Только — вопрос: устоял ли бы Пушкин, тем дворянским сыном будучи, как устоял дворянский сын Гринев, Пушкиным будучи, перед чарой Пугачева? Не сорвалось ли бы с его уст:
“Да, Государь. Твой, Государь”. Ибо за дворянским сыном Гриневым — сплошной стеной — дворянские отцы Гринева, за Пушкиным — та бездна, которой всякий поэт — на краю...
------------------------
..Вернемся — к чаре.
Эту чару я, шестилетний ребенок, наравне с шестнадцатилетним Гриневым, наравне с тридцатишестилетним Пушкиным — здесь уместно сказать: любви все возрасты покорны — сразу почувствовала, под нее целиком подпала, впала в нее, как в столбняк.
От Пугачева на Пушкина — следовательно и на Гринева — следовательно на меня — шла могучая чара, словно перекликающаяся с бессмертным словом его бессмертной поэмы: “Могучей страстью очарован…”
Полюбить того, кто на твоих глазах убил отца, а затем и мать твоей любимой, оставляя ее круглой сиротой и этим предоставляя первому встречному, такого любить — никакая благодарность не заставит. А чара — и не то заставит, заставит и полюбить того, кто на твоих глазах зарубил самое любимую девушку. Чара, как древле богинин облак любимца от глаз врагов, скроет от тебя все злодейство врага, все его вражество, оставляя только одно: твою к нему любовь.
В “Капитанской дочке” Пушкин под чару Пугачева подпал и до последней строки из-под нее не вышел.
Чара дана уже в первой встрече, до первой встречи, когда мы еще не знаем, что на дороге чернеется: “пень иль волк”. Чара дана и пронесена сквозь все встречи, — с Вожатым, с Самозванцем на крыльце, с Самозванцем пирующим, — с Пугачевым, сказывающим сказку — с Пугачевым карающим — с Пугачевым прощающим — с Пугачевым — в последний раз — кивающим с первого взгляда до последнего, с плахи, кивка — Гринев из-под чары не вышел, Пушкин из-под чары не вышел.
И главное (она дана) в его магической внешности, в которую сразу влюбился Пушкин.
Чара — в его черных глазах и черной бороде, чара в его усмешке, чара — в его опасной ласковости, чара — в его напускной важности…
------------------------
...Но есть еще одно, кроме чары, физической чары над Пушкиным — Пугачева: страсть всякого поэта к мятежу, к мятежу, олицетворенному одним. К мятежу одной головы с двумя глазами. К одноглавому, двуглазому мятежу. К одному против всех — и без всех. К преступившему.
Нет страсти к преступившему — не поэт...
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья…
Это неизъяснимое наслажденье смертное, бессмертное, африканское, боярское, человеческое, божественное, бедное, уже обреченное сердце Пушкина обрело за год до того, как перестало биться, в мечтанной встрече Гринева с Пугачевым. На самозванце Емельяне Пушкин отвел душу от самодержца-Николая, не сумевшего его ни обнять, ни отпустить...
...Екатерина нужна, чтобы все “хорошо кончилось”.
Но для меня и тогда и теперь вещь, вся, кончается — кивком Пугачева с плахи. Дальше уже — дела Гриневские.
Дело Гринева — жить дальше с Машей и оставлять в Симбирской губернии счастливое потомство.
Мое дело — вечно смотреть на чернеющий в метели предмет...
-----------------------------
Есть у Блока магическое слово: тайный жар. Слово, при первом чтении ожегшее меня узнаванием: себя до семи лет, всего до семи лет (дальше — не в счет, ибо жарче не стало). Слово-ключ к моей душе — и всей лирике:
Ты проклянешь в мученьях невозможных
Всю жизнь за то, что некого любить.
Но есть ответ в моих стихах тревожных:
Их тайный жар тебе поможет жить.
Поможет жить. Нет! и есть — жить. Тайный жар и есть — жить.
И вот теперь, жизнь спустя, могу сказать: все, в чем был этот тайный жар, я любила, и ничего, в чем не было этого тайного жара, я не полюбила. (Тайный жар был и у капитана Скотта, последним, именно тайным жаром гревшего свои полярные дневники.)...
...Пушкинский Пугачев есть рипост поэта на исторического Пугачева, рипост лирика на архив: “Да, знаю, знаю все как было и как все было, знаю, что Пугачев был низок и малодушен, все знаю, но этого своего знания — знать не хочу, этому несвоему, чужому знанию противопоставляю знание — свое. Я лучше знаю. Я лучшее знаю:
Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман.
Обман? “По сему, что поэт есть творитель, еще не наследует, что он лживец, ибо поэтическое вымышление бывает по разуму так — как вещь могла и долженствовала быть” (Тредьяковский).
Низкими истинами Пушкин был завален. Он все отмел, все забыл, прочистил от них голову как сквозняком, ничего не оставил, кроме черных глаз и зарева. “Историю Пугачевского бунта” он писал для других, “Капитанскую дочку” — для себя...
...Что мы первое видим, когда говорим Пугачев? Глаза и зарево. И — оба без низости. Ибо и глаза, и зарево — явление природы, “есть упоение в бою”, а может быть, и сама Чума, но — стихия, не знающая страха.
Что мы первое и последнее чувствуем, когда говорим Пугачев? Его величие. Свою к нему любовь.
Так, силой поэзии, Пушкин самого малодушного из героев сделал образцом великодушия.
В “Капитанской дочке” Пушкин — историграф побит Пушкиным — поэтом, и последнее слово о Пугачеве в нас навсегда за поэтом.
Пушкин нам Пугачева “Пугачевского бунта” — показал, Пугачева “Капитанской дочки” — внушил. И сколько бы мы ни изучали и ни перечитывали “Историю Пугачевского бунта”, как только в метельной мгле “Капитанской дочки” чернеется незнакомый предмет — мы все забываем, весь наш дурной опыт с Пугачевым и с историей, совершенно как в любви — весь наш дурной опыт с любовью.
Ибо чара — старше опыта. Ибо сказка — старше были. И в жизни земного шара старше, и в жизни человека — старше...
...Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман...
...По окончании “Капитанской дочки” у нас о Пугачеве не осталось ни одной низкой истины, из всей тьмы низких истин — ни одной.
Чисто.
И эта чистота есть — поэт.
_________
Тьмы низких истин…
Нет низких истин и высоких обманов, есть только низкие обманы и высокие истины.
Еще одно. Истины не ходят тьмами (тьма-тьмущая, Тьму-Таракань, и т. д.). Только — обманы...
...Поэт не может любить врага. Поэт не может не любить врага, как только враг этот ему в (лирический) рост. Враг же низкого уровня ему не враг, а червь: червь или дракон, — смотря по калибру...
...Поэт не может любить врага. Любить врага может святой. Поэт может только во врага влюбиться...
...Поэт не может враждовать с идеями (абсолютными) и не может враждовать с живыми, как только этот живой — либо стихия, либо ценность, либо — цельность, и не может враждовать с человеческим абсолютом — своими героями. Поэт может враждовать только с данным случаем и со всей человеческой низостью, которые (и случай и низость) могут быть всегда и везде, ибо этого ни один лагерь не берет на откуп. С данным случаем человеческой низости (малости). Поэтому если вражда поэта понятие неизменное, то точка приложения ее — непрерывно перемещается.
Один против всех и без всех.
Враг поэта называется — все. У него нет лица...»

---------------------------------------------------------------------------------

Вы скажите, кому я привожу в пример заворожённости этот отрывок их очерка Марины Цветаевой «Пушкин и Пугачёв»? – Кого прошу вслушаться, вчитаться? к кому я обращаюсь! – к состарившимся на восприимчивость завсегдатаям сайта со стишками? – которые: ежедневно, ежегодно – пожизненно стряпают в столбики стишки – ухудшенную (до неузнавания) версию «я помню чудное мгновение» и ежедневно переплёвываются фразочками-похвалами друг другу, типа: «Прочитала ваши стихи о любви, как прекрасно. с добром, Наташа», «Ах, Наташа, спасибо, с теплом, Глаша», и так годами, каждый божий день и час идёт обмен «С добром» на «С теплом»!

Какая тут, на хрен, «заворожённость»?! – скажите вы, – Годами переливают из пустого воображения в порожнее стихослагательство!

Да. И нет. Я верю в последний день или пусть даже в предсмертный час этих людей – смогут очухаться! В конце концов, стишки надоедают – до ладонью по горлу – до зарезу! И тем, кто пишет и тем, кто слышит. Остаются «пустые жесты над пустыми кастрюлями». Старость. Старуха. Старик. Разбитое корыто. Мёртвая золотая рыбка на дне корыта. И поток стишков. Из которых остаётся только: «Сдобром», «Степлом». И годы на ветер, груды не читанных стихотворений подлинных поэтов всех времён и народов – владельцев чары, словесников тайны. Но иногда и одного мага, одного мига будет достаточно, чтобы прозреть и оглянуться на «бесцельно записанные в столбик годы», чтобы почувствовать что-то за пределами всех мыловаренных прелестей и гадостей пространства стишков. Душа может вспомнить о своей тайной стороне, о потаённом своём взлёте, который начинался в детстве и юности, начинался ещё с Пушкина и Лермонтова и лишь потом, в годы российского квази капитализма, в проклятую эпоху Публичного дома "продажной любви к поэзии", в годы всенародного презрения к поэзии и поэтам в пользу «авторов, пишущих примитив с душой», в годы объявленной свободы от искусства поэзии – когда каждый второй увлёкся дешёвкой – простотой, хуже воровства и греет амбиции, наслаждаясь «с теплом» у батареи центрального отопления всероссийского ража писательства, превратился в творческого обывателя, участника потока в никуда.

Без способности, без страсти к заворожённости – нет гражданина поэзии – ни в качестве поэта, ни в качестве читателя. Вместо сияния заворожённости – зияние поверхностных строк и глаз – вот главный признак нынешней околопоэтической тусовки. Но если мне повезёт вырвать из лап отбываловки хотя бы одного человека – жизнь будет прожита не зря, поскольку этот единственный человек – оставит «круги на воде», возродит себе и другим детство, тайну, чару вхождения в новый мир – в мир божественный, а не в человеческий отстойник, в котором пенсионерки духа и уха водят спицами слов по пустому воздуху впечатлений, а пенсионеры молодости хватают на лету желание писать, «читать» не умея.

Тьмы «низких истин» стишков никогда не перевесят «возвышающий обман» поэзии. И в деле всероссийского одиночества поэзии, когда на сто прочитавших получаешь одно «спасибо», в лучшем случае, это не важно, важно отдавать всё без остатка, делиться всем сердцем и опытом с теми, кто ничего кроме ненависти и недоверия не обещает взамен. Время – честный человек - всем отмеряет по запросам и порывам.

И всё-таки, литературная работа – это не «степлом» на «сдобром», не конкурс на выявление "победителей над поэзией", это размышление и доверие, это преодоление собственной поседевшей односложности и это попытка признания в том, что поэзия – есть нечто большее, чем, например, даже самое распрекрасное и пожизненное времяпрепровождение на сайте стишков.


Рубрика произведения: Поэзия -> Поэтические манифесты
Свидетельство о публикации: izba-2022-3427562
© 15.11.2022г. Вадим Шарыгин

Урок 9


Как надо реагировать на критику

Моё стихотворение : "Варсонофьевский, 7"

Варсонофьевский переулок являет собой средоточие ужасов послереволюционных репрессий, кровавых казней ВЧК-ОГПУ-НКВД невероятных масштабов. В подвальных помещениях гаражей автобазы, по разным данным, было расстреляно от десяти до пятнадцати тысяч человек. В годы большого террора из этого двора ежевечерне выезжали груженые трупами десятки грузовиков, чтобы развезти покойников для тайного захоронения: на Донское, Калитниковское, Ваганьковское, Рогожское кладбища, в Бутово, в совхоз "Коммунарка". Очевидцы вспоминали, что ворота базы открывались только, чтобы выпустить очередную машину, а потом впустить ее обратно. После поездок машины тщательно мылись...

Призвание поэта - создавать поэзию, приращивать красоту слова и жизни. Но и выполнять гражданский долг : предупреждать новые поколения живущих о близости ада, всегда готового вновь задымиться там, где не происходит реального глубинного покаяния и осмысления на государственном уровне преступлений, например, сталинских времён, так называемых достижений на крови руками государственных палачей, а также поэт пестует вечную память по всем безвинно убиенным жертвам большого террора. 



Стишок ненужный мне, до боли и доселе, —
Забрызгал вдрызг призвание моё!
В застенки лет упёрся голос и расселись
Поодаль — падальщики, ждущие её —

От кромки подоконника до всех покойников в затылок —
Расстеленную под расстрелянными ночь.
Ладонь чужая — статуэтки — на пол, об пол, жалок, пылок
Порыв проститься в голос, превозмочь

Лицом объятым дрожью — обыск, ордер, орды
Шагов по лестницам, ночной трезвон звонков.
И комом в горле Боже мой! И воздух твёрдый
От сокрушающих наотмашь кулаков.

Сияет золото. Зияют рты. Нет убыли убою.
По желобу: плывут окурки папирос,
Уходит кровь в Москва-реку... И «бог с тобою»
Здесь ни к чему, ну, разве только как вопрос.

Спит Варсонофьевский : украдкой, чутко, шатко.
И обезумевшее утро спать легло
На обнажённый пол, исхлёстанной лошадкой
Стоит душа, порезав вены об стекло...

Тела мягки. Легки мерцающие звёзды. В ночь сочится
Не кровь из шланга... Замывают тротуар.
И не забрызганные, обжигая водкой глотки, лица
Вдыхают, выдыхая, перегар.

Под видом жизни смерть живёт ночами в этом
Набитом мёртвой тишиною, уголке.
Лишь Варсонофьевский, окликнутый поэтом,
С безумным э х о м   с м е х а,  стонет вдалеке.



© Copyright: Вадим Шарыгин, 2021
Свидетельство о публикации №121111004863


Разбор произведения  Вадима Шарыгина «Варсонофьевский, 7»

Здравствуйте, Вадим!


Прежде всего, стихотворение грешит переизбытком приёма гиперболы. Автор, видимо, считает, что сама по себе тема предполагает такой чрезмерный пафос и педалирование эмоций, но на самом деле есть золотое правило: чем сложнее тема, чем драматичнее сюжет, тем проще, точнее, отчётливее должен быть слог. Иначе получится вот такой эмоциональный перебор, как в Вашем случае.

Вот смотрите. «Забрызгал вдрызг» – это совершенно безвкусное словосочетание. Возможно, Вам как автору кажется, что Вы усилили эмоциональность каждого из слов, а на самом деле перегнули палку, и два слова, близкие по звукописи, соединяясь, звучат комично, в таком сочетании годясь только в ироническую или сатирическую поэзию. То же самое, даже ещё хуже, и сочетание «трезвон звонков» – это откровенно однокоренные слова, которые никак не подходят в качестве эпитетов друг к другу. Это даже не тавтология – это клонирование смыслов и образов, что в поэзии просто недопустимо.

Стихи должны так строиться, чтобы каждое последующее слово добавляло к предыдущим всё новые и новые смыслы и окраску, иначе это всего лишь подслащённая вода, вместо мёда поэзии заполняющая соты размера.

Такой же перебор и «сокрушающих наотмашь кулаков» – «наотмашь» и без того означает сильный удар, поэтому, когда Вы добавляете усиливающий эпитет «сокрушающих» вместо «бьющих», Вы опять перебарщиваете с эмоциональным фоном. Уж или «сокрушающих кулаков», или «бьющих наотмашь кулаков». Вам нравится играть звукописью, и, к сожалению, она у Вас превалирует над смыслом и общим настроением. Вы наверняка хотели как лучше, но опять-таки словосочетание «нет убыли убою» тянет только на скороговорку. Далее: «Лицом, объятым дрожью – обыск, ордер, орды». Опять эти нагромождения близких по звучанию и плохо сочетаемых слов «обыск, ордер, орды». Вы увлекаетесь, и получаются «орды шагов» – образ тяжёлый, нежизнеспособный совершенно. К тому же лицо не может быть объято дрожью – оно может быть объято огнём, например, а дрожь – это то, что происходит изнутри, а не вне. Выражение «расстеленную под расстрелянными» нужно должно переваривать, ибо куча аллитераций опять-таки оттирает на задний план смысл.

Сюда же и выражение «до боли и доселе» – если перевести «доселе» на современный язык, получится «до боли и до сих пор», то есть полная бессмыслица. Вы опять погнались за звуком, забыв про мысль. Именно отсюда же происходит и подоконник с покойниками – увы, в Вашем случае это звуковая игра, не обогащающая строку, а уводящая читателя в рассогласованные смыслы. Неудачно использован в предложении и порядок, при котором местоимение стоит впереди существительного: сначала «ждущие её» (и думай, кого это её?), и только через строчку пояснение про «ночь», когда читатель уже потерял нить развития сюжета. Ещё: Вы пишете «И «бог с тобою» Здесь ни к чему», но у Вас нет прежде таких слов, есть только «Боже мой!» – а это разные восклицания.

Гипербола проявляется и в нагромождении образов. Например, у вас душа стоит «исхлёстанной лошадкой», при этом «порезав вены об стекло». Ну какие вены у лошади? Как вообще обычно лошади режут вены? Какие вены у лошади-души? Этот тройной образ ничего не сообщает читателю, только затрудняет понимание и загромождает смысл. И дальше: «И не забрызганные, обжигая водкой глотки, лица /Вдыхают, выдыхая, перегар» Ну как лица могут что-то вдыхать? Как лица могут обжигать водкой глотку? Или слово «лицо» Вы употребили в значении «индивидуум»? Но это здесь не читается. В смысловом ряду с телами и глотками «лица» читаются только как передняя часть головы человека.

Вы хотите усилить – а получаете сгусток белиберды, уж простите.

Из замечаний общего характера: в стихотворении нет единой мысли, нет единого хребта, оно не связано в целое, рассыпается на части. Не добавляет гармонии и шатающийся размер. Это, конечно, допустимо, но при условии, когда будет соблюдена цельность всей композиции, иначе неровный сбивающийся ритм только добавляет внутренней дисгармонии. Эти удлинения и укорачивания строк у вас ничем не обусловлены, никакой художественной задачей, поэтому выглядят просто неряшливо.

Для автора стихов очень важен поэтический слух, который необходимо развивать. Развитый слух вырабатывает и вкус художника, а вкус – это, прежде всего, самоограничение, безупречная точность и, конечно, чувство меры. Вот этого чувства меры у Вас как раз пока и нет.

Валерия Салтанова

-------------------------------------------------------------

Мой ответ:


Спасибо, Валерия, Вам большое! Мне понятны Ваши аргументы и выводы, мне импонирует чёткость и обоснованность Вашего взгляда на этот текст.

Позволю себе не оправдание, но пояснение автора критику:
 
1. Да, я действительно предполагаю что данная тема оправдывает пафос — слишком много ужаса, ужаса необъятной степени, свершилось в этом месте в этом переулке. Как не прикажешь звонарю «поаккуратнее бить в набат, когда горят заживо в домах», так не заставишь поэта именно здесь придержать «педалирование» эмоций в расчёте на благодарный кивок критика.

Вспоминаются строки Бориса Пастернака в 5 главе «Спекторского», глава вводит в «действительность», в коей очутился герой и Пастернак, не считаясь ни с какими возможными упрёками в «пафосности» и «переизбытком приёма гиперболы», не жалеет красок для представления этой самой «действительности», откуда родом все непоэтические до корней волос люди всех времён и народов:

«Едва вагона выгнутая дверь
Захлопнулась за сестринской персоной,
Действительность, как выспавшийся зверь,
Потягиваясь, поднялась спросонок...

и далее:

«...Чем в этой колыбели мракобесья.

Урчали краны порчею аорт,
Ругались, фартук подвернув, кухарка,
И весь, в рассрочку созданный комфорт
Грозил сумой и кровью сердца харкал.

По вечерам, висячие часы
Анализом докучных тем касались,
И, как с цепей сорвавшиеся псы,
Клопы со стен на встречного бросались»

А ещё ближе к «Варсонофьевскому, 7» строка не убоявшегося «переизбытка гиперболы» Мандельштама в стихотворении «Ленинград» или "Я вернулся в мой город, знакомый до слёз: «и в висок ударяет мне вырванный с мясом звонок». Поэту важно передать атмосферу ужаса и страха этого времени.

Слог, конечно, может быть «проще и отчётливее», как советует Валерия Салтанова, но только наверняка имеется ввиду не «простота, хуже воровства», когда, скажем, не осенённые свыше авторы пишут фактически прозу, забывая о том, что поэзия, в том числе, превосходит прозу – выразительностью своей строки, в этом смысле, строка поэзии – несоизмерима по ёмкости и влиянии на сознание читателя ни с каким, даже самым выразительным, предложением даже самой талантливой прозы!

2. «Забрызгал вдрызг» — да именно «вдрызг», согласно словарям, в значении: совершенно, до крайней степени. И то что данная тема как бы забрызгала поэта до крайней степени, с ног до головы (кровью убиенных) истинная правда лично моего ощущения, которому, в данном случае, не приходится и не с руки как-то говорить «о вкусах» и «безвкусице». Безвкусица может возникнуть у непоэта, который не предполагает ту высшую степень «пафоса», которой охвачен поэт. Я лично на стороне поэта. у которого «набат», а не критика, у которого «педалирование».

3. «Вам нравиться играть звукописью... к сожалению она у вас превалирует над смыслом и общим настроением» – давайте разбираться, не доверяя голословности критика. Минорный и глубокий звук «о», аккорд «до минор», взятый в первой строфе, там где: ДО боли, ДОселе, ГОЛОС, МОЁ, ПООдаль... Этот аккорд не смолкает на протяжении всего звукоряда второй строфы, заметно усиливая тему страха и ужаса и общее настроение текста: судите сами: 
вторая строфа продлевает ударность взятого «о» – О-быск, О-рдер, О-рды
ШаГОВ по лестницам, нОчнОй трезвОн звОнкОв. КОмом в ГОрле БОже МОй, ВОЗдух тВЁ(о)Рдый, наОТмашь кулаКОВ...При желании, при наличии поэтического слуха и доброй воли, можно расслышать великолепную, на мой взгляд, звуконосную линию, звучащую, буквально, до последней буквы стихотворения. Читателю, как и положено в произведении поэзии, надо потрудиться, провозгласить строки, чтобы оценить явленную поэтом взаимопомощь слова и звука в данном тексте.

4. «Трезвон звонков» — трезвон применим чаще всего к колоколам, трезвон может быть телефонов, но в данном случае, когда громкие настойчивые нажатия на звоночки на дверях тех, кто пришли арестовывать действительно укладываются в словосочетание «трезвон (чего) звонков (дверных)». Было бы желание, как говорится, а догадка найдётся! «Клонирование образов» сказано прекрасно, но я рассчитываю на читателя с более искромётной логикой мышления или с способностью к догадке. Беру грех на душу!

5. «перебор и «сокрушающих наотмашь кулаков» – «наотмашь» и без того означает сильный удар» – на самом деле «наотмашь», согласно всем словарям, это не столько «сильный удар», сколько, цитирую:  «Размахнувшись, с силой отводя руку от себя», «сильно размахнувшись». То есть, данное наречие дополняет характеристику сокрушающего кулака – сокрушает наотмашь, значит, с размаху, отведя руку от себя – а это, в свою очередь означает, что бьющий кулак принадлежит хозяину положения – палачу, у которого есть власть перед тем, кого он бьёт, раз может позволить себе спокойно размахнуться, отвести руку и только после этого ударить – сокрушить кулаком. Поэзия требует точности от поэта. И от восприятия читателя, пусть даже временно ставшего критиком.

6. Что касается добавления по ходу текста новых смыслов и окраски: это как писала Цветаева: «если нет доброй воли к вещи, ни одна книга не устоит». Не удалось мне из рецензии почувствовать именно «добрую волю», то есть сбалансированную в оценке волю критикующего к пишущему. Наверное текст виноват, настолько вызвал отвращение, настолько показался примитивным, пафосным, что критик увлёкся критикой и перестал быть читателем происходящего в стихотворении.

7. «До боли и доселе» : да, именно так, как сказано, в смысле: и до боли, и доселе(до сей поры), до момента, когда возникла потребность к написанию стихотворения.

8. «Расстеленную под расстрелянными ночь» как прекрасно что в стихотворении читателю предлагается образ ночи как таковой — плоскость ночи лежащую под расстрелянными телами, вместе с ними, не грех читателю потрудиться в стихе, горжусь данной словесной конструкцией.

9. «Обыск, ордер, орды» — не считаю это нагромождением слов, напротив, краткий и ёмкий, как и положено слову поэзии ряд действий, переданных не глагольно, но теми существительными, кои не просто так созвучны, но отрывисты как всё происходящее с момента, когда «воронок» подъехал к подъезду до финального «Пройдёмте!». Именно «орды» подходят к шагам нквдешников, поскольку ассоциируют их шаги с нашествием, с вторжением. а не просто прогулкой вверх по лестнице. Жаль не оценку критика, а то что поэту приходится развивать восприимчивость критика на таком уровне восприятия.

10. «порезав вены об стекло» : душа может «стоять исхлёстанной лошадкой», но это же не означает что она ею стала, не так ли? Поэтому «вены об стекло» относится к душе в лошадь не превратившейся)) Мне кажется или так оно и есть: аргументы критика всё больше напоминают придирки?))

11. «обжигая водкой глотки, лица вдыхают…» : не понимаю что здесь не понятно: есть лица у палачей, у них глотки имеются, которые обожжены водкой, пили во время расстрелов много, по их же собственным признаниям, поэтому лица (плачи то есть или лица палачей) перегар и вдыхали и выдыхали. Проспиртованная атмосфера подвала гаража была, в котором расстреливали.

12. Размер стихотворения. в отличие от палачей, не «шатающийся», а чередующийся» — чередуется ускорение ритма и замедление, поэту важно чтобы читатель приостанавливал бег по строчкам, затем, снова ускорял, чтобы читатель в данном стихотворении работал, как бегун на дорожке с барьерами, тогда только кажущийся «пафос», возможно, уступит место тяжело прожитой ночи, одной единственной в этом месте, в этом переулке…

Итого:


свою благодарность критику за откровенное мнение сопровождаю своим значительным несогласием с трактовками критика и самим подходом критика к тексту, подходом, в котором, на мой взгляд, не просматривается традиция сбалансированной, а главное «вопросительной» оценки, когда вместе с собственным мнением успеваешь задаться для себя самого и всех, кто прочтёт рецензию вопросом, типа: «а каков в данном случае был авторский мотив» для того или иного решения, словоупотребления и т.п.

В любом случае, воспринимаю данный обмен мнениями между поэтом и критиком, как замечательную часть литературной работы и обязуюсь вернуться не раз ещё к высказанным по этому стихотворению замечаниям. Разойтись во мнениях с таким профессионалом своего дела, каким является Валерия Салтанова, наверное, плохой знак, но если даже диаметрально противоположенные мнения сторон аргументированы, а взаимоуважение и добрый настрой сохранены, то в остатке только благодарность и приятие!

---------------------------------------------------------------------

Урок 10

Современная непоэзия. Анатомия деградации.


Беспощадная и безволшебная общага имени Стишков. Безмятежная и бездонная страна Поэзия. Они находятся рядом – только руку протяни ... на расстоянии пропасти, на дистанции переоценки ценностей, в шаге (размером с жизнь) находится страна Поэзия от общаги Стишков. Не пропасть, но лопасть падающего самолётика Сент-Экзюпери отделяет их друг от друга. Разделяет их на подкрашенную красную воду и пролитую кровь. На бурю в море и бурю в стаканах с водою. Пропасть совести, восприятия и восприимчивости пролегла между стишками и поэзией. Они существуют на одной планете, но в разных вселенных. Моста через эту пропасть нет? Мост есть.

Он состоит из нескольких движений души:

Первое движение:
Прекрати строчить стишки, читать и почитать стишки.
Второе движение:
Узнай и сформулируй для себя принципиальное отличие стишков от поэзии.
Третье движение:
Познай поэзию жизни.


И всё? Да, это всё. Но это «всё» не выполнимо для абсолютного большинства обитателей общежития стишков. Житие Поэзии не соизмеримо с житухой стишков не потому что не могут, а потому что не хотят. Республика Поэзия собирает своих уцелевших граждан, прячет их от разгула злой воли к добру многочисленных, господствующих хозяев современной жизни – страшных до ужаса, до дрожи в деяниях и помыслах своих – навечно временных людей – людей со стишками, сама жизнь коих превращается в огроменный стишок, в кусок досуга, развлечения на кольцевой линии метрополитена судьбы. У роялей – сегодня и через год, и через десять лет – то же, что и раньше, одно и тоже – один уровень восприятия, один уровень стихосложения, один уровень общения, один уровень молодости, зрелости и старости...Мёртвая жизнь. И нет средства и способа превращения общаги в страну, или стишков в поэзию. Пока сам человек не поймёт что-то очень важное, пока сам человек со стишком не выведет себя из рифмованного досуга, никто и никогда не сделает это за него.

Но несмотря ни на что, надо помогать – равнодушным и ленивым, беспощадным и подлым, бестолковым и бестактным, бездумным и беспомощным. Поэты всегда остаются на мосту, на посту Вечности, всегда готовы переправить беглецов из Империи земноводных стишков на территорию неба страны Поэзия. За это поэтов – гнобят и убивают, травят и обесценивают их труд, обескровливают, обессиливают, не моргнув глазом, подмигнув сподручным по истязаниям. Чтобы не смели напоминать о ничтожности, чтобы не спасали никого, не лишали ленивых и развлекающихся на досуге, чтобы не осушали родное болото, засасывающее в свои зловонные недра целые поколения любителей прекрасного.

А если представить себе, что кто-то всё-таки решился на побег из мира стишков, как именно поступить такому человеку, что делать, когда вокруг, вокруг да около одни стишки, жизни-стишки, восприятия размером со стишок, когда всё что есть – болота для засасывания, общаги для словесных работяг, пишущих правду-матку, злобу дня или поток сознания, не отягощённый нюансами искусства?

Переход в страну Поэзия начинается с читательства. Надо научиться читать, надо стать читателем с большой буквы – читателем, для начала, произведений лучших поэтов прошлого, в том числе поэтов Серебряного века, дерзновенно посягнувших на саму вершину колдовского очарования Языка. Надо всё больше и больше читать произведения поэтов, прошедших проверку временем. Читать вслух, провозглашать строки, вырабатывать привычку чувствовать смысл. а не предметные значения слов, притормаживать разум, который пытается сразу всё понять и объяснить, и одновременно с этим, отпускать на волю интуицию, воображение, погружаться в тексты поэзии, как в омут с головою окунаться, бесстрашно и доверчиво, магия поэтического слова на то и магия, что сама овладеет всем существом доверившегося ей человека.

Далее, надо прекращать баловство стишками, даже если кажется что что-то иногда выходит вроде бы как не так уж плохо или даже как бы хорошо и соседи по разуму хвалят. Но не доверять «соседям по общаге», они сами такие же, с таким же уровнем восприятия, с таким же пожизненным досугом и отсутствием переоценки собственных ценностей. Итак, надо волевым усилием прекращать собственное стишкописательство, сворачивать это безнадёжное дело до минимума, осознав что в искусстве постижения нового уровня сознания, в том числе в искусстве поэзии – нет даже второго сорта, есть только первые, только лучшие, только поцелованные Богом, обладающие природным даром слова и свершившимся по обстоятельствам жизни усердием, дающим вкупе, высочайший уровень – такой, который даже в своих не самых удачных произведениях не соизмерим по высоте с самыми расхваленными, популярными стишками, которые в лучшем случае, побеждают в конкурсах. Поэзия побеждает Время и временных. Нужна предельная честность в самооценке творчества. Нельзя просто сказать себе, что я пишу вроде бы то, что мне нравится или нравится завсегдатаем общаги стишков. Надо максимально стабилизировать и конкретизировать своё представление о поэзии, сверив его с опытом постижения поэзии лучших поэтов прошлого, и провести «момент истины»: то есть, дать себе ответ самому: я пишу на уровне лучших поэтов прошлого или чуть хуже? Если «чуть» хуже, значит, значительно хуже, значит, это макулатура, которая захламляет пространство личное и общественное и отдаляет прямым образом от поэзии, а не приближает к ней. У поэзии, повторюсь, нет второго сорта, который вроде как, в овощах, например, или в яйцах, не брак – в поэзии «второй сорт» – брак и враг. Чем раньше это поймёт пишущий, тем больше шансов обрести гражданство поэзии, вырваться из общаги досуга со стишками.


Чтобы ничего в себе не менять, чтобы не заботиться о поэзии как таковой и пожизненно холить свою относительную причастность к поэзии, отработаны несколько великолепных отговорок, типа:

1. Никакой поэзии нет, «каждый пишет как он слышит», «на вкус и цвет товарища нет», «сколько людей, столько и мнений», «мамы разные нужны, мамы всякие важны» и т.п.

2. Главное – душевность, искренность порыва и не важно, что душевность будет, например, примитивна до глупости в слове и слоге, будет коверкать суть и смысл, главное писать «от всей души», даже надпись на заборе, написанная от всей души есть поэзия (забора).

3. Не надо, дескать, слушать этих поэтов, «мы – сами с усами!», они только разделяют людей на нас (душевных) и себя (избранных) и лишают нас шанса, ничему не учась, ничего не меняя, добиться признания, а наше признание налицо – тысячи «лайков» от участников общежития, сотни хвалебных откликов от «простых» людей. А эти так называемые профессионалы, они нас презирают, они высокомерны, они нам плохого хотят, они только пиарятся в наших стойких рядах, не допустим, не простим. «Каждая кухарка может управлять государством!»

4. Поэзия, мол, – дело наживное, пишешь-пишешь годами, клепаешь стишки, сытные, нужные людям, как пельмени, а в один прекрасный день, бац, вдруг, ёксиль-моксиль, вышел из-под пера шедевр, взяла да и получилась, поэзия проклятая! Надо просто тусоваться, активно трепаться о важных делах, которых так много каждый день, помимо всякой там «поэзии», надо просто писать по вдохновению, ни о чём не задумываться, ни каким искусством не заморачиваться – и всё как-нибудь само собою получится! А не получится, ну так и что, для моих стихов всегда найдутся те, кому они понравятся, а большего мне и не нужно.

5. У меня – замечательные стихи, сходу понятные, приятные, кому-то нравятся, их надо иногда только чуточку отшлифовать и всё, я пишу – никому не мешаю, пишу для себя, правда, постоянно публикуюсь, книжки издаю, ну и что, не хочешь не читай, не покупай, я же себя никому не навязываю, просто пишу, потому что у меня сильная в этом потребность, мне так легче и интереснее жить. Что с того что появились несколько десятков, сотен, тысяч моих публичных стихотворений, в конце-концов, это просто мой дневник, мой способ общения, мой способ бегства от одиночества и жизненных проблем. Если мои стихи помогут хотя бы кому-то одному, такому же как я, то что же в этом плохого!

6. Я пишу, дескать, не идеально, но простым, понятным языком, такой и должна быть поэзия – простой и понятной, чтобы «простому» народу помогала преодолевать трудности жизни. А всякая там «высокая» поэзия – только усложняет мозг, заставляет его работать на полную, а зачем, жизнь понятна и проста, и слово о жизни должно быть таким же. Нас таких простых – большинство, нас миллионы, десятки миллионов – мы потребляем обувь и чувства, утюги и водку, шашлыки и сериалы о ментах, мы – хозяева жизни, потребители жизни, которым на досуге надо иногда расслабиться – для этого и существуют специальные сайты – со стихами или без стихов, на которых мы чувствуем себя людьми уважаемыми, значимыми, мы общаемся, прочищаем глотки, участвуем в конкурсах под девизом «Выберем лучших из худших!», мы звёзд с неба не хватаем, нам достаточно лампочек по коридорам и прожекторов в зонах отдыха, и не наша вина в том, что все вокруг становятся всё тупее и тупее, все равнодушнее и ожесточённее. Мы в своих стихах втемяшиваем, каждый божий день, просто и сердито, – и прелести осени, и злобы дня, и любовь до гробовой доски, и как хорошо светит солнце летом и как хорош мороз по коже зимой, мы пишем всё подряд обо всём на свете, с запасом на прочтения на десятилетия вперёд хватит, мы аккуратно вдалбливаем своё «доброе, вечное» в головы всех, кто подвернётся под руку и не наша вина в том, что страна превратилась, в значительной степени, в лежбище лентяев, проходимцев, в целом всё хорошо, а будет ещё лучше! Не наша вина, что нас читают только такие же как мы поэты досуга, мы читаем и наслаждаемся стихами друг друга, нам хорошо и нечего нас учить как жить и писать, мы сами всё знаем!
--------------------------------------------------


В общем, для того, чтобы ничего не менять в себе и в своём отношении к искусству поэзии – есть целый арсенал «убедиловок». И все стараются, как лучше. И как у Райкина, с перекошенной спиной, вопрос с экрана в зал: «Я вас спрашиваю: кто сшил костюм?!» А ему в ответ: «К пуговицам претензии есть?»-Нет! Пришиты насмерть, не оторвёшь! Но всё-таки... кто сшил этот ужасный костюм нашей полностью деградировавшей во всех областях российской современности?

-----------------------------

Поверх времён раскрывает трагедию людей со стишками великий Михаил Лермонтов в концовке стихотворения "Дума":


"...Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом".

1838 г.


NB!

Главная помощь Поэзии со стороны каждого участника всякого околопоэтического сайта – постараться изо всех сил не написать в течение – каждой минуты, каждого часа, дня, недели, месяца, каждого года – ни одного стишка!

А если и написать, то – в стол, без публичных публикации.
А если и с публичностью, то хотя бы – на заборе, на стене туалета, на асфальте, на песке, на воде вилами и т.п.


К кому относится вывод Марины Цветаевой : «Враг поэта называется – все. У него нет лица»? Это сказано обо всех людях со стишками, участниках околопоэтических сайтов и проектов, которые не являются в полной мере – ни читателями, ни писателями – ни богу свечка, ни чёрту кочерга!

Главная задача для каждого человека со стишками и его каждого, ускользающего сквозь пальцы, момента жизни – успеть стать ЧИТАТЕЛЕМ ПОЭЗИИ, научиться читать, то есть, по большому счёту, постигнуть тайное очарование поэзии, практически мгновенно распознавая её в потоке хороших и плохих стишков!

Почему именно человек со стишками является главным врагом, гонителем поэзии и поэтов, главным могильщиком искусства поэзии?

Дело в том, что публичные стишки. поставленные на поток – это не просто поверхностные, лихо сварганенные, бездарные опусы в столбик и в рифму. Это вершина падения стиля и степени восприятия человека как такового. Это показатель его высочайшего неуважения, презрения к уже состоявшейся голгофе поэзии и поэтов. Стишки пишутся, буквально, на костях и крови поэтов прошлого и нынешнего (каждого современного) времени.

«Пишущие стихи в большинстве случаев очень плохие и невнимательные читатели стихов; для них писать было бы одно горе; крайне непостоянные в своих вкусах, лишенные подготовки, прирожденные не-читатели — они неизменно обижаются на совет научиться читать, прежде чем начать писать. Никому из них не приходит в голову, что читать стихи — величайшее и труднейшее искусство, и звание читателя не менее почтенно, чем звание поэта; скромное звание читателя их не удовлетворяет и, повторяю, это прирожденные не-читатели...»
(Осип Мандельштам)


Горбатого – могила исправит. Человека со стишками – не исправит ничто и никто. Только он сам может изменить своё место и отношение к поэзии и поэтам. Человек со стишками – может быть вполне добросовестным тружеником по жизни, вполне безобидным человеком, хорошим другом, семьянином, профессионалом своего дела, начитанным и склонным к активному культурному досугу. Но при этом – не иметь ни малейшего представления об отличии поэзии от суррогатов – от хороших и плохих стишков; бесчестным по отношению к уровню собственного творчества и безмозглым для осознания факта массового захламления пространства поэзии бесчисленными публичными опытами и экспериментами сочинительства в столбик.

Человек со стишками – это культурный обыватель, который годами может сохранять «у рояля – тоже что и раньше», то есть переливать из пустого в порожнее второстепенные и вовсе никчёмные моменты жизни и пути поэзии, подменяя постижение поэзии досугом на её костях и крови.

Человек со стишками – чтит в своём сердце пролитую кровь поэзии прошлого, выкладывает цветами могилы загубленных их современниками поэтов и в худшем случае являться недругом поэзии, а в лучшем случае оставаться пожизненно её не другом - равнодушным наблюдателем  её забвения, поругания и пропадания пропадом поэтов каждого времени, поскольку, не разбираясь в поэзии, не догадываясь о высокой себестоимости написанных поэтами произведений, увлекаясь собственным стихослагательством и активным пустотелым общением с братьями по разуму, человек со стишками – каждый божий день так или иначе участвует в гибели поэзии, в превращении её в приятную безделицу, в часть культурного досуга.

Трудно переоценить урон, который наносит человек со стишками – всему искусству от бога и правде его. Нет страшнее и ужаснее на земле людей, чем люди со стишками. Именно поэтому, поэт Марина Цветаева назвала их «врагами».

Убивают саму память о поэзии. Переиначивают её суть и смысл. Не ведают что творят. Годами. Десятилетиями. Вколачивают, с любовью, гвозди в крышку её гроба.

Подумайте обо всём об этом.
Пожалуйста.


Бездарные, остановитесь!

                           Людям со стишками, посвящается...

Объятая словами, ночь горит
И пламя голоса разносит ветер хладный.
Между гранитной скорбью свежих плит
Протоптан путь... И будьте вы неладны, –


Безудержные мусорщики дней! –
Под грудой хлама слово вековое
Погребено. И стала тень длинней
Распластанной, как рухнувшей секвойи,


Поэзии – по сукровице лет
Священность тайн – и волоком, и скопом,
Ногами продвигают, в грязный плед
Укутав гибель, и по горло вкопан


В суглинок кладбищ – каждый божий звук,
Расстрелянная кровь, согрев аорту,
Фонтаном бьёт в глаза, в раскос разлук,
Но пальцами к поэзии, как к торту,


Припали! Руки тысяч поварят,
Встряв, в варево в котлах и в запах пота!
О вылизанных пальцах говорят
Над выхлебанной плоскостью компота.


Объята ночью : пустошь городов,
Коморки слов и чувств кондовых срубы
Поэзия напрасна – вся! – из вдов,
Из вдоволь высушенных снов, и грубый


Замах рубанка : над заминкой стрел
Ночующих лучей, в горниле взгляда,
Когда не ведаешь куда смотрел...
И облику весны ещё не рада,


Объятая округлым остриём
Нездешность речи – чудная потеря!
Давайте-ка в ладонях соберём –
Отсутствие всего, не вдруг не веря,


Потокам и конвейерам из строк:
Бездарные – повсюду, но объята
Словами ночь, лишь чуточку продрог
Горящий голос, Господи, расплата


За солнце, как всегда недалека,
Но разве численность бездарных значит
Хоть что-нибудь?! Спокойны облака.
И взмах руки вослед, вот только начат...


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2022
Свидетельство о публикации №122013106132

Урок 11
Поэтический образ


Истинную красоту и высоту поэтической речи приходится постигать всю жизнь, открывая для себя новые грани, уточняя и утончая, шлифуя восприятие.
Хотелось бы поделиться своим опытом, возможно, кому-то мои подходы к сути или сущности образа поэзии окажутся полезными.

Эти материалы предназначены, конечно, для граждан поэзии, но и среди людей со стишками, среди участников околопоэтических сайтов могут найтись хотя бы несколько человек из нескольких сотен тысяч неимущих в поэзии, могут найти кто желает и способен постигнуть тайное очарование поэзии, несмотря и вопреки массовому помешательству стишками и процессом стишочничества.

Образность стишков

  В стишках, например, даже самые удачные образы не имеют глубины, поскольку, сами по себе, стишки и их производители – это худшая часть населения страны, это жители плоскости жизни или обитатели поверхности мира, это пользователи формой поэзии для записи в столбики обывательских: прозаических мироощущений, политических предпочтений, нервно-паралитических извращений и банальных истин. То есть образность стишков – уродлива и примитивна уже потому, что сами стишки являются производными недоумия, при котором человек не понимает и не желает понять высоту, суть и цель Искусства, в том числе Искусства поэзии и позволяет себе запросто захламлять святое пространство бездарными, низкопробными публичными потоками сознания в рифму. Образность стишков  локальна, так сказать, построчна, линейна, когда из пункта А  в пункт Б сдвинулась мысль стишочника и произвела на свет божий : либо «у рояля – тоже, что и раньше», либо «тень на плетень», либо «проще пареной репы». В любом случае, стишок – это результат попытки раскрытия определённого «содержания» или «темы». Автору стишка до зарезу загорелось сказануть о том, что десять тысяч раз сказано до него, что и так всем известно – в любом случае, о чём-то, лежащем на поверхности переживания, и чтобы хотя бы как-то выделиться из многомиллионной толпы текстов автор стишка «придумывает» раскраску своим обыкновенным словам и замыслам – появляется без′образная или безобразная образность... Это как если бы все писали о поверхности, но старались выбрать разные : поверхность стола в гостиной, поверхность солнца, поверхность чувства любви, поверхность столешницы на кухне, поверхность события или явления природы и т.д. Поверхности без глубины. Люди без дара слова. Поэзия и поэты без помощи и поддержки. Жизнь без малейших улучшений. Жизнь-стишок заменила жизнь-поэзию. Тёткам и дядькам, девицам и паренькам, бабушкам и дедушкам, до седин дожившим, переполненным культурным досугом и всякой всячиной обывательства, увы, так и не случилось переключить тумблер совести из положения «хочу и делаю» в положение «могу, но не решаюсь» и поэзия продолжает гибнуть, буквально, на глазах всей этой многотысячной толпы «любителей прекрасного». 

Образность стишков всегда поверхностна, то есть не имеет глубины или анфилады ассоциаций, пытается сказать известное об известном или даже пытается сказать известное необычным образом, но вся наличная «необычность» сводится, как правило : либо к вульгарности (к чему-то общедоступному, выливающемуся в эпатаж с помощью грубости, анатомического очеловечивания природы, с помощью безвкусицы, краснобайства или фигуральности речи), либо к тривиальности, клише, штампу, избитым фразам с простотой хуже воровства. 

Такая «образность» коверкает, сковывает воображение читающего, затмевая красоту красивостями. Читателю, по сути, предлагается остаться после прочтения стишка таким же обыкновенным (поверхностным, маленьким во взоре и в понимании поэзии жизни) человечком, каким он был до стишка, только теперь поверхность его сознания получила бугры для скалолазания и лужи для глубоководного погружения. 

Примеры:
Два примера «образности» сайта «Изба-Читальня»:

«Метель мела, а в прошлом веке,
Горели свечи на балах,
И капли воска на паркете
Стирали платьев кружева…»
 Лариса Оболенская

Мне лично не удалось добраться до конца тоннеля этого ассоциативного ряда, в котором «капли воска на паркете» стирают «платьев кружева». Воображение зашло в тупик. Я почувствовал поверхностный подход, при котором ни в прямом, ни в переносном смысле воображению нет входа и нет выхода, нет пространства и простора для развития, зато есть повод для глубокого разочарования «простотой, которая хуже воровства»

«Да и все мы нынче мечемся, как
Мотыльки вокруг лампады времен.
И пытаемся то эдак, то так
Выжить, комкая обрывки знамен.»
Виолетта Баша

Это вполне сносный (в смысле осязаемый ) образ. Однако, мотыльки, которые (кстати, далеко не «все мы») летят на свет – и это избитый, переупотреблённый образ, они бедолаги летят в тысячах стишков, бьются, сгорают, мечутся вокруг всевозможных ламп, возможно, добрались и до лампад, но всё это «словоупотребление мотыльков» не добавило Поэзии и гражданину поэзии – того, чем она всегда гордилась – ОРИГИНАЛЬНОГО, УНИКАЛЬНОГО ЯЗЫКА, дух захватывающей речи.

Ещё несколько примеров. Это отрывки стихов, которые вошли в колонку «Выбор редакции» на сайте Стихи.ру и стихов, кои лидируют в рейтинге на главной странице сайта на 6 февраля 2023 года:

«Стучат ветра по крыше пятернёй»
Борис Голубчик

Неуёмное очеловечивание природы также набило оскомину, всевозможные и многочисленные «пятерни ветра», ступни осени, щёки зимы, черепно-мозговые травмы печали, плечики колокольчиков,  тазобедренные суставы раздумий)) превращают, как говорил Костик в «Покровских воротах», трагедию в фарс.

«расти меня линялая печаль
меланжевая нить большой дороги
где время никого не приручать
не руки окольцовывает ноги»
Лора Катаева

Ну если всё-таки «не руки окольцовывают ноги», а что-нибудь другое, то ладно, может ноги «окольцовывают» кандалы? Но то, что стишки – это облачение пустых мыслей в неуместные слова, данный отрывок подтверждает.

«Смолы сосновой липкий
Потёк поверх оков

Коры, как продолженье
Бессонных беглых строк,
Неуловимым жестом
Вскрывающий броженье
Глубоких слёз» 
Игумен Паисий Савосин

Перебор, перелив, в стишках часто авторы пытаются «выжать до капли слёз» воду своих текстов, поэтому, от отчаяния, слёзы начинают «бродить» и, видимо, превращаться в квас. А если жест становится «неуловимым» консервным ножом, тогда нет проблем ему для вскрытия консервов с этим «брожением»...

«Сколько нас промелькнуло уже,
Завершая свой путь мотыльковый
На горячем чумном вираже
Завалявшейся в травах подковы?»
Евгений Глушаков

Снова мотыльки... «Горячий чумной вираж подковы, которая завалялась в траве»? Оригинально до безумия. И это совсем не та оригинальность, которая присуща поэзии.

«Солнце на лице земли расправило
тени и морщины - гладок лёд,
пусть зима живет по снежным правилам,
нежность - поцелует и спасёт

выудит из прошлого пропащие
взгляды, с придыханием окно,
в руку сон и, перьями летящие,
дни к весне - как камешки на дно...»
Таня Иванова Яковлева

Снова очеловечивание. На этот раз планета Земля стала «колобком» из русской сказки, с лицом с морщинами. Как распределились, какими континентами представлены остальные части : нос, уши, рот и т.д. автор не указывает, поскольку занята «окном с придыханием» и днями, «перьями летящими», но «как камешки на дно»...

«Такое солнце!..., как весной,
И дятла дробь капелью звонкой.
Синеет небо подо мной,
Оснеженное искрой тонкой»
Ирина Молочкова

Образина образности стишков многолика, иногда подобна женщине, перебравшей с пластическими операциями, когда слово вместо украшения получает укрощение или устрашение, – и дробь дятла на выходе оказывается «капелью звонкой», а соловьи, видимо, приобретают барабанную дробь дятлов. Вот такие «метаморфозы» у стишочничества. 

«Любишь чай и в лесу палатки.
Жизнь не раз уж меняла путь,
На душе у тебя заплатки,
Но ведь вовсе не в этом суть.

Ты мудрее и толще кожа -
А иначе не может быть,
Но в глазах моих ты - всё тот же.
Я всё так же хочу любить»
Лисевна

Душа человека со стишками – это сущность телесная, поэтому она может быть без заплаток или с заплатками, или ещё с массой манипуляций. Всё что угодно, кроме гармонии, стиля и меры. Вымысел теряет художественность, превращаясь в измышление, гротеск, несуразность, комикс.

«Будут в воздухе сороки
И луны бодливый рог...
Вот смотри: простые строки.
Но – как много между строк!»
Виктор Щепетков

«Бодливый рог луны» и страшно представить чего же там так много «между...строк». Сплошь и рядом. Годами. Тоннами строк. На всех сайтах и континентах. Всё найдётся «между строк» любого стишка, всё, кроме поэзии. Её нет ни в строках, ни между строк, ни в головах современных писателей в столбик.

«И Лета не замедлила теченье,
И чувствуешь, подобие Творца,
Чей взгляд тяжёл и режет по живому,
Что исцелён от яда и свинца,
И женщиной зовёшь тоску по дому»
Илья Будницкий

Чувство меры – обуздание фантазии – очень важный этап творческого роста. Взгляд тяжёл – обыкновенные слова, но пусть лучше была бы поставлена точка, чем тяжесть взгляда, соединилась с помощью союза «и» с его второй характеристикой, превратившей «трагедию в фарс», когда взгляд стал резцом в руках палача. «Подобие» Творца – подобие поэзии... И тогла тоску по дому можно смело назвать «женщиной», а, по аналогии, стыд за офис – «мужчиной», всё равно ни дому, ни офису это ничего толком не прибавит...

«С какого перепугу снег
мне, летней, станет alma mater,
и снежных тварей инкубатор
предложит мне залечь на дне...
------ ---------
Ищу, ищу, ищу свой дом,
его былые очертанья...
Перебирать, как книги, зданья
кит-рыбой с выстраданным ртом»
Забирова Ольга

Фигуристость речи и образность речи – две разные вселенные на одной планете Земля. Можно перебирать здания, как книги, играть в Гулливера, но и искать дом «кит-рыбой с выстраданным ртом», можно и выть белугой с невыстраданным ртом, но отдалённость автора от сути и сущности Поэзии от этого не уменьшится. Велика фигура да дура – так ведь в народе говорят.

«В моё окно костяшками стучит,
Просовывает щупальца на кухню…
У ворона прекрасный аппетит,
На нашем страхе он живёт и пухнет.»
Александр Анатольевич Андреев

«Образивная» образность стишка – вульгарна, то есть, противоположена красоте, противоположена поэзии, убивает поэзию и поэтическое начало, поскольку грубо и бестактно эксплуатирует природу и сам язык, пытаясь придать своим, яйца выеденного не стоящим темам или задумкам, лексикон перепившего биолога или поталогоанатома. Язык стишка без костей, но «костяшками стучит» в закрытую дверь, спрятавшейся поэзии. Человек со стишками, сменивший после Семнадцатого года человека с ружьём, смело добавляет ворону «щупальца», осьминогу когти... А поэзии –  назначение приятной и доступной безделицы в рифму для культурного досуга.

«За летом приходит осень,
За осенью будет зима.
Серою стылостью проседь,
Всюду снежные небеса.

Ветер играет позёмкой,
В серебряной крошке снега.
Зимы колокольчик звонкий,
Тропинки пурга замела.

Хрустальные ветки берёзки
С утра и до ночи "динь-динь",
Талая оттепель - слёзки,
Словно плач небесных богинь...»
Анастасия Малиновская

«Глубокомысленное» сентенция, великое откровение автора о смене времён года в указанном порядке и «слёзки-берёзки» и «слёзки в виде плача», плача богинь – сменяется маслом масленым, когда ветер играет с низовым ветром (позёмкой), но избитость или тривиальность всей конструкции, всего этого набора слов стремится атрофировать оставшееся у участников околопоэтического сайта воображение.
------------------------------------------------------

Образность поэзии

Образность поэзии начинается в поэте и в читателе (в гражданах поэзии) с осмысления поэзии как сказания неизвестного о несказанном или неопределённого об определённом, или звуконосного о незримом, или отсутствующего о присутствующем. Сама поэзия – это образ или слепок, или облик, отклик, или даже окрик иного, высшего мира в мире низшем или в мире ограниченном смертью и выживанием. Образ поэзии – стремится и обладает новизной, оригинальностью, необычайностью и необыкновенностью в самом подходе поэта к понятию «поэтичность», поэтическая речь. Но необыкновенность или необычайность образа поэзии укоренилась в гармонии, в чувстве меры и стиля, в традиции иносказания за счёт приращения для предмета или явления соприродных им скрытых характеристик или возможностей. Образ поэзии содержит в себе свойство так называемой материи к метаморфозности, но при этом, поэт, погружая читателя в образы, преображает действительность до уровня достоверности, то есть до уровня художественного вымысла или правдоподобия, но ни в коем случае не доводя дело до фантастики, до полной оторванности подобия от правды или действительности. Условно говоря, образы поэзии учат воображение полёту, но без летающих канделябров и столов, или учат воображение взаимосвязям и взаимодействию всего что есть в мире со всем что есть, но без грубого и довлеющего над чувством меры очеловечивания явлений природы. Образы поэзии – необычайны не потому что их невозможно представить без ущерба для психики и здравого смысла, а потому что в них содержатся выстраданные, найденные и обработанные поэтом скрытые качества и возможности предметов, вещей, явлений, такие, которые неподвластны времени и пространству, функциям и назначениям. Образы поэзии резко сокращают для читателей путь или дистанцию: от характеристик или свойств к сути предмета или явления, от однозначности к многогранности, от определённости ничего толком-не-знания науки и религии к неопределённости мудрого ведания Искусства! 

«Образное мышление у Данта, так же как и во всякой истинной поэзии, осуществляется при помощи свойства поэтической материи, которое я предлагаю назвать обращаемостью или обратимостью. Развитие образа только условно может быть названо развитием. И в самом деле, представьте себе самолёт,  – отвлекаясь от технической невозможности,  – который на полном ходу конструирует и спускает другую машину. Эта летательная машина так же точно, будучи поглощена собственным ходом, всё же успевает собрать и выпустить третью. Для точности моего наводящего и вспомогательного сравнения я прибавлю, что сборка и спуск этих выбрасываемых во время полёта технически немыслимых новых машин является не добавочной и посторонней функцией летающего аэроплана, но составляет необходимейшую принадлежность и часть самого полёта и обусловливает его возможность и безопасность в не меньшей степени, чем исправность руля или бесперебойность мотора. Разумеется, только с большой натяжкой можно представить развитием эту серию снарядов, конструирующихся на ходу и выпархивающих один из другого во имя сохранения целостности самого движения» Осип Мандельштам «Разговор о Данте».

И ещё одна ремарка Мандельштама из этой работы предлагается вашему вниманию: «Сила дантовского сравнения – как это ни странно – прямо пропорциональна возможности без него обойтись. Оно никогда не диктуется нищенской необходимостью» 

В рецензии на стихи Адалис Мандельштам отмечает одну очень важную, присущую именно поэзии, а не стишкам, особенность: «Прелесть стихов Адалис – почти осязаемая, почти зрительная – в том, что на них видно, как действительность, только проектируемая, только задуманная, только начертанная, только начерченная набегает, наплывает на действительность уже материальную. В литературе и кино это соответствует сквозному плану, когда через контур сюжета или картины уже просвечивает то, что должно наступить. В лирике это соответствует состоянию человека, который набрёл на правильную мысль, уверен что её выскажет, именно поэтому боится её потерять и всех окружающих убедил и заразил своим волнением... Цель поэта – не только создать и поставить перед читателем образ, но таже соединить впечатления, кровно принадлежащие читателю, но о связи которых он, читатель, ещё не догадывается, хотя чувствует её...»

  Примеры образности поэзии:

Борис Пастернак
Два письма

«Любимая, безотлагательно,
Не дав заре с пути рассесться,
Ответь чем свет с его подателем
О ходе твоего процесса.

И если это только мыслимо,
Поторопи зарю, а лень ей, – 
Воспользуйся при этом высланным
Курьером умонастроенья.

Дождь, верно, первым выйдет из лесу
И выспросит, где тор, где топко.
Другой ему вдогонку вызвался,
И это – под его диктовку.

Наверно, бурю безрассудств его
Сдадут деревья в руки из рук,
Моя ж рука давно отсутствует:
Под ней жилой кирпичный призрак.

Я не бывал на тех урочищах,
Она же ведёт себя, как прадед,
И знаменьем сложась пророчащим,
Тот дом по голой кровле гладит»

1921

Заря в данном стихотворении, казалось бы, тоже «очеловечена», например, поэт подчёркивает её «лень», но тем не менее, гражданин поэзии воспримет эту «лень» лишь как замедленность явления зари. Заря не стала человеком. не очеловечена в прямом или грубом смысле слова, она лишь совпадает с некоторым качеством или свойством характера человека, при этом, оставаясь самой собой, явлением природы. И когда в финале стихотворения – заря становится условной (отсутствующей в буквальном смысле) рукой поэта и «дом по голой кровле гладит», воображение торжествует красоту представшей взору картины, где явление природы, не получив рук и ног человеческих, оставаясь самим собой, совпадает, «..если это только мыслимо», с поведением человека, сливается с ним в новоявленное, вполне «мыслимое» существо. 

Борис Пастернак
В лесу

«Луга мутило жаром лиловатым,
В лесу клубился кафедральный мрак.
Что оставалось в мире целовать им?
Он весь был их, как воск на пальцах мяк.

Есть сон такой, – не спишь, а только снится,
Что жаждешь сна: что дремлет человек,
Которому сквозь сон палит ресницы
Два чёрных солнца, бьющих из-под век.

Текли лучи. Текли жуки с отливом,
Стекло стрекоз сновало по щекам.
Был полон лес мерцаньем кропотливым,
Как под щипцами у часовщика.

Казалось, он уснул под стук цифири,
Меж тем как выше, в терпком янтаре,
Испытаннейшие часы в эфире
Переставляют, сверив по жаре.

Их переводят, сотрясают иглы
И сеют тень, и мают, и сверлят
Мачтовый мрак, который ввысь воздвигло,
В истому дня, на синий циферблат.

Казалось, древность счастья облетает.
Казалось, лес закатом снов объят.
Счастливые часов не наблюдают,
Но те, вдвоём, казалось, только спят».

1917

Как замечательно передано состояние любви! Да, именно состояние, возникающее посреди «действительности» леса с поправкой на чародейство Слова поэзии. Лес становится собором для устремления ввысь. Возникает «мачтовая» стройность и высота пространства этого состояния, в котором нет определённости, в котором не находятся, но «текут» ...минуты, века, лучи, жуки. Как великолепно передано человеческое «время» – «под щипцами у часовщика». Образы дополняют друг друга, перетекают один в другой, увеличивая возможности, а значит, свободу витания для воображения. Как неслучайна «жара», останавливающая, замедляющая время, преображающая время в пространство. Мрак и свет – одинаково прекрасны, две части одной гармонии, в гармонии и высшем благоденствии сопровождают счастье, – которое «вдвоём»!

Осип Мандельштам
Неправда

«Я с дымящей лучиной вхожу
К шестипалой неправде в избу:
 – Дай-ка я на тебя погляжу – 
Ведь лежать мне в сосновом гробу.

А она мне солёных грибков
Вынимает в горшке из-под нар,
А она из ребячьих пупков
Подаёт мне горячий отвар.

– Захочу, – говорит, – дам ещё!
Ну, а я не дышу, сам не рад...
Шасть к порогу, куда там!.. В плечо
Уцепилась и тащит назад.

Вошь да глушь у неё. Тишь да мша,
Полуспаленка, полутюрьма.
 – Ничего, хороша, хороша...
Я и сам ведь такой же, кума...»

4 апреля 1931

 Стихотворение вынуждено шокирует, например, отваром из «ребячьих пупков», поскольку задача поэта – максимально ярко передать сущность неправды или урон, который она наносит, или даже цену, которую платит человек, в котором поселилась или который сам поселился в «избе с дымящей лучиной» неправды. Все стишки – это НЕПРАВДА. Вся поэзия – это ВЫМЫСЕЛ ПРАВДЫ. И это правдивый вымысел. Все атрибуты нравственного падения есть в данном стихотворении : «нары», как символ зависимости, унижения, «вошь и глушь», как имя беспросветности положения, «тишь да мша», как образец беззвучия, безгласности бытия неправды, «шестипалость», как символ обмана, искривления души и судьбы. Стихотворение шокирует, но не бравирует, не для красного словца – вся обстановка этой страшной «избы» выписана, а главное – неправда стихотворения правдива в своём облике. Поэт не приделывает ей «щупалец», не прилаживает ей рук и плечей, рисует портрет сущности и состояния «неправда», вместо портрета «очеловеченного». В этой образности – правда характеристик, правда ужаса, не переходящая, однако, в «голимую соль» фантастики стишков.

Вадим Шарыгин
Маяковский. Застреленное сердце.

«Очумевшие от весны,
Пробудившиеся ветки лихорадит — 
Ветер! — вытер каурые стены безмолвия квёлого.
Грифельные точки в письмах проставлены. Тише, бога ради,
Просто стойте и слушайте : капли рассветного олова.

Небо ясное. На тысячи вёрст вперёд нет «города-сада», липа!
Руки отнялись — тянуть, толкать вагонетки с породою.
Либо вовсе запечатать глаза, делать вид что обойдётся всё, либо
Сердце застрелить...Тишиною отрадную порадую...

В комнатёнке —  громадный. 
                                     На полу. 
                                          Рядом жизнь, на дистанции вздоха.

Струйкой крови тянется мысль : тишь выстрелом искорёжена.
«Хорошо»  — из недр поэмы, а на гора получается  — плохо.
Кисть шевельнулась, как будто коснулась кисти Серёжиной.

Гражданин 
        не наставшей, 
                не осуществлённой страны
                                                     и не возникшей

Сам расстрелял себя — за то, за «это» и за апломб фальши.
Жить, обречённым на будущее? Из вздувшихся вен рикши
Личного — извлекать кумач? И обманываться в кровь дальше?

Есть предел: одиночеству, нервам изодранным, дальше нельзя, братцы!
По′лки голодные, волчьи стаи мещан, и полки штыков.
Пешка  чёрная, лишь переименованная в ферзя, стыдно браться — 
Пешков Максим. И Маяковский пропал : вышел, и был таков. 

Я рифмую весеннюю гибель его...
Поэзия на костях! — чтоб
Каждая водосточная труба — вновь ожила гулами!
Я бы сам, выбиваясь из сил, прочь из города-ада, отволок гроб,
Выложил посмертное пристанище тенями голыми,

Лишь бы вызнал кто, догадался кто-нибудь
Какою ценою строки — 
Падают манной в рты, в миски оловянные и по′д ноги!
Чтобы выхлебали до дна лунное месиво, не были так строги,
Будни рассусоливая громадные и крохотные подвиги.

Тишина.
   Он уже там.
          И для всякого-каждого недосягаем.

Волосы слегка рассыпались. И лучи подошли к две′ри... 
Раздаётся клаксонами за окнами и пестрит жизнь попугаем.

Больше никогда — этот поэт...
            В это каждый из нас верит»


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2017

Почему для примера образности поэзии я выбрал из своего творческого багажа именно это стихотворение? Сложность или глубина авторской задачи определила мой выбор.

Главная ценность этого стихотворения и главная причина принадлежности его к поэзии – заключена в глубине изначального замысла и в словесности этот замысел исполнившей. Главный образ этого стихотворения – образ самого Маяковского – образ, созданный самим Маяковским для внешнего употребления – облик поэтического приёма Маяковского – вся суммарная образность стихотворения – по задумке автора должна показать читателю, любящему поэта и поэзию, насколько талантлив поэт и насколько трагически грубо и поверхностно он распорядился своим талантом.  Такая именно задача решается в каждой строке, в каждой поэтической фразе и так сказать в самом заходе на расстрел или суд устроенный поэтом Маяковским над Маяковским человеком.

Это стихотворение – в голос просится – в голос читается и рыдает – в рост Маяковского, вровень с ростом экспрессии поэта находится это стихотворение. И это не случайно, это важный элемент : образность стихотворения о посмертном поэте коррелируется с тем подходом к образу, который был присущ самому Маяковскому. 
«Ветер лихорадит ветви», а не просто касается их. Это сильный ветер, Порывистый ветер. Тот ветер, который оторвал Маяковского от лирики и швырнул в бездну «социального заказа». От стихов «данных» отнял и к стихам «сочинённым» прибил его творчество, как метод. 

Аллитерация в строке: «Ветер! — вытер каурые стены безмолвия квёлого», повторяющаяся звонкая согласная «в» – добавляет воинственности вою ветра, его силе, сметающей всё на своём пути. Маяковскому мало было писать стихи – нужно было господствовать – над господами и всею прежнюю жизнью, необходимо было «звучно побеждать» старое, побеждать «до основания...»

«каурые стены» – не случайный цвет в данном случае, стены не просто «светло-каштанового или жёлто-рыжего цвета. Каурый ассоциируется с цветом масти лошадей, это цвет «бега, галопа времени», цвет топота, цвет погони за счастьем всех, ценою оказавшегося под копытами несчастья некоторых. Каурые стены – смещающиеся, как бы бегущие за ускользающим временем, которое обогнало и подмяло под себя поэта-трибуна эпохи, оказавшегося калифом на час, и не смогшего пережить этот прискорбный факт собственного финала и фиаско.

«безмолвия квёлого» – так же не случайный эпитет. Ничего случайного нет у поэта и поэзии! Квёлый – это, зачастую, характеристика человека – безвольный, не приспособленный к жизни, вялый, мягкий, слабый. Ветер вытер (осушил) от слёз и дождей стены наступившей оглушительной тишины – размягчённого, оказавшимся слабым, не приспособленным к козням власти и времени безмолвию. Когда поэт такого масштаба замирает сердцем – в мире на какое-то время наступает «квёлое безмолвие» - безмолвие отчаяния, размягчённая равнодушная ко всему тишина, которую осушает от слёз ещё взвывающий, ещё живой ветер души уже мёртвого тела поэта. 

«капли рассветного олова» – Олово, как известно, лёгкий цветной метал. stannum (станнум). В переводе с латинского это значит «прочный, стойкий». Первоначально этим словом называли сплав свинца и серебра. Свинцовые пули в сердца Серебряного века. Вот такое «два в одном». Слово «олово» имеет славянские корни и обозначает «белый». Итак, капли рассветного дождя обретают характеристики : там и свинец пуль, и серебро века, и белый цвет пространства, противостоящий чёрно-белому «кино» обстоятельств или общеизвестной «кинохронике жизни». Серый порошок переходит в белый хрупкий металл. Такими «оловянными» каплями «обогатили» дожди и слёзы пролетарские поэты, первые и единственные настоящие романтики новоявленной страны: прозрачный дождь Пастернака, деревенский (»деревянный») дождь Есенина –  уступили место металлической лёгкости бело-серого индустриального дождя Маяковского. Зазвенела «лёгкая тяжесть» выплавленных капель...

«Город-сад» оказался грёзой, вымышленным вымыслом, обманом, миражём, 

«Руки отнялись — тянуть, толкать вагонетки с породою» – Маяковский «добывал руду вдохновения», социальный заказ выполнял, руды было много, вагонетки творчества переполнены, но из этой словесной руды надо было ещё выплавить, скажем так, частицы золотоносные, то есть слова, превышающие, побеждающие время. Однако, к тридцатому году рассеялись иллюзии и оказалось: руда в вагонетках так и осталась сырьём: тяжесть сочинённых стихов не переросла в весомость их независимости от времени. Только усталость и разочарование – в себе и в тех, кто столько лет обещал переплавить тяжкие усилия народа в исполнение мечты о справедливости, о равенстве и братстве... 

И вот поэт оказался перед трудным выбором: либо смириться с второстепенной ролью, уступая функционерам революции все позиции – мечты и надежды, амбиции и убеждения; либо «сердце застрелить» своё, то есть совершить акт саморасстрела, приговорить себя к расстрелу, к казни за предательство и измену самому себе – своей лирике, своей юности, своему свободному от власти и законов земли «облаку в штанах», расстрелять себя за цинизм и жестокость с которой (на словах и на деле) рвался к справедливости и благоденствию (одних за счёт других), за то, в главном, что позволил себе подменить реальность – не искусством, не вымыслом, но искусственностью и фальшей, картина реальности пусть и с бурлаками Репина стала плакатом на стене коморке «папы Карло» – очагом на холсте, за которым лишь запертая дверь, от которой потерян ключ...

Поэтому образ «застреленного сердца» – это ключевой поэтический образ сути самоубийства Маяковского. Это была казнь виновного с исполнением приговора самим виновным. 

 «Рядом жизнь, на дистанции вздоха»
«Струйкой крови тянется мысль» – это настоящие поэтические образы, образы обогащающие воображение сжатой ёмкостью своих значений: и тех минут, которые лежал на полу ещё живой, но уже «рядом с жизнью», и того, как «медленно и кроваво» заканчивалась жизнь и борьба со Временем этого, всё поставившего на карту новоявленного мира, человека, бывшего поэтом, бывшего поэта...

«Кисть шевельнулась, как будто коснулась кисти Серёжиной» – 

образность поэзии – это дар поэта говорить о главном, о сути, в частности, эта строка – не просто отсылка к самоубийству Есенина, которое, кстати, так и осталось не доказанным. Касание рук, соединение поэтов – гибель примерила – снизила деланное жизнеутверждающее начало Маяковского с выстраданным жизнеужасающим откровением Есенина. Поэты гибнут от рук обывательской сволочи – от рук людей со стишками и без стишков, но и без поэзии жизни в душе – таких, которые официально никогда не числятся в убийцах поэзии и поэтов, но именно их примитив, именно их поверхностное восприятие и подмена Искусства – искусственным – сотворяет такую атмосферу жизни, в которой процветает всё посредственное, второстепенное, мелкое и ограниченное, что в итоге приводит к невозможности для поэтов выдержать «земное притяжение» . Не земноводные люди тянутся к уровню небожителей своей эпохи, а безмерность небожителей сводят на уровень меры, на уровень плоскости земноводного большинства. И только смерть освобождает поэтов от людей культурного досуга, от образованных деятелей мелких дел и производителей компактных дерзновений!

«Жить, обречённым на будущее? Из вздувшихся вен рикши
Личного — извлекать кумач? И обманываться в кровь дальше?»


Будущее для поэта – исчезло как пространство лучшей жизни, как перспектива нового образа жизни, сообразующееся с посулами и надеждами прошлого. Страна к тридцатому году – шокировала Маяковского не только пустыми прилавками, результатом разгрома НЭПа и огульной с надрывом всех жил народа индустриализации, а также уничтожению крестьянства посредством загона в колхозы и террором по отношению к лучшим труженикам, главный шок и ужас был от осознания крушения идеалов революции, от осознания напрасности всех жертв, от свершающегося неотвратимого и полного разгрома мечты о счастье, справедливости, равноправия, братства – всех наивных романтиков и борцов оттирали на задний план, ликвидировали, травили, к власти на всех уровнях – уже пришли серые люди, остепенившиеся шариковы и швондеры, чиновники и бюрократы, расчётливые дельцы и подхалимы и рвачи, циники и партийные функционеры во главе с психически неустойчивым, мнительным и коварным рябым чёртом. 

Жизнь оказалась не в свободном движении, а на руках народа – уже не тройка Чичикова, но пролетарий и крестьянин, обманутые по гроб жизни, новоявленным государством имени Шарикова, тащили на своём горбу, на руках, так как тащат рикши своих – господ: чиновников, партийных функционеров, пролетарских писателей, литературных прихлебателей всех мастей – и благополучие. в том числе материальное, надо было отрабатывать безгласием и полной лояльностью, игры в Революцию закончились, начиналась эпоха туфты, «лес рубят – щепки летят!», «умри ты сегодня – я завтра». «Кумач» идеалов – знамя победы справедливости над казёнщиной и равнодушием, победы цены над целью, оказалось в руках поэта, которого тащил в неведомое будущее человек народа – тот самый «рикша», его подневольный шаг и был «маршем нового времени»...

«Обманываться в кровь дальше» было нестерпимо для поэта, отдавшего этому новому государству, этой новой власти всю молодость, весь нераскрытый потенциал талантливого лирика, всех друзей, все творческие силы. 

«Гражданин 
        не наставшей, 
                не осуществлённой страны»
......
............вот кем оказался поэт на кромке последнего дня и часа. Гражданин был, а страны уже не было, точнее говоря, все помыслы о ней, все споры, все жертвы во имя её возникновения оказались – фиговым листком, самообманом длиною в двадцать лет творческого становления поэта Революции. Это февральская была «Революция», апогей народного подъёма и желания новой жизни, о вот за нею свершился обыкновенный переворот – когда ушлые мелкие, мстительные людишки подобрали валяющуюся на улице государственную власть, рванули её из рук «временного» во всех смыслах правительства. 

Обратите внимание, что образность этого стихотворения, как и вся образность поэзии требует утончённого восприятия, глубокого знания и понимания не просто истории, но истории психологического крушения Российской государственности и перехода её на веки вечные в неустойчивое, беспризорное состояние, в котором уже нет никакого развития души, личности, но есть лишь вариации выживания на плоскости потребления жизни под управлением расплодившихся, размноженных в миллионах копий шариковых и швондеров, буквально, задавивших, как стишки поэзию, всех уцелевших вменяемых, вдумчивых, талантливых, честных людей своей массой «простых чуйств», поверхностных поползновений из «пункта А в пункт Б»... 

«Лишь бы вызнал кто, догадался кто-нибудь
Какою ценою строки — 

Падают манной в рты, в миски оловянные и по′д ноги!»


Вновь возникает, под занавес стихотворения, «олово» : теперь это уже не лёгкий дождь из металла серых, белых огрубевших чувств и ощущений, это уже цвет атрибута выживания любой ценой – цвет миски, из которой обыватели каждой современности хлебают своё вкусное пойло примитивных ощущений, замыслов, слов и чувств. Высокая себестоимость есть у достижений и ошибок – талантливого человека – и не обывателям судить и марать своими умозаключениями – сделанное и созданное поэтом, писателем, тружеником, гражданином жизни! Права морального не имеют. Самые суровые ошибки таланта – выше по вкладу в совершенство мироздания – самых ярких достижений обывателя или добросовестно-обыкновенного человека. Несоизмеримы. «Манной в рты» получают поэзию – обыватели со стишками и без стишков, на готовое приходят, ничего толком не могут и не хотят оценить по-достоинству, никакой поддержки поэту, потому что поэт уже только одним свои присутствием в жизни – перегораживает проход всей ничтожности проходимцев культурного досуга. И они мстят поэту за собственную ничтожность. Не хватает элементарного благородства и хороших манер для самопризнания в том, что жизнь возвышают не ВСЕ, а НЕМНОГИЕ, и что стать «немногим», избранным, значит, найти своё место в жизни, например, перестать загрязнять и принижать жизнь бездарным писательством и начать путь читателя – гражданина поэзии.

«Застреленное» Маяковским сердце своей натуры, сердцевину своей подмены внутреннего мира  внутренностями социально-политического выживания; сердце собственных надежд, принципов и выбора, собственной поэзии и жизни – это трагедия и Человека, записавшего себя в историю как бы с заглавной, но, как оказалось, не с «большой» буквы, трагедия отречения души от душевности, от себя самого, и это также трагедия всемирного и всероссийского обывательства: факт непрекращающегося ни на миг убивания лучших обыкновенными. Маяковский самостоятельно застрелил своё сердце, но командовали расстрелом – обыкновенные в поэтическом чувстве и чутье люди, которых всегда БОЛЬШЕ, чем МИЛЛИОН ТАКИХ НА ДЕСЯТЕРЫХ НАСТОЯЩИХ, командовали расстрелом все те, кто тогда и после, и всегда смотрит на поэзию, как на один из наборов инструментов для убедительности каких-либо мыслей и насущных тем...

 Хотя конечно же Маяковский казнил себя вполне по сумме обстоятельств (провальное выступление в Плехановском 9 апреля, фиаско с Юбилейной выставкой, грипп, творческая неудача с «Баней», отъезд Бриков, равнодушие, превышающее ругань в прессе и в партийных кругах, отказ Полонской и т.д.), поэт решил покончить с «исписавшимся поэтом» по собственной воле, видимо, многое передумав и многому ужаснувшись из того что когда-то составляло его творческую гордость. Многое предстало в совсем ином свете...«Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил...Прожил как человек и умер как поэт». Так написала о смерти Маяковского Марина Цветаева

«А потом топырили глаза-тарелины
в длинную фамилий и званий тропу.
Ветер сдирает списки расстрелянных,
рвет, закручивает и пускает в трубу»

Отныне, в «списках расстрелянных» безжалостной новоявленной эпохи, которая катком прошлась по душам и судьбам миллионов людей, оказался и сам автор этих строчек, пролетарский барин Владимир Маяковский подставил сердце под пулю и завершил творческую биографию именно «застреленным сердцем» человека, поздно вспомнившего о том, что он начинал когда-то жизнь поэтом.

P.S.

Ремарка

Лучшие поэты каждого времени гибнут от неимоверной нагрузки – от того, что находятся в состоянии чрезвычайного нервного напряжения в течение всего срока пребывания в среде обыкновенных в дерзновениях, среди земноводных людей. Земноводные люди, за редким исключением, не догадываются или хотя бы даже не пытаются понять суть отличия переживаний и духовных задач просто добросовестного, любознательного, порядочного человека от переживания гражданина искусства – в частности, от переживаний и постижений, переполняющих поэта. Небожительство поэта в земных условиях – это противостояние, в том числе, большинству самых добропорядочных, но вполне смирившихся с действительностью или успокоенных в духовных исканиях людей. Именно поэтому: чем выше поднимается поэт в своём творческом порыве рассказать несказанное, в своём Языке неведомого, в своём продолжении именно лучших образцов соприкосновения с новым состоянием мира или сознания, в своём продлении ожога сердца поэзии от вызова всему человеческому мироустройству, тем меньше у него соратников, попутчиков, сочувствующих и помогающих. Одной порядочности в делах и отношениях, одной добросовестности в поступках при размеренном шествовании по известному миру под девизом: «Еле-еле душа в теле» или «Бог терпел и нам велел» – недостаточно для обретения Искусства как альтернативного пути в будущее, для постижения тайного очарования Искусства поэзии. Большинство таких добросовестных участников выживания любой ценой, со стишками или без стишков, живут внешней жизнью, буквальной жизнью, на плоскости жизни и являются даже не первоклассниками всемирной школы постижения мироздания. а лишь потенциальными кандидатами на зачисление в ряды альтернативного человечества. Все жизненные заслуги таких людей, весь жизненный багаж культурного досуга : тысячекратные соприкосновения с «прекрасным», многочисленные культпоходы в лучшие книги, на просмотр лучших спектаклей и кинофильмов, все часы и годы, потраченные на прочтение «любимых» стихов, все переживания по поводу всё новых войн и несправедливостей человеческой жизни, все встречи с замечательными людьми – оказываются (по отношению к пути больших поэтов и поэзии) в абсолютном большинстве случаев напрасными вещами, не дающими качественного перехода из обыкновенности к небожительству на земле. По отношению к делам поэтов, к сути и сущности поэзии – все эти порядочные культурные люди остаются, скорее, врагами, чем друзьями и единомышленниками поэтов и поэзии, то есть остаются пожизненно маленькими в дерзновениях, в восприятиях и поиске нового мира – ограниченными существами, пользователями действительности, пешеходами данности, пользователями формой поэзии для художественной раскраски своих земных переживаний. Они не доверяют поэтам и поэзии, воспринимают поэзию как средство украшения, устрашения, упрощения, укрепления известного людям мира или человеческой жизни. Язык поэзии – это перевод, скажем, с небесного на русский. Трудный в задаче своей. Но дерзновенный и осмысленный в исходном посыле. Язык стишков – это перевод, скажем, с земного на русский. Простой или путанный, но всегда односложный, прикладной к насущным делам и проблемам, к той единственной жизни, которую знает и живёт личный человек Петя, Вася, Даша, Клаша, в том и суть и радость наша...

В обществе каждого времени не сложилась система и традиция сбережения поэтов, хотя бы на уровне мести им со стороны добросовестно-бесполезных людей в виде замалчивания. Зачастую, лучшие поэты своего времени находятся под гнётом насмешек, огульного охаивания, череды действий грубого и настойчивого "очеловечивания небожителей" под лозунгом "равноправного отношения" - подумаешь, какие-то там "небожители", скажет какой-нибудь порядочный представитель земной жизни о поэте, - перед Богом все равны! Да, все равны, только понятие Бога или Неба у граждан Искусства и у обывателей со стишками и без стишков - различное. У обывателей Бог - данность. У поэтов Бог - поиск - иного мира и счастья его. Это как, если бы стоящий на месте и бегущий рассуждали о беге. Стоящий - стоит бег. Бегущий исполняет. Стоящий может много узнать о беге, может даже освоить бег на месте, но так никогда к бегу как к стремлению, как к движению в неведомую вдаль - не приблизиться.   

Вадим Шарыгин
Я пью за последних младенцев

«Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня»
                   Осип Мандельштам

Я пью за последних младенцев, ослепших от вспышки вдали.
За то, что нам некуда деться, за радий, за роды в пыли.

За всхлипы дельфинов в лагунах, за чеховских пьес прямоту,
За всё, что сказать не смогу, но...губами схвачу на лету.

Я пью за терпение свыше под куполом цирка церквей,
За ливень по глиняной крыше, за дом, от дороги правей.

За чёрную с белым волною нагрянувшую в брызгах блажь,
За слово, которым волную, за должное, что мне воздашь,

Когда, осушив горло влагой, покинет хрусталь лёгкий брют.
Я пью там, где тень бедолагой, отбросил предательски Брут;

Где песнь стрекозы обречённой прекрасней трудов муравья!
Я пью, там где поп и учёный, небесных отцов сыновья –

Развесили простынь льняную для смотра вживую картин.
Под смех, кровью вен разлиную земной, от любви карантин!

Я пью, уместив дождик мелкий в бокал, за иное, за вас,
Участники сумрачной сделки, постигшие... в тысячный раз!


19 июля 2022 года

------------------------------------------------------

Поэтический образ : хорошее зрение для распознавания незримого

«Как все великие мировые понятия, поэзия не поддается определению, но мы можем попытаться найти названия хотя бы некоторым из ее особенностей, и если нам повезет, они могут оказаться главными.
   Обратимся прежде всего к очевидному: поэзия занимается внутренней сутью явлений. Внешние качества людей и предметов, легко обнаружимые поверхностные признаки используются ею лишь как средство и способ для постижения тайного и скрытого.
   Однако здесь существенна одна деталь. Внешнее не есть конечная цель, но оно и не препятствие к постижению внутреннего. Здесь неуместны геометрические аналогии, потому что внутреннее как предмет поэзии не содержится внутри внешнего, а пронизывает его и взаимодействует с ним. Поэтическое постижение — не анатомическое вскрытие, оно происходит не за счет разрушения оболочки, а за счет активного с ней взаимодействия. Великое значение поэтического образа, если можно о нем говорить обобщенно, в том именно и состоит, что с его помощью мы постигаем скрытую суть природы, людей и событий, никак не нарушая их естественной целостности, не внедряясь, не ломая, не убивая.
   Так живет поэзия, так живут поэты» Юрий Карабчиевский

Итак: ещё раз :

1. Поэзия занимается внутренней сутью явлений. Внутреннее пронизывает и взаимодействует с внешним.

2. Поэтическое постижение не анатомическое вскрытие. Происходит не за счёт разрушения внешней оболочки, но за счёт активного с ней взаимодействия

3. Поэтический образ – это инструмент поэзии, с помощью которого постигается скрытая суть природы, людей и событий, без нарушения их целостности – без грубого вторжения, не ломая и не убивая трогательное и тонкое, в узорах и орнаментах, в неопределённости и смутности своей пространство жизни.

Юрий Карабчиевский на примере Маяковского показывает довольно-таки распространённый подход к «внутреннему», он пишет :

« Внутренности — это и есть внутреннее. Так наивно просто истолковывает Маяковский и разоблачительно-сложные выкладки своих друзей формалистов. На таком детски упрощенном представлении основано все его восприятие — и поэзии, и окружающей жизни.
   Схематически это выглядит следующим образом.
   Поэт — человек, умеющий говорить красиво и интересно. Его форма изъяснения — декларация. Он обращает на себя внимание, он привлекает к себе людей, он их убеждает и ведет за собой, куда посчитает нужным (трибун). Но объект его разговора ограничен всем тем, что находится в поле зрения: домами, людьми, лошадьми, трамваями… Все это, в обычном своем состоянии, не представляет ни для кого интереса, обо всем этом говорилось тысячи раз. Значит, надо сделать эти предметы необычными, привлекающими внимание. Для этого имеются две возможности:

   — заставить их вести себя как-нибудь странно, как им несвойственно от природы;
   — или же изменить их облик, исказить, деформировать, вплоть до выворачивания наизнанку, обнажения внутренностей, отсечения членов»

Вот эти две возможности: изображение вещей в несвойственных им положениях или деформирование, искажение облика вещей, предметов, явлений природы вплоть до патологоанатомических манипуляций – зачастую реализуются в стишках и подаются в виде «образности». 

То есть, не имея представления о «внутренней» или тайной, или скрытой стороне мироздания, которая не внутри вещей и предметов находится, но пронизывает всё и вся и взаимодействует со всем что есть, – фактически, представляет собой совершенно новое состояние жизни или состояние сознания – люди со стишками или неимущие в поэзии люди – якобы «углубляясь» внутрь явления, чувства, предмета, вещи – на самом деле просто пытаются заменить внешнюю сторону привычной им поверхности на её внутреннюю сторону! Добавляются поверхности, а глубина не возникает – суть жизни, мира, отношений, человека – ускользает, остаётся непостижимой. Отсюда, отсутствие в стишках того самого тайного очарования, лишь более удачная раскраска или менее удачная раскраска всё тех же «поверхностей» сути, но не она сама!

Слова имеют силу и имеют тайну. Как говорится: «сила есть – ума не надо», однако, сильные слова, например, того же Маяковского слабы по отношению к тому состоянию, которое называется зачарованностью, в котором душа как бы растворяется во всём что есть в мире. 

Поэт, трудясь над стихом, идёт наощупь, свершается таинство возникновения строки, словосочетаемости, свершается исповедь, но не декларация. Образ уже существует, но получает прояснение – обретает форму слова, уточняется, утончается с учётом необходимой стихотворению, например, звукописи, которая в свою очередь, есть образ – звуконосный – превращающий Слово в волну, в колебательное движение, звуку надо где-то отразиться, обзавестись глушью или наоборот эхом, отголоском, в итоге, возникает указанная Мандельштамом «летающая лаборатория», в коей образы дополняют друг друга, взаимодействуют, воздействуют друг на друга, выстраиваются таким образом, чтобы  избежать готовых, лежащих на поверхности вопросов и ответов, смыслов и замыслов, но в меру, не запутывая воображение читателя, не приводя его в тупик, но и не выдавая ему готовых картин. Это скорее всего эскизы, оставляющие за собой право на неопределённость не потому что их не успели дописать, а поскольку тайна – не библиотека с полками набитых ответами книг, тайна – это животрепещущий процесс погружения в мир – не в тот мир, который раз и навсегда дан (в т.н. действительность), а мир, который непрерывно самосоздаётся, сам не зная каким он будет через мгновение, да и само «мгновение» в таком мире условно и может равняться вечности. 

Можно в совершенстве владеть поэтическим приёмом, мастерски использовать поэтическую атрибутику, но при этом так и не постичь тайны возникновения поэзии, оставаясь на уровне простого использования поэтических строительных материалов и владения техникой наслаивания, декорирования, маскировки, одевания, обнажения приёма, однако, так и не достигнуть подлинности в ощущении. Именно поэтический образ фиксирует это ощущение – вводит читателя в состояние сознания – отсутствия самого себя – или самоприсутствия на огромных просторах, пронизанного образом, пространства бесконечности. Бесконечность видоизменения и зафиксированная поэтическим образом неопределённость составляют проявленную сторону поэзии. 

«Поэтический образ — явление парадоксальное, мимолетность — залог его долговечности, он остается жить и утверждается в стихе лишь в том случае, если вовремя снят. Аналогия никогда не может быть полной, и повторная эксплуатация образа чревата его разоблачением. Кроме того, езда на образе очень быстро делает его заезженным, он легко превращается в авторский штамп». Юрий Карабчиевский (здесь и далее)

Ошибка там, где метафора понимается как аллегория, точнее как иллюстрация. Поэтический образ помогает увидеть НЕПОСТИЖИМОЕ. Непоэтический образ сводит непостижимое к НАГЛЯДНОМУ. В плохом образе что происходит? «Воображение не проницает оболочку реальности, не выходит в иной, трансцендентный слой, где возможно целостное восприятие мира, а, напротив, дробит реальность на части, заменяет ее другой реальностью, еще более низкого порядка, где принципиальная непостижимость заменяется практической неосуществимостью. Фантазия сводится к фантастике» 

Можно ещё многое сказать о поэтическом образе. Но пусть говорят произведения поэтов. Пусть выбор между «увидеть непостижимое» и «свести непостижимое к наглядному» будет за каждым из тех, кто прикоснулся к великой тайне, умещённой в коротком имени – поэзия.


Несколько примеров псевдо поэтической образности в стишках участников сайта "Улица неспящих фонарей":

Материалы моей темы "Таланты и поклонники"
Вадим Шарыгин , 15:05:42 20.09.2023

Давайте вернёмся от красивого, но слишком туманного определения поэзии «имени Жуковского»: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли» – к моим семи пунктам признаков или ценностей поэзии – её отличиям от хороших и плохих стишков, а именно:

1. Не принадлежит прозе, не переводится в разряд прозы, не вариация прозы
2. Смысл поэзии звучит, то есть поэзия представлена звукосмыслами
3. Реализует в звукосмыслах целостное миропонимание поэта, не частный случай
4. Выражает, воплощает смысл, вместо желания или намерения его выразить
5. Развивает воображение образностью, а не коверкает его фигуральностью речи
6. Обладает оригинальностью в замысле и исполнении, вместо штампов и клише
7. Даёт достоверность, вместо действительности, правдоподобие, вместо правды


Разберём на нескольких примерах из произведений нескольких авторов сайта, которые попались мне на глаза – пункт 5.

Фигуральность речи вместо образности поэзии,

примеры:

Владимир Литвишко

«Сентябрит за остывшим окошком,
и боярышник сладок во рту.
Осень, пёстрой крадущейся кошкой,
охлажденья проводит черту»

Насколько уместно сравнить осень с «пёстрой крадущейся кошкой»? Вообще говоря, сравнивать можно что угодно и с чем угодно, вопрос, надо ли, и ещё вопрос какое сравнение присуще поэтически мыслящему мир поэту, а какое лишь человеку, находящемуся на пути к постижению поэтичности поэзии? На мой взгляд, в данном случае, проблема не в «пёстрой кошке», не в том что она «крадётся», а в том, что именно этой самой кошкой осень каким-то, известным, конечно, только автору образом, «проводит охлаждения черту». Осень-кошка-охлажденья черта. Выпускник Литературного института, возможно, и обнаружил бы здесь преподанный ему на уроках вталкивания посредственностей в лоно литературы некий «троп», но я лично не в состоянии протянуть ассоциативный ряд, получается что-то похожее на линию оборванной связи связистов советской армии: «Алло! Дуб, дуб, я берёза, как меня слышно» и тишина в ответ... Ассоциативный ряд поэзии всегда умеренный в длительности, всегда реальный в достижении цели, то есть сравниваемое и сравнение находятся не слишком далеко друг от друга. Какая ассоциативная связь между осенью и кошкой, между кошкой и чертой охлаждения – ведомо тем кто пишет стишки и читает, и нахваливает стишки друг друга. Я не из этого ряда. Поэтому воспринимаю эти четыре строки, как потерянное моё читательское время, с чувством досады и разочарования... Неологизм «сентябрит» лишь наводит дополнительную тень на плетень, поскольку, русскому «моросит», например, из «Доживём до понедельника», действительно идёт безличность, за нею угадывается многозначительность, а вот за новоявленным «сентябрит», или его братанами «октябрит», «декабрит», кроме пустоты ничего не проглядывается, поскольку слишком много неопределённых характеристик, природа может «сентябреть» каждый год совершенно по разному, и это значит что придуманное слово становится словом для «красного словца», или частью той самой фигуральности речи, присущей стишкам. Долой фигуральность! – крик вопиющего в пустыне непонимания...

Юлия Долгановских

«...ведь большинство современных связок ключей
дополняет общедомовая магнитная таблетка,
похожая на живот беременной женщины...»

Сравнить «общедомовую магнитную таблетку» с «животом беременной женщины» – поэту, если он, она, хотя бы на чуточку знаком с поэтичностью, с тайною очарования поэтической речи – невозможно в принципе. Представьте себе, мои обделённые поэзией современники, сотни тысяч всевозможных «беременных магнитных таблеток», появляющихся в стишках каждый божий день, годы напролёт, только представьте, на секунду хотя бы, какой урон несёт поэзия, какую подмену ей сварганили наши современники! Немудрено, что пишущие стихи практически пишут сегодня для самих себя, друг для друга, маломальски уважающий себя и поэзию читатель просто-напросто покинул пределы обитания современных авторов и их стихотворений, вернулся к классикам, осознал степень разгрома и раздрая современного состояния дел в поэзии. Напомню мысль Юрия Карабчиевского : «Две возможности: изображение вещей в несвойственных им положениях или деформирование, искажение облика вещей, предметов, явлений природы вплоть до патологоанатомических манипуляций – зачастую реализуются в стишках и подаются в виде «образности».

Наташа Корн

«Стояла осень неприкаянно в очередной приход смертей,
листвы остывшая окалина слетала ржавчиной с ветвей,
в руках артритных неухоженных засохший теребя букет,
и ветром выдубленной кожею холодный впитывала свет....

...беззубым ртом ноябрь шамкая, передавал свои права»

«Прикаянно» или «неприкаянно», то есть не находя себе место, стояла осень, это Наташа решила за неё, сама по себе осень, в отличие от наших авторских прихотей, «стоит» вполне нашедши себе место в мире. Но вот «листвы остывшая окалина» – это фигура речи, краснобайство, антиобраз поэзии. Дело в том, что {Ока́лина — это смесь оксидов, образующихся прямым действием кислорода при накаливании на воздухе металлов}Слово или термин окалина – относится исключительно к металлам и предполагать что у нашей болдинской осени, спустя всего то два столетия, так изменился природный состав. что у деревьев листья стали металлическими, значит, сдаться на милость посредственного отношения к гармонии словесности. Посредственность в словесности – это страстное намерение сказать с пшиковым, извращённым результатом. Талантливость – это точность совпадения намерения и слова. Поэтому, вслед за фигуристостью «окалины листвы» летит ко всем чертям «ржавчина с ветвей», металлическая тема или металлургическая попытка образности данного стиха – выводит его за границы стиля, гармонии, очарования, которым так дорожит поэзия. От металлургии к медицине – осени явно не свезло в данном произведении! Все «пышное природы увяданье» лихо сведено какому-то рукастому существу с болезнью суставов (мозга) – с артритом, да ещё ветер – этот милый и просторный спутник поэтического чувства – в данном случае – превращён в узколобого ремесленника. который, очеловечив осень, сведя весь объём её признаков к плоскости (кожи), каким-то образом обработал её солями хрома или другими дубящими веществами, и конечно, после всего этого, несчастная осень лишь «холодный впитывала свет». Я понимаю авторское желание сгустить краски, нагнетать атмосферу, нужную, например, для «высшего» смысла темы стихотворения, но в поэзии цель не оправдывает средства, в этом смысле, поэзия – интеллигентна, точна и значима в нюансах, тем и отличается она от стишков. Драматичности можно добиться не за счёт введения замены поэтического языка языком технолога, не превращаясь в производственника, но благодаря поэтическим деталям – то есть словесным конструкциям – словам словосочетаниям, метафорам, аналогиям и т.п., которые окажутся полностью правдивые в предметных значениях, но уместно направляющие читателя в русло лейтмотива стихотворения. Например, для передачи драматического состояния можно в принципе не делать из ноября человека, можно обойтись без грубого очеловечивания ноября месяца, без приделывания ему «рта», «ушей», стоп», коленных чашечек, шейных позвонков и тому подобных частей человеческого тела, чтобы ему в принципе не пришлось «шамкать», «хромать», «убирать серные пробки» и т.п. делами удивлять до обморока читателя.

Пахомов Сергей
Сердце

«...И сердце, скрученное в жгут, проткнут, и вырвут незаметно,
И пустят по ветру, как лист, осенний лист, как змей бумажный...»

Это фигура речи, «сердце, скрученное в жгут». Дело в том, что талантливость – это мера слова из безмерности чувства. Посредственность – это расхлябанность слова из желания поразить воображение наповал. В жгут можно, конечно, при определённых усилиях, «скрутить» сердце, печень, селезёнку, другие выпуклые части тела, но насколько обогатиться гармонией от такого скручивание наше воображение? А если учесть дальнейшее: скрученное в жгут сердце затем «проткнут», да ещё и «вырвут незаметно». Но и это не конец злоключений несчастного сердца: после этого, его «пустят по ветру», но не просто так, а как «осиновый лист», затем, передумав, пустят по ветру «как змей бумажный»???
Представить себе летящее по ветру как бумажный змей скрученное в жгут сердце, которое проткнули и каким то образом «незаметно» вырвали из груди – можно только в страшном сне... За этим ли существует на свете поэзия?

Иванова Ирина
Бабочка

«Бабочка с рисованными крыльями
над дорогой кружится асфальтовой
между тротуаром и машинами,
как невеста в подвенечном платьице»

Казалось бы, точное попадание: бабочка, например, капустница, белые крылышки, похожа на подвенечное платье... Хороший образ? Почему то я уверен, что сто процентов участников сайта без одной тысячной скажут : «Да, образ прекрасный!», однако, на мой взгляд, образ отнюдь не прекрасный, или ложно поэтичный, то есть не включающий в себя точность, присущую истинному очарованию поэтической речи или поэзии как таковой. Почему так? Потому что в данном стихотворении не просто сравниваются лёгкость и цвет крыльев бабочки с лёгкостью и цветом, и даже фасоном подвенечного платья невесты, но происходит более развёрнутое сравнение, сравнение в действии или в конкретной обстановке – сравнивается образ поведения бабочки, которая «кружится над дорогой, между машинами» и образ невесты, которая яко бы тоже кружится, но только «в шумном кабаке с посудой грязною, пьяных рож среди и неудачников». Здесь и начинается фальшь, здесь и возникает разница между талантом и посредственностью, между произведением поэзии и стишком. Поэту просто не придёт в голову подбирать невесте такую экстравагантную обстановку, чтобы притянуть за уши её бедняжку к порхающей между машинами бабочке!!! Образ поэзии – это не просто совпадение «цвета и порхания», если мы говорим о бабочке и невесте, но в главном, это должно быть корректное совпадение или сочетание их естественности, то есть порхание бабочки между машинами и над асфальтом вовсе не схоже, совсем не схоже(!) с «порханием» невесты в шумном кабаке с грязною посудою, пьяными рожами и неудачниками в придачу. Машины и асфальт, как условие порхания бабочки, сами по себе, не подразумевают «грязь», «пьянь», «рожи» и толпы «неудачников». Вовсе не обязательно что вокруг потока машин – грязно, а за рулём пьяницы, рожи и неудачники! Именно поэтому возникает «притянутость за уши» невесты и бабочки – сами по себе, в отрыве от среды похожи – а в условиях созданных мозгом автора – совершенно различны. В данном случае, поэт ограничился бы сравнением, типа: бабочка, легка в крыльях, в полёте, как невеста в своём счастье и надеждах на лучшее. В этом они похожи, в этом они «поэтичны», без нагромождений, без попытки устроить «драматичность в стакане воды на стойке бара»))

Татьяна Игнатьева
вглубь топором

«...И вплетается в локон любви путеводная нить,
Мой придуманный мир начинает со мной говорить...»

«...И пугается птица, что бьётся в груди под ребром.
Острый солнечный луч прорубает в реальность окно,
И уходит паром как Титаник звездою на дно.»

Давайте ещё раз, закрепим «успех нашего безнадёжного дела» постижения разницы между фигуральностью стишков и образностью поэзии. В данном случае, «путеводная нить», которая «вплетается в «локон любви» – это чёткий образец фигуры речи, то есть речи, в которой из невозможного в принципе делается невообразимое или калечащие воображение. Например, саму по себе «путеводную нить» наше сознание определяет как что-то абстрактное, философское, не предметное уж по крайней мере, а здесь ещё одна присутствует словесная обёртка от красоты : «локон любви». И вот, читателю автор запросто предлагает представить как «путеводная нить вплетается в локон любви». Неопределённое вплетается в несуразное и что на выходе? – чувство что над тобой пошутили, в лучшем случае, предложили воображению удовлетворится что называется «запахом от денег»! «Придуманный мир» начинает, может быть, говорить с автором стихотворения, но отнюдь не с читателем, воображение читателя пришло в тупик. А тут ещё в финале: «птица бьётся в груди под ребром», и не тупой солнечный луч, а слава богу, «острый», превратившись в топор, или в световой меч из голливудской фантастики, «прорубает в реальность окно». Фантастика победила фантазию. Паром уходит на дно, то ли как Титаник, то ли как звезда, (а как именно уходит звезда? ) Стихотворение имеет верное название: «вглубь топором» – в глубь воображения, очарования поэзии «топором» и с топором не ходят...


«Поэтическая грамотность ни в коем случае не совпадает ни с грамотностью обычной, то есть читать буквы, ни даже с литературной начитанностью. Если процент обычной и литературной неграмотности в России очень велик, то поэтическая неграмотность уже просто чудовищна, и тем хуже, что её смешивают с обычной и всякий умеющий читать считается поэтически грамотным. Сказанное, сугубо относится к полуобразованной интеллигентской массе, заражённой снобизмом, потерявшей коренное чувство языка, в сущности уже безъязычной, аморфной в отношении языка, щекочущей давно притупившиеся языковые нервы лёгкими и дешёвыми возбудителями, сомнительными лиризмами и неологизмами, нередко чуждыми и враждебными русской языковой стихии. Вот потребности этой деклассированной в языковом отношении среды должна удовлетворять русская поэзия. Слово, рождённое в глубочайших недрах речевого сознания, обслуживает глухонемых и косноязычных – кретинов и дегенератов слова.»
                              Осип Мандельштам


Давайте ещё раз, давайте акцентируем внимание на том, что по мнению Мандельштама составляет поэтическую неграмотность:

Что включает в себя поэтическая неграмотность или посредственность в поэзии:

1. «Сомнительные лиризмы»,
2.Сомнительные «неологизмы»
3. «лёгкие и дешёвые возбудители языковых нервов»

Кто именно производит поэтически неграмотную продукцию или стишки, или непоэзию:

4. «глухонемые, косноязычные – кретины и дегенераты слова – полуобразованная интеллигентская масса, потерявшая коренное чувство языка»

Что у них на выходе, вместо дух захватывающего Слова:

5. Они только «щекочут давно притупившиеся языковые нервы..»

А какое должно быть Слово поэзии:

6. «слово, рождённое в ГЛУБОЧАЙШИХ НЕДРАХ речевого сознания»

Давайте разберём несколько произведений авторов сайта «Улица неспящих фонарей» в контексте нашей творческой задачи: научиться отличать подлинную поэтичность от ложной поэтичности.

Современный автор Сергей Ворошилов в качестве эпиграфа к своему стихотворению поставил строки из стихотворения Лермонтова «Утёс».

«Ночевала тучка золотая
на груди утёса-великана»

Напомню полный текст стихотворения :

Утес

«Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.»

1841 г.

А вот стихотворение Сергея Ворошилова:


«Целует юная волна
утёс суровый, молчаливый.
И жажда ласки так сильна,
так страсть её нетерпелива.
С разбега обвивает грудь
утёса нежными руками,
забыв чужой стихии суть,
не ведая, что гладит камень.

И кудри пенные свои
кладёт на каменные плечи,
и шепчет только им двоим
понятные хмельные речи.
Не принимая в буйстве чувств
покой холодного утёса,
желая рук его и уст,
опять на грудь спешит без спроса…

Но ветра утихает власть.
Очнувшись, будто от дурмана,
волна свою смиряет страсть,
у ног немого великана.
Стоит взволнованный утёс,
безвольно голову понурив.
Он жаждет жизни, жаждет слёз.
Он хочет бури. Новой бури»

(sleepless.pro/works/12629/)

В чём разница в образности этих двух стихотворений?

Казалось бы, Сергей Ворошилов ничем не исказил подход Лермонтова к образности как таковой. Лермонтов очеловечил утёс, и Ворошилов так же поступил, так сказать, вдохновившись Лермонтовым. Однако, есть очень существенное отличие этого «очеловечивания»:
У Лермонтова оживают людьми тучка и утёс, у Ворошилова волна и утёс. Однако, Лермонтов знает меру в своём «очеловечивании», а именно: его тучка, например, ассоциируется с девушкой, но, ВНИМАНИЕ, не является ею что называется в натуральную величину: с руками, ногами, волосами и другими частями тела. Тучка Лермонтова ВЕДЁТ СЕБЯ в стихотворении так, как вполне могла бы вести себя девушка: «ночевала на груди...». Тучка, как явление природы, вполне естественным образом могла сблизится с утёсом, особенно если смотреть издалека, может показаться что тучка и утёс соединились, коснулись друг друга, то есть «тучка ночевала на груди утёса-великана», ОСТАВАЯСЬ ТУЧКОЙ, ЯВЛЕНИЕМ ПРИРОДЫ. По сути, Лермонтов не то чтобы «очеловечил» тучку, но, подметив схожесть соединения влажной воздушной массы (тучки) с каменной поверхностью утёса, создал ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ для этого явления с помощью своего глагола «ночевала». Возник настоящий поэтический вымысел – ПРАВДОПОДОБНЫЙ, ЛЕГКО ПРЕДСТАВЛЯЕМЫЙ В ВООБРАЖЕНИИ, однако фантазия поэта не перешла грань, не стала фантастикой! То же самое произошло и с «очеловечиванием» Лермонтовым утёса: из-за того, что в стихотворении утёс обретает «грудь», или переднюю часть, он вовсе не становится человеком – с руками, ногами и другим набором признаков человеческого тела. Утёс Лермонтова ВЕДЁТ СЕБЯ КАК ЧЕЛОВЕК, ОСТАВАЯСЬ ЯВЛЕНИЕМ ПРИРОДЫ – УТЁСОМ. Воображение читателя, от того, что в стихотворении у утёса «на груди» «ночевала» тучка, конечно, не представляет его себе В ВИДЕ человека, лишь ассоциирует с поведением человека. Даже «влажный след в морщине», даже то, что утёс стоит «задумавшись глубоко» не делает утёс «самым что ни на есть человеческим телом»! Утёс, как явление природы, как каменная глыба вполне может «стоять», вполне может показаться «задумавшимся глубоко», поскольку Лермонтов не приделал ему телодвижений, сохранил его КАК ЯВЛЕНИЕ ПРИРОДЫ, в своей стационарности, неподвижности. Только придал его природной стационарности и неподвижности ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ – просто находящийся на одном и том же месте утёс, остался самим собою, но его неподвижность получила «художественную глубокую задумчивость». То же самое не прямое очеловечивание, то есть придания утёсу человеческого тела, но лишь художественности можно отнести к тому что у него, благодаря Лермонтову появился «влажный след в морщине» и «плачет одиноко». Сам по себе, например, «влажный след в морщине» не является, скажем, изображением или приданием утёсу лица – испещрённые камни утёса, его расщелинки вполне можно художественно назвать «морщинами», остатки влаги от дождей вполне подходят для «влажного следа» в морщине, утёс может иметь на своей поверхности ручейки влаги, кои поэт уподобил «плачу», но тем не менее, ни «морщина», ни «плач» не призывают и не способствуют рьяно представить себе утёс с человеческим лицом. Лишь подчёркивается возраст его горных пород.

Лермонтов не детализирует, не утрирует, не доводит дело до прямой анатомии, фантастики с руками, ногами и подробным набором признаков человеческого тела ни в случае тучки, ни в случае утёса. Речь его поэтична, поскольку художественность этой речи направлена на подмечание сходства природного оптического обмана сближения тучки с утёсом и отношений мужчины и женщины. Вымысел есть. Вымысел правдоподобен. Но без перехлёста, с чувством меры, без принуждения воображения читателя представлять в деталях два тела: «тело тучки» и «тело утёса». То есть Лермонтов «очеловечивает» облик явления природы, а не самих участников этого явления.

У Сергея Ворошилова совсем другая история или ложная поэтичность, как результат его недопонимания поэтичности или художественности поэзии, например: волна «целует» утёс, у волны появляются «руки», которыми она «обвивает» утёс... Одно это уже насилует воображение – читателя заставляют, по сути, забыть о волне как о явлении природы, вообще забыть о волне, слово «волна» становится, по сути, именем девушки, плоть от плоти, читатель уже просто обязан представить себе девушку с руками, губами, ну и остальными частями ТЕЛА, волна перестала быть СИМВОЛОМ ДЕВУШКИ и стала, по прихоти автора стишка, самым что ни на есть ТЕЛОМ ДЕВУШКИ. У утёса так же появляются ноги, голова, уста, то есть весь основной набор телесности. Ворошилов впрямую очеловечивает, очеловечивает, не зная удержу и меры, теряя стиль и вкус, возникает не художественность, а «художества», когда из явлений природы делают тела, насилуя воображение, а не развивая его. Поскольку, приделать волне и утёсу руки и ноги, головы, губы, уста – дело не хитрое – и вовсе не то дело поэтичности, которым занимается поэзия. Поэзия поэтична не за счёт, как там у Мандельштама, «сомнительных лиризмов» и «лёгких и дешёвых возбудителей языковых нервов» – действительно, приделать руки и ноги утёсу и волне – это вполне дешёвый примём, то есть дешёвый в трудозатратах автора – автору кажется, что «телесная волна» и «телесный утёс» произведут то великое и таинственное состояние заворожённости, которое возбуждает в читателе поэзия. Однако, нет, в истинном читателе, в искушённом в поэзии читателе – такой дешёвый приём может привести только к желанию поскорее покинуть этот слащавый текст с фантастическими частями тела и их «коммуникацией», зато у «глухонемой, косноязычной полуобразованной интеллигентской массы, потерявшей коренное чувство языка» подобная «телесная поэтичность» вызывает одобрение и восторг.

Поэзия – это «дорогостоящий» путь к развитию воображения читателя. Поэт сознательно отказывается от дешёвых эффектов, создаёт образы на основе схожести глубинных состояний – человека и природы, не прибегая к прямой телесности, не размахивая «руками лиризма», не доводя сравнения до абсурда.


книга "Поэтическое восприятие"

Мысли лучших поэтов о поэзии и людях со стишками

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­Эти мысли - своеобразное завещание лучших, наших любимых поэтов прошлого всем нынешним пишущим, всем, кто пишет, читает, хвалит и распространяет стишки.
Естественно, большинство пишущих - не ведают что творят, понятия не имеют о том, какой урон наносят жизни, настоящему и будущему человечества своими милыми, добрыми, от всей души и от всего сердца написанными стишками. Конечно, ничего и никого уже нельзя изменить кардинально. Поэзия, буквально, похороненная под грудами намерений написать поэзию, находится, почти на подпольном положении. Люди со стишками - страшные в своём безудержном и беспощадном желании сделать доброе дело в рифму и в столбик, не видят насколько огромное цунами простоты, хуже воровства они вздыбливают над памятью о великой русской литературе. Они давно привыкли невинно и с огоньком, злободневно и понятно самовыражаться за счёт сведения поэзии на уровень приятной безделицы, ценою гибели и забвения поэтов, ценою подмены самого представления о поэзии. Но поэзия переживёт все миллионы своих "любителей".  Прощальные, выстраданные мысли великих русских поэтов - должны быть известны всем милым, добрым сочинителям стишков.


­1.«Если хочешь служить Богу или людям, вообще хочешь служить, делать дело добра, поступай в Армию Спасения или ещё куда-нибудь – и брось стихи»
(Марина Цветаева)

2. «Рассказчики только своей души не могут быть сколько-нибудь стоящими поэтами»
(Николай Гумилёв)

3. «Но есть другой читатель – некультурный. Читатель – масса, читатель – понаслышке.. Отличительная черта такого читателя – неразборчивость, отсутствие способности ориентироваться.. Такому читателю имя – чернь.. Грех его не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию, и в злостной предвзятости. В злой воле к добру».
(Марина Цветаева)

4. «Поэтическая грамотность ни в коем случае не совпадает с грамотностью обычной.. ни даже с литературной начитанностью..Сказанное сугубо относится к полуобразованной интеллигентской массе, заражённой снобизмом, потерявшей коренное чувство языка..»
(Осип Мандельштам)

5. «Со скучными поэтами - то же, что и со скучными людьми: надоедает не однообразие, а тождественность ничтожного,
хотя бы и весьма разнообразного»

(Марина Цветаева)

6. «А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни. Поэт отделяется от них, и мало-помалу уединяется совершенно. Он творит - для самого себя и если изредка ещё обнародывает свои произведения, то встречает холодность, невнимание и находит отголосок своим звукам только в сердцах некоторых поклонников поэзии, как он уединённых, затерянных в свете»
(Александр Пушкин)

7. «Ваши стихи – ваше частное дело, – вот в чём беда.. Писание стихов доставляет Вам радость, освобождает Вас от груза невысказанных переживаний, облагораживает Ваши помыслы и желания в Ваших собственных глазах, но не более того».
(Александр Твардовский)

8. «Чтение — прежде всего — сотворчество. Если читатель лишён воображения, ни одна книга не устоит. Воображения и доброй воли к вещи»
(Марина Цветаева)

9. «Лучше других на вопрос: «Для кого Вы пишите?» ответил Игорь Стравинский: «Для себя и для гипотетического alter ego». Сознательно или бессознательно всякий поэт на протяжении своей карьеры занимается поисками идеального читателя.. ибо поэт стремится не к признанию, но к пониманию. . Но чем дальше поэт заходит в своём развитии, тем – невольно – выше его требования к аудитории – тем аудитория эта уже»
(Иосиф Бродский)

10. «Зачем пишут поэты? На этот вопрос не трудно ответить: одни – чтобы рассказать людям что-нибудь новое, добытое ими самими: идею, образ, чувство,
всё равно; другие – ради чистого наслаждения творчеством, таким божественно-сложным, радостно-трудным. Но зачем пишут не-поэты?»

(Николай Гумилёв)

11. «Для поэта всё дело в что, диктующем как»
(Марина Цветаева)

12. «Чем больше цель движения удалена, тем искусство вероятней.. ибо что же может быть удалено от ежедневной реальности более, чем великий поэт или великая поэзия»
(Иосиф Бродский)

13. «Радовать читателя красивыми переплёсками слова не есть цель творчества. Моя цель, когда я сажусь за вещь, ни есть радовать никого, ни себя, ни другого, а дать вещь возможно совершеннее. Радость — потом, по совершению.. Радость потом — и большая. Но и большая усталость. Эту усталость свою, по завершении вещи, я чту. Ту же усталость чту и в читателе. Устал от моей вещи — значит хорошо читал и — хорошее читал. Усталость читателя — усталость не опустошительная, а творческая»
(Марина Цветаева)

14.«..поддаётся пересказу, что на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии: ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала»
(Осип Мандельштам)

15. «..как это ни жестоко, я напоминаю Вам слова великого Пушкина о том, что на одних воздыханиях об ушедшей молодости не уедешь. Ваши стихи – стихи «для себя», не более того»
(Александр Твардовский)

16.. «В стихи нельзя играть…Поэзия совсем не то, что вы думаете, и то, что вы пишите и считаете стихами, вряд ли имеет к ней хоть отдалённое отношение»
(Николай Гумилёв)

17. «Быть может, самое утешительное во всём положении русской поэзии – это глубокое и чистое неведение, незнание народа о своей поэзии.".
(Осип Мандельштам)

18. «К читателю черни я отношу всех, ненавидящих Маяковского за принадлежность к партии коммунистов.., к имени Пастернака прибавляющих: сын художника? О Бальмонте знающих, что он пьянствует, а о Блоке, что «перешёл к большевикам. (Изумительная осведомлённость в личной жизни поэтов! Бальмонт пьёт, многожёнствует и блаженствует, Есенин тоже пьёт, женится на старухе, потом на внучке старика, затем вешается. Белый расходится с женой (Асей) и тоже пьёт. Ахматова влюбляется в Блока, расходится с Гумилёвым и выходит замуж за – целый ряд вариантов.. Блок не живёт со своей женой, а Маяковский живёт с чужой. Вячеслав – то-то. Сологуб – то-то. А такой-то – знаете?) Так, не осилив и заглавия – хоть сейчас в биографы! Такой читатель не только не чтит – он не читает. И не читая, не только относится – судит. К нему и только к нему слово его Пушкина: «И не оспаривай глупца!». Не оспаривать, а выбросить за дверь при первом суждении»
(Марина Цветаева)

19. «Поэзия, несмотря ни на что, продолжает начатое и только из него создаёт новое»
(Николай Гумилёв)

20. «Очутился на каком-то острове в пустом и холодном море.. На остров люди с душой никогда не приходят, а всё по делам – чужие и несносные».
«..слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросёнка».

( Александр Блок)

21. «..не пишущего, но чувствующего, предпочту не чувствующему, но пишущему. Первый, может быть, поэт — завтра. Или завтрашний святой. Или герой.
Второй (стихотворец) — вообще ничто. И имя ему — легион».

(Марина Цветаева)

22. «Да, есть благородные помыслы, даже душевные движения, но этим всё и кончается. А нужен подвиг! Подвиг!»
(Сергей Есенин)

23. «Небольшой словарь ещё не грех и не порочный круг..но есть признак того, что говорящий не доверяет родной почве и не всюду может поставить свою ногу»
(Осип Мандельштам)

24. «Я слишком ушёл в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра.. Я чувствую себя просветлённым, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия»
(Сергей Есенин)

25. «Что такое творчество? Только вдохновенный труд. Ни линия, ни краска, ни слово не дадутся холодному рассудку, бесстрастному числу и мере»
(Михаил Лермонтов)

26. "..легко усваиваемая поэзия, отгороженный курятник, уютный закуток, где кудахчут и топчутся домашние птицы. Это не работа над словом, а скорее отдых от слова".
(Осип Мандельштам)

27. «Большим поэтам готовые формы поэтики не нужны, а не больших — нам не нужно. Больше скажу: плодить маленьких поэтов грех и вред. Плодить чистых ремесленников поэзии — плодить плохих музыкантов.. Читатель становится писателем, а настоящий читатель, одолеваемый бесчисленными именами и направлениями.., отчаявшись, совсем перестаёт читать»
(Марина Цветаева)

28.. "У реализма есть много средств очаровывать душу, но ему нечего сказать, некуда позвать"
(Николай Гумилёв)

29. «Наши поэты не могут жаловаться на излишнюю строгость критиков и публики — напротив. Едва заметим в молодом писателе навык к стихосложению, знание языка и средств оного, уже тотчас спешим приветствовать его титлом гения, за гладкие стишки — нежно благодарим его в журналах от имени человечества, неверный перевод, бледное подражание сравниваем без церемонии с бессмертными произведениями Гете и Байрона. Таким образом набралось у нас несколько своих Пиндаров, Ариостов и Байронов и десятка три писателей, делающих истинную честь нашему веку, — добродушие смешное, но безвредное; истинный талант доверяет более собственному суждению, основанному на любви к искусству, нежели малообдуманному решению записных Аристархов. Зачем лишать златую посредственность невинных удовольствий, доставляемых журнальным торжеством».
(Александр Пушкин)

30. «Поэт ничего не должен иметь – так надо. Никуда не прятаться от жизни, не ждать никаких личных облегчений, а смотреть в глаза происходящему как можно пристальнее и напряжённей.»
(Александр Блок)

31. «Общее явление : самым в ы с о к и м на свете.. всегда занимается самая многочисленная низкая и бездарная сволочь. Пример — религия и церковь. Ещё пример — поэзия. Стихотворений на свете так мало, что поэзия была бы Ко и нор′ом, не пучься она от изобильного множества стишков; стишками занимаются стада, табуны. Им обязана поэзия своим обликом притягательной бездельницы»
(Борис Пастернак)

32. "Презираю всякое любительство как содержание жизни"
(Марина Цветаева)

33. «...Знакомство, хотя бы и поверхностное, с кругом пишущих стихи вводит в мир болезненный, патологический, в мир чудаков, людей с пораженным главным нервом воли и мозга, явных неудачников, не умеющих приспособляться в борьбе за существование, чаще всего страдающих не только интеллектуальным, но и физическим худосочием. У больного «болезнью стихов» поражает полное отсутствие ориентации не только в его искусстве и литературных шагах, но и в общих вопросах, в отношениях к обществу, к событиям, к культуре...»
(Осип Мандельштам)

34. «И нужно знать, что от одной любви к стихам поэзии не возникает».
(Александр Твардовский)

35. «...Негодование — вот что во мне растёт с каждым годом — днём — часом. Негодование.
Презрение. Ком обиды, растущий с детства. Несправедливо. Неразумно. Не по божески.
Есть у Блока интонация в строке: Разве так суждено меж людьми?»

(Марина Цветаева)

36. «Неимущий в поэзии не может выколдовать из себя неимеющегося у него матерьяла – дара.
Остаются пустые жесты над пустыми кастрюлями».

(Марина Цветаева)

37. «Пишущие стихи в большинстве случаев очень плохие и невнимательные читатели стихов; для них писать было бы одно горе; крайне непостоянные в своих вкусах, лишенные подготовки, прирожденные не-читатели — они неизменно обижаются на совет научиться читать, прежде чем начать писать. Никому из них не приходит в голову, что читать стихи — величайшее и труднейшее искусство, и звание читателя не менее почтенно, чем звание поэта; скромное звание читателя их не удовлетворяет и, повторяю, это прирожденные не-читатели...»
(Осип Мандельштам)

38. "В поэзии нуждаются только вещи, в которых никто не нуждается.
Это - самое бедное место на земле. И это место свято".

(Марина Цветаева)

39. «Только оригинальность делает произведение произведением настоящего искусства».
(Борис Пастернак)

40. "То, что в индивидуальном переживании автора, в его мысли, в его личной «молитве» и трогательно, и правдиво, и даже глубоко, всегда вызывает в отзывчивом читателе искреннее сочувствие по человечеству, но такое сочувствие отнюдь ещё не обязывает к сочувствию художественному, без которого не возникнут меж автором и читателем отношения поэтические (иными словами — не возникнет сама поэзия). Поэзия требует установления особой, чисто литературной связи, достигаемой столь же специальными, литературными способами воздействия. Поэт должен уметь и хотеть ими пользоваться. Слово своё (и порой даже самое чувство и самую мысль) ему приходится подчинять законам и правилам поэтического ремесла, иначе пребудет оно дневником, исповедью, молитвой — но не поэзией... Вера в документальную силу переживания обманчива. Переживание, даже самое поэтическое по внутреннему свойству и с совершенной точностью закреплённое на бумаге, всё ещё не образует поэзии».
(Владислав Ходасевич)

41. «Именно через то, что профанам кажется переизбытком или перенапряжением искусственного,
формального, величайшее реалистическое искусство идёт к величайшей содержательности».

(Борис Пастернак)

42. «Один против всех и без всех. Враг поэта называется — все. У него нет лица».
(Марина Цветаева)

Разоблачённая морока

­­­­­­­­­­­­­­­­«..Давно
 Разоблачённая морока»
                       Марина Цветаева

Сегодня, 2 ноября 2022 года, окончательно решил минимизировать своё присутствие и свернуть всяческую активность на сайте «Изба-Читальня». Я было забылся немного, воспарил на крылышках наивности вначале своего появления на этой интернет-площадке, позволил себе увлечься иллюзией возможности в массовой среде какой-то серьёзной литературной работы, да ещё в рамках социальной сети или окололитературного ресурса. На отрезвление ушёл месяц. Но это был всё-таки хороший месяц, трудовой и добросовестный с моей стороны – я считаю что продержался целый месяц(!) вполне достойно – с пользой для будущих и потенциальных граждан поэзии – численность коих растёт, но растёт, конечно, «в год по чайной ложке». Написал более двух десятков аргументированных рецензий на основе заявленной собственной системы ценностей (ценностей поэзии и чётко сформулированных отличительных признаков её от хороших и плохих стишков). Среди рецензируемых стихов – были и произведения, которые я с полной радостью могу отнести к произведениям поэзии. И это обнадёживает. Жизнь не стоит на месте. Пишущие люди постепенно, методом проб и ошибок познают тайное очарование поэзии. Буду продолжать, по мере сил и возможностей, ведение темы «Поэтическое восприятие на примерах произведений лучших поэтов прошлого».

Обратился с просьбой к редакторам не выставлять больше мои стихи в редакторские анонсы (»вреданонсы»), поскольку «моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд». Как обычно, не пройдёт и тридцати-сорока лет, двух смен поколений, как у моих сегодняшних стихов появится, если и не широкий, то уж точно высокий круг читателей и почитателей, команда граждан поэзии, которые будут гордиться тем, что во времена деградации и упадка, в эпоху массового досуга в рифму, нашлись поэты, удостоенные Богом чести продолжения лучших традиций русского поэтического Слова. Поэзия в поэтах – вся в прошлом, в стихах – вся в будущем. А современникам, по крайней мере абсолютному большинству, увы, ничего лучшего не достаётся. Поэзия лучших опережает восприятие хороших, то есть обыкновенных, которые в этом смысле, сливаются с плохими или с теми, кого Марина называла «чернью, читателями понаслышке» со «злой волей к добру». Их всё больше, они наглеют, чувствуя себя хозяевами разграбленного, выхолощенного и простуженного холодом механических сердец читателей на бегу, пространства Поэзии. На своей шкуре познаю, ребята из будущего, что значит мысль Цветаевой: «В поэзии нуждаются только вещи, в которых никто не нуждается. Поэзия самое бедное место на земле. И это место свято» и ещё это: «Один против всех и без всех. Враг поэта называется — все. У него нет лица». Эти выстраданные мысли одного из лучших поэтов Двадцатого века, наверное, главное, что должен знать и осмыслить всякий человек, хотя бы каким-то образом прикасающийся к искусству поэзии. Будем держаться! В полном одиночестве и окружении. Как говорится, до последнего патрона! До последнего удара сердца!

У меня за спиной, совсем ещё тёплая и близкая, – гибель Цветаевой и Маяковского, Гумилёва и Мандельштама, Хлебникова и Есенина, трагический путь Пастернака и Ахматовой, доведение до смерти Блока, доведение до нежелания вернуться Бродского...Это моя команда. Мои собеседники в веках и товарищи по окопу, по траншее, под огнём, без подкрепления, без связи со штабом Неба, держимся, на последнем рубеже обороны от массового помешательства стишками...

Всё что требуется – терпение размером с континент, концентрация сил на творчестве, передача опыта постижения поэзии, пусть даже и там, и тем, кто не понимает, не принимает бездумно, осуждает огульно или отвергает истерически. Историки не пропишут истерики, которыми встречают, как хлебом с солью, появление поэта. Современность наша уже настолько погрязла в стишках, что никакая поэзия, никакая гибель ничего не изменит в высшую сторону. Для широких масс – поэзия кончилась. Для «узких» масс читателей понаслышке – она и не начиналась. Поэт – между молотом «простоты, хуже воровства» и наковальней «каждый пишет, как он слышит». Вся надежда на следующие поколения. На послевоенный, пост-термоядерный мир, на золотой век возрождающейся очередной цивилизации грабежа и разбоя.

Меня шокировал даже не уровень огульности, хамства некоторых «ложек дёгтя в бочке пива», но «глубина» болота поверхностности восприятия – бетонированная плоскость воображения, неприметная беглому взгляду трясина усреднённого бытового взгляда на поэзию, полное отсутствие заворожённости, полное неумение читать поэзию, взаимодействовать с нею. Такого разгрома и раздрая, такой «разрухи в головах и сортирах», честно говоря, не ожидал. Тихий ужас. Но этот ужас не овладел, не победил веру в лучшее. Главное – «делай что можешь и будь что будет», главное – не общаться, не сближать дистанцию, ничего не ждать от современников – ни хорошего, ни плохого, просто делиться опытом и методом постижения поэзии – через свои произведения, рецензии, эссе – это всё.

P.S.

Обращаюсь ко всем участникам сайта и прежде всего к тем, кто хочет стать гражданином поэзии:

Ребята, не позволяете себе втянуться в болото профанации литературной работы!

Все, без исключения, действующие интернет-площадки – все нынешние сайты и проекты – подвержены коррозии видоизменённого (до неузнаваемости) представления о поэзии, о поэте, о литературной работе. Все нынешние «избушки», «стихушки», «в рифму подружки», «у пивной кружки» – все без исключения, на мой взгляд, не имеют :

1. Сформулированной и объявленной системы ценностей поэзии
2. Объединённой этими ценностями команды редакторов, реализующих главную цель литературной работы: формирование представления о поэзии и поэтического восприятия такого уровня, чтобы большинство зарегистрировавшихся участников отбываловки переводили себя из разряда «ни читатель, ни писатель» в разряд читателя с большой буквы, гражданина поэзии.
3. Поэтов, которые могли бы, в противовес «авторам», возглавить путь любителя поэзии из болота разнообразия ничтожного к сути и сущности, к гражданству республики Поэзия.
4. Бизнес-модели, стимулирующей: лучших к лучшему, а не худших к худшему!
-------------------------------------------

«Болото» околопоэтических сайтов предлагает разнообразный набор профанации, например:

вам предоставится возможность десятилетиями оставаться на одном и том же уровне постижения поэзии и поэтического восприятия – вне зависимости от ваших успехов или неуспехов в конкурсах, где выбирают лучших из худших; вне зависимости от количества вашего трёпа на форумах, где разменивают «поэтическое» на «политическое» или «суть Поэзии» на «жизнь на Марсе»; вне зависимости от количества выставленных вами на публичное обозрение произведений – десятилетиями вы не будете знать на каком уровне пишите, на каком уровне воспринимаете поэзию, насколько умеете отличить её от антипоэзии или стишков или стиховых поделок.

вам будет успешно предложена роль «буратино», зарывающего : денежки, творчество и жизнь на «поле чудес» в «стране, пишущих «от всей души» дураков», вместо гражданства в стране Поэзия!

вам, так или иначе, рано или поздно, придётся удостовериться в том, что груды макулатуры (написанной в столбик или сплошняком), груды кубков с выгравированными надписями детским почерком времени упадка, типа: «автор месяца», «автор суток», «автор декады», «автор полдника», «победитель в конкурсе имени осени», «победитель конкурса имени гибели поэтов прошлого», "лучший форумчанин", "лучший потрепаться", "лучший потрепать нервы" и т.п. и т.д., почётные звания старшей группы детского сада – все "кубки" окажутся бесполезными даже для разлива воды по стаканам с вином для разбавления представления о поэзии до бесцветного цвета.
----------------------------------------

Отсюда, просьба: держите дистанцию от «болота разнообразия ничтожного», перепроизнесите золотые слова творческого человека: «лучше будь один, чем вместе с кем попало», не берите в расчёт похвалы от «братьев по стишкам», эти «отклики» мимоходом и «победы» над соседями по околопоэтической барахолке – ничего не стоят! Читайте, читайте, читайте, перечитывайте, провозглашайте произведения поэтов Серебряного века – вершины бездны колдовского очарования Языка Поэзии!
Оглянитесь на себя – в прошлое на пять-десять лет и в будущее на столько же лет, оцените, насколько заметны перемены в вашем творчестве и восприятии, и насколько они будут заметны при вашем статус кво, – и делайте выводы. Учитывайте единственность предоставленных вам шансов на перемены к лучшему.

Удачи вам всем!
Ваш поэт Серебряного века
Вадим Шарыгин

Урок 12
Пропуск в искусство

 Что необходимо, на мой взгляд, для развития каждого человека, скажем так, интересующегося Искусством, в том числе, Искусством словесности?

1. Нужно породниться или постигнуть поэзию жизни, внимание(!), обязательно в контексте её отличий от простого умиления, например, красотами природы, погоды или даже от самого душевного сопереживания трагическим и радостным моментам человеческой жизни. «Поэзия жизни» – сложнейшая и важнейшая часть или основа для перехода человека узко образованного к человеку сугубо интеллигентному. От человека «чувствующего от себя» к человеку «чувствующему со стороны всех и вся». Без обладания поэзией жизни невозможна полновесная причастность к поэзии Слова. Термин «поэзия жизни» ввел в оборот раздумий Александр Пушкин. У меня есть одноимённое эссе, читайте, думайте, просыпайтесь, «жители Багдада»..

2. Необходимо заменить предпочтения на представления: позволить себе пойти дальше, чем характеристики «нравится», «не нравится». Крайне важно добиться от себя предметного, сформулированного в признаках или ценностях, ответа : что именно или почему именно одно «нравится», другое «не очень», а третье «не нравится». То есть, нужен скачок из старшей группы детского сада имени потребителей искусства в первый класс школы познания имени участников искусства! Нужно сформулировать личное представление о поэзии, максимально точно, предметно, с учётом предшествующего творческого опыта лучших поэтов и читателей прошлого. Нужен момент истины: вместо «я уже много знаю» нужна иная начальная вводная: «я – профан, если так думаю». По сути, понадобится полный аудит всего набора неопределённостей, из которых построен карточный домик предпочтений.

3. Ещё по сути, надо получить (от себя самого) – ПРАВО НА ЛЮБОВЬ К ПОЭЗИИ, К ВЕЛИКИМ ПОЭТАМ И ДОСТУП К ТВОРЧЕСТВУ ПОЭТОВ: то есть, вместо позиции соглядатая, экскурсанта, которому как бы с молоком матери, по ходу действий Истории и обстоятельств жизни позволено глазеть, почитывать судьбы, участи и произведения граждан Искусства, всего лишь на основании некоего «бесплатного билета» или всем разрешённого доступа – необходимо осознать, всем сердцем, всею оставшейся душою, что Искусство – это не территория досуга, не набор условных комнат и залов для культурной программы жизни обывателя (со стишками или без стишков), но дверь или окно – в высоту пропасти совершенно иного бытия, да, дверь открытая, окно распахнутое настежь, но только для тех, кто сформулировал для себя причину своего прикосновения к этому закооконому пространству этой манящей и пугающей бездной неведомого очарования. То есть, можно сколько угодно говорить себе и другим, например, «мне нравится Цветаева», или «я считаю гениальной поэзию Мандельштама», но прежде имён и фамилий, архи важно заслужить право на приобщение к бездне искусства. И право это под эгидой цветаевского напутствия: «Искусство (обретается) при свете совести». Иначе говоря, необходимо знать (для самого себя) с чем идёшь в пропасть Окна, что можешь отдать для продолжения, процветания, совершенствования этой «Бездны тайного очарования», что имеешь за душой такого, чего там ещё нет, или насколько ты нужен ТАМ? Если, например, пописываешь стишки, годами, не удосуживаясь признаться себе в собственной посредственности в сравнении с другими, с талантами, с великими, если не имеешь чётких представлений о поэзии, у тебя оценочный аппарат не идёт дальше примитивных ощущений улитки, ползущий на плоскости или если подбираешь искусство под себя, под свои смутные ощущения, если не являешься, толком, по совести говоря, ни читателем, ни писателем, то должен записать себе на лбу ответ вечности на запрос личности, честно, возможно, впервые в жизни: ОТКРЫТЫЕ НАСТЕЖЬ ДВЕРИ ИСКУССТВА НЕ ДЛЯ ТЕБЯ, там за гранью этих дверей, всё настолько тонко и многогранно, метаморфозно и парадоксально, что ты,такой(кая) какой(кая) ты есть сейчас, хоть всю жизнь глазей, хоть каждый божий день захаживай в Бездну, хоть на каждом углу кричи что тебе, допустим, нравится Цветаева и не нравится, скажем, Бродский, – грош цена будет всем твоим предпочтениям на коленке, и участником или гражданином Искусства как такового, пожизненно не станешь! Это закон жизни. И смерти. Условие перехода от обывательства, от околачивания вокруг да около Искусства к составу его создателей, сберегатей, граждан – чрезвычайно строгое и бескомпромиссное. А двери, да, двери открыты для всех и каждого. Но «каждый», не заметно для себя становясь «всяким», не имеет шансов даже на чуточку осознать куда и зачем он входит. Для большинства людей – Искусство это «открытые двери на выход», а не на вход.

Нет судьбы, кроме той, что мы выбираем.

---------------------------------------------------------------
P.S.

ВСЁ ПОЗНАЁТСЯ В СРАВНЕНИИ:

Моё стихотворение, не победившее на предновогоднем конкурсе мастерства "Новогодняя феерия" сайта "Литпоэтон":

По условиям конкурса: В стихотворении должны быть обязательно три ключевых слова (не одно, все три!) – «
встреча», «чудо», «мишура», в любых грамматических формах. (Например –  встречный, встречать, чудный, чудить, мишурный и т.д.)

Вадим Шарыгин
За "Новогоднее"!

Здесь opus magnum, новогоднее, входите,
Смотрите – изгаляется для вас
Словесник века, для кондукторов кондитер,
Тапёр с регтаймом и точильщик ляс!

Он ставит слово «взмах» левее слова «встреча»,
А слово «чудо» справа от икон.
Он словом «мишура» блестит, противореча
Игре страстей, трагичной испокон..

Он спляшет пламенем свечи в окне далёком,
Под снежные напевы сквозняка;
Дали подкрутит ус, поправит Гейне локон,
Воздвигнет к потолку, наверняка,

Соборный смех, соболий мех с какой-то дамы –
Ко всем шутам иль к чёрту на рога!
И, жерло печки утоляя «Мандельштамом»,
Прочтёт нам «Новогоднее», пока

Ножи в руках и льнут к губам гостей салфетки,
И льётся брют, и предал, будто Брут,
Поэт – всего себя, под дым и хохот едкий...
Но слово «встреча с ним» - не отберут:

Ни эти, хлопающие шагам вдогонку,
Ни этот, дверью хлопнувший рассвет!
-За «Новогоднее»! – поднимет, как иконку,
Весёлый тост, над лицами, поэт.


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2022
Свидетельство о публикации №122110200513

-----------------------------------------
Об уровне редакторов может многое сказать стишок-победитель:

Дмитрий Горчаков

Гармония

Посмотри, как сияют салюты
Над большой новогодней страной!
Праздник празднуют добрые люди,
Всяк гуляет – блатной и честной.

Нынче стопку заздравную хватит
Даже самый завзятый аскет.
Погляди, вот идёт обыватель –
Сытый, пьяный и нос в табаке.

Он далёк от гордыни и гнева,
В час недолгий весёлой гульбы
Мишуру суеты ежедневной
Он себе позволяет забыть.

Позволяет размашисто встретить
Новый год. Даже в дальней избе
Чудеса жизнерадостным детям
Без труда позволяет себе.

Кто-то скажет: «Варенье, печенье…
Разве в них заключается суть
Человеческого одоленья,
Восхождения праведный путь?»

Всё в гармонии – дух и здоровье,
Мы умеем создать и сберечь.
Хлеб да соль – всем, пришедшим с любовью!
Всем насильникам – яростный меч…

Зверь фашистский безжалостный, лютый
Будет снова помножен на ноль.
Посмотри, как сияют салюты
Над большой новогодней страной!


---------------------------------------------------------------

Критический обзор

­­­­Критический обзор конкурса форума «Весна – любимое время года» сайта "Изба-Читальня" (2024 год)

Конкурс – это, напомню, в моём понимании, прежде всего площадка для учёбы, возможность развития поэтического чувства, чутья на поэтическое, шанс приблизить себя к умению отличать поэзию от фигуральности речи или простой раскраски обыденности.

Актуальность вопроса остаётся и даже нарастает :

Что же, всё-таки, такое – поэзия? 
Поэзия – это сама необыкновенность или только необычная раскраска обыкновенного?

Что именно можно назвать «поэтическим», а что, например, является квази-поэтическим?

Давайте сделаем такое, например, допущение: пусть поэзия и всё поэтическое – будет автоматически означать созданный поэтом прецедент : для развития, для расширения чувства прекрасного, для расширения восприятия, для обогащения воображения – а в целом – для создания изменённого состояния сознания или ЗАВОРОЖЁННОСТИ сказанным, находясь в котором человек, как бы теряет себя, свою личную и единственную «точку» зрения и обретает, хотя бы на мгновение, объёмное видение, видение со всех сторон сразу и изнутри явления, когда человек, что называется, зрит незримое или «зрит в корень» и мгновенно улавливает в краткой символической форме очень ёмкую суть или сущность того или иного аспекта мироздания.

Давайте позволим себе принять (хотя бы на время этого Критического обзора) вот такие две аксиомы:

1. Поэзия – это всегда и всенепременно есть САМА НЕОБЫКНОВЕННОСТЬ.

2. Вся и всевозможная, пусть даже очень хорошо и ярко раскрашенная обыкновенность, – это всегда НЕПОЭЗИЯ или АНТИ ПОЭЗИЯ.



Итак, напоминаю, мы условились, в случае списка произведений данного конкурса, и вообще по отношению к поэзии – искать НЕОБЫКНОВЕННОСТЬ как таковую и отметать РАСКРАСКУ обыкновенности. 

НЕОБЫКНОВЕННОСТЬ... Наверное, она начинается с самого взгляда на мир – именно поэт имеет НЕ ОБЫКНОВЕННЫЙ, НО ВОЛШЕБНЫЙ взгляд на мир и, ох как трудно научиться отличать ВОЛШЕБНИКА ОТ РЕМЕСЛЕННИКА.

Волшебник или поэт – словами превращает действительность в достоверность, правду в правдоподобие вымысла.
Ремесленник или подёнщик  – словами раскрашивает действительность, правдоподобие доводит до абсурда или заменяет «правдой, хуже воровства».

Волшебник слова знает, что истины – «низкие», что их «тьма» и что «обман в искусстве», во-первых, должен в принципе быть, во-вторых,  должен быть «возвышающий», а не оглупляющий!
Ремесленник или подёнщик слова – ничего этого не знает и даже знать не желает во многих случаях! 

Волшебник слова – создаёт волшебство языка – создаёт необыкновенность или божественную гармонию через создание особых сочетаний слов, через озвучивание смыслов и через «усложнение простоты», при котором «простота» поднимается над плоскостью, над своим единственным значением и приобретает эхо или объём раковины или движение по спирали, когда один смысл вытекает из другого, становится частью, когда процесс – сам процесс прикосновения губ к словам становится важнейшим содержанием произведения, а содержание как тема. как замысел – лишь входным билетом, формальностью, вторичностью или даже третичностью. 

А теперь, только теперь, давайте перейдём к текстам, постараемся отыскать примеры, как волшебства», так и «ремеслухи»))

Начинаем поиск «необыкновенности»:

Стихотворение Ольги Васильевны «Твой май»
https://www.chitalnya.ru/work/3310815/

Ночь «опустилась». Сумерки «бродят». Луна «таращится слепо» Фонтаны «бурлят» и «кипят». И так далее... «Мы ...хохочем», «щеки стыдливо алеют в аллеях», читающему предлагается поверить, что «Ночью в сердцах зарождаются новые солнца»... Стихотворение раскрашивает обыденность, обыкновенность, есть там эпитеты, есть определённая складность повествования.. Но необыкновенности, всё-таки, нет. Как там в замечаниях Твардовского: 

«Ваши стихи – ваше частное дело, – вот в чём беда.. Писание стихов доставляет Вам радость, освобождает Вас от груза невысказанных переживаний, облагораживает Ваши помыслы и желания в Ваших собственных глазах, но не более того».
(Александр Твардовский)


МАСТЕР-КЛАСС

Попробую организовать мастер-класс :

Ольга Васильевна
Твой май

«Белая ночь опустилась, дома обнимая,
Сумерки бродят вальяжно вдоль по параллелям,
Заросли трепетно пахнут жасминовым раем,
Я прилетела в твой май погостить из апреля.

Клочьями ткань розовато-мышиного неба,
Нитью непрочной пунктир разлохмаченно-белый
От самолёта. Луна лишь таращится слепо
С майского неба на город в тонах акварели.

Не по-ночному бурлят и вскипают фонтаны,
Радуясь яростно вновь обретённой свободе.
Мы у фонтанов хохочем влюблённо и пьяно,
Май в наших венах азартно и бешено бродит.

Негде присесть - в мае помолодели аллеи,
Юность робеет, целуется и признаётся,
Щёки и губы стыдливо горят и алеют,
Ночью в сердцах зарождаются новые солнца.

Я улетаю, забрав с собой солнце и брызги,
Запах жасмина и даже, пожалуй, усталость.
Как до тебя далеко и какой же ты близкий!
Знай, что когда-нибудь я в твоём мае останусь»

Вадим Шарыгин

«Был месяц май»

Очередь у кассы, зал битком,
Просьбы, как протянутые руки.
-Дайте ввысь билет! – пешком, ползком
К месту назначения разлуки –
Ко всему готова. «Месяц май
Был» – назвали фильм и ужас тоже.
Не глазам, сейчас, губам внимай:
-На п р олом п р ошу п р освета, строже
П р опадать, будь п р оклят п р очный слог!
Слёг в сырую землю снег и вёсен
Счастье – только в том, чтоб кто-то смог
Смаковать раскачиванье сосен – 
В запрокинутых глазах, ждала
Каждая весна – его когда-то.
Капала янтарная смола
Солнца на бескрайний холм солдата.

...Я билет вымаливала дать –
Не смогла назвать твой адрес точно:
Где-то там под Вязьмой? В благодать
Юности, в апрель дальневосточный 
Уводила память прямиком – 
В первоцветы веры всенародной.
Ветер с фронта с адресом знаком...
-Мне билет – до «впроголодь», до Гродно.

Я ищу в окрестностях войны,
Там, где над станками дети тыла
Возвышались, как же мы вольны
Думать что билетов всем хватило
К тем, с кем разлучались, лишь на миг
Отпустив друг друга под ревущий
Баритон гудка, перрон постиг
Крик вдоль эшелона, рокот кущи  –
Соловьиный с воем баб и бомб...
-Мне бы голос твой увидеть снова!
Устремляюсь, будто к сердцу тромб,
К эпицентру молвленного слова:

-Верьте, потерпевшие в ночи,
На земле все встречи для разлуки!

-Сердце, остановкой излечи
Горла до востребованья звуки!

Мающийся май, апрель благой:
Онеменье в кадре разогретом...
Осыпаю кромку чувств ногой,
Обращаясь в кассу за билетом.


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2024
Свидетельство о публикации №124033106963 


Этим мастер-классом я пытаюсь наглядно показать и доказать, что, во-первых, поэзия – не на «темы конкурсов» пишется, не в угоду дословного понимания их тематики, а вопреки ей, или что поэзия пишется на тему жизни, точнее говоря, на тему постижения жизни и смерти, во-вторых, что поэзия «пишется голосом», в котором участвует звукопись: ритм, уместный замыслу, и созвучность рифм, и аллитерации, и ассонансы, в-третьих, что повод к поэзии – это готовность, стремление и способность сказать «более того», чем богата вся проза жизни или любая, пусть даже самая ярко раскрашенная обыкновенность. Не условия «конкурса на выбор лучшего из всяких» надо выполнять, а условия существования поэзии на белом свете!

Ольга Васильевна из стихотворения «Твой май» – это добросовестная ученица школы, выполняющая задание учительницы. написанное на классной доске : и задание понимается ею примерно так: «раскрасьте своё чувство к весне, так, чтобы она была узнаваема, совпадала с расхожими о ней представлениями и выглядела любимым временем года». Вот, автор и героиня «Твоего мая» и рисует, не жалея красок, раскрашивает расхожие представления о весне на фоне фабулы: прилетела-улетела. Возникает весна времени года из детской хрестоматии, но самое обидное, что весна, как время года, на самом деле, при всех раскрасках, остаётся неизвестной, непознанной автором –  воображению предлагается упереться в слова и строки, в которых эпитеты не помогают почувствовать суть ВЕСНЫ, напротив, заменяют художественность на художества, для красного словца занимают дорогостоящее место в строке, например: белая ночь – может быть «белой» необязательно весной, равно как и сумерки могут в любое время года «вальяжно бродить» по загадочным «параллелям» в любое время года, а заросли, которые «трепетно пахнут жасминовым раем» – могут с таким же успехом пахнуть «апельсиновым раем» или раем кокосовым, поскольку все подобные «раи» представляют собой словесную фальшивку, вывеску, за которой нет поэтической зоркости и меткости высказывания – жасмин, как известно, цветёт в августе, и то что заросли (апреля) пахнут его «раем» является характерной для непоэтического текста вольностью, мол, сказануть броско, а там читатель пусть сам разбирается, догадывается «какой-такой павлин-мавлин» в строке появился. А если учесть, что читателями во основном являются авторы таких же «жасминовых раев», то расчёт верный, проглотят за милую душу)) Не добавляет ни на чуть ВЕСНЫ и луна, которая «таращится слепо с майского неба» на город в каких-то «тонах акварели». Не создаёт весеннего чувства эта луна, она просто часть календаря, «майская» по счёту, между апрелем и июнем расположенная, стихотворение весну упоминает, в данном случае, как часть календаря, но не как явление года и явление души. Фонтаны, которые «не по-ночному бурлят и вскипают», так же могут вскипать и бурлить в любой летний месяц или в сентябре, нет в них весны. Робеющая юность, которая целуется в парках так же слишком близка к расхожему описанию весны, к клише в виде устаканившегося в массовом сознании «весеннего набора»: птички поют, цветы распускаются, люди тоже, лужи глубокие, берёзки во всей красе, подснежники лезут, ручьи бегут и т.п.

NB!

А вот дальше по тексту следует самая антипоэтическая строка – «ночью в сердцах зарождаются новые солнца» – это ловушка для непосвящённых в поэзию, это, на мой взгляд, яркий пример ключевого непонимания сути поэтического начала, пример того, как в авторских головах «зарождается» извращённое понимание поэтичности как таковой! Поэтичность речи или необыкновенность, необычность  понимается как необходимость внедрения в текст элементов «гипертрофированного гротеска» или фантастики без тормозов, мол, надо сказануть что-то такое сногсшибательное, которому логика и чувство меры художественной – не указ, дескать, на то она поэзия и даётся, чтобы либо «сказку сделать былью», либо «и невозможное возможно». Да, поэзия – это слова, это запись взгляда о незримом, но незримое не означает абсурдное, несуразное, фантастическое. Поэзия фантазию развивает, а не фантастикой бравирует! Какие там «новые солнца» зарождаются в сердцах, почему «прежних солнц» не достаточно, почему понадобилось множественное число, когда уже одно солнце весомо, почему именно ночью надо этим многочисленным новоявленным солнцам «зарождаться»?? Зачем вообще эта строка – как будто сошедшая с трибуны партийного съезда – утверждает, декларирует, по сути, пшик. Из таких, собственно, словесных «пшиков» всех красок и оттенков и состоит непозия или непонимание сути поэзии. Мыльная опера, скрывшая от читателя суть и ключевые свойства весны, как явления природы и явления души, заканчивается в духе жанра: «Как до тебя далеко и какой же ты близкий! Знай, что когда-нибудь я в твоём мае останусь». С чем остаётся после прочтения «Твоего мая» читатель – именно гражданин поэзии, знающий Цветаеву и Мандельштама, Ахматову и Бродского, Пастернака и Гумилёва, Блока и Ахмадулину, с каким разбитым корытом воображения остаётся ценитель поэзии, а не авторы таких же стиховых "Богатые тоже плачут", это вопрос, вопрос с грустью ответа..

Совсем иная Ольга Васильевна в моём стихотворении «Был месяц май». Она огромна в своём чувстве – чувстве памяти ко всем, кто не вернулся, она обращается за билетом – в кассу небесную, она жива умиранием от невозможности вынести разлуку для любящего сердца, она – полпред всех любящих сердец на земле, всех сирот человеческой бойни, разворачивающейся на фоне времени года, так многими горячо любимого и так многими недостигнутого. 

Моя «Ольга Васильевна» – берёт (штурмом) билет : и в память своего сердца, и на фильм Марлена Хуциева «Был меся май», и в Небо послесмертия, – и в отличии от О.В. из «Твой май», являет собою – не время года – а время на годы. Любящее сердце поколений – внутренняя весна стихотворения – там бьётся оно – об запертые двери и скалы, об типовые панельные кубатуры восприятий, рвётся набатом своим на свободу из коридоров частных случаев и кабинетов со штатной «мебелью весеннего антуража»! Ольга Васильевна у меня – на краю пропасти встречает прекрасную весну времени года, но порыв её поиска, для меня лично, является достойным поводом для обращения к поэзии. И плевать, что стихотворение не впишется в рамки условий конкурса, не для конкурсов живём и пишем – для искусства, для идущих, осиливших путь прочь от человеческого выживания любой ценой. 

На мой взгляд, обыкновенное доминирует, властвует над необыкновенным практически во всех стихотворениях, представленных на конкурс. 

ОБЫКНОВЕННОЕ СЛОВО – НЕ ПОЭЗИЯ - КОГДА НЕ НА ЧЕМ И НЕЧЕМ ЗАВОРОЖИТЬСЯ  :

«молодой цветущий витязь-
май меня атаковал.»
(Владимир Поваров)

«Отзвенят по оврагам ручьи,
очаруют сады пышным цветом,
запоют по ночам соловьи,
как предвестники близкого лета.»
(Алексей Дубовской)

«Справа куст торчал барашком,
слева дуб, как шут, скрипел,
а на тонкой ветке пташка
пела, будто ангел пел.»
(Владимир Поваров)

«А для юности – весна – что мать родная –
Вдохновляет, увлекает синевой,
Кружит голову, душе повелевает
Миг безумия назвать своей судьбой…»
(Светлана Севрикова)

«Сосна обнимет запахом хвои,
Любовь откроет все замки и двери
И возле губ моих – глаза твои,
А птицам кажется, - мы обалдели,»
(Павел Лысиков)

«Почувствую природы пробуждение,
Под гомон прилетевших птичьих стай,
И буду смаковать вино цветения,
Которым угощает пьяный май.»
(Нина Севостьянова)

«Я от восторга сердцем таю,
на лепестки гляжу и знаю,

что есть ещё чем любоваться
на белом свете, доктор Ватсон:
как дунет Зевс осатанело -
и вся земля вдруг станет белой»
(Владимир Поваров)

«Охватывая ласковыми взглядами
Ожившую природу на земле,
Увижу как весенними нарядами
Берёзки щеголяют в дефиле»
(Нина Севостьянова)

«Плывут легко, как невесомы,
Пред ними мир теней исчез,
Внизу — простор: берёзок сонмы
Златой серьгою красят лес.»
(Ирина Крымова)

«рассвет похож на тепленькую гренку,
Берёз мелькают голые коленки»
 ( Наташа Корнеева)

«Берёзовая роща по весне
Оденет новенький наряд,
Качаться и шептать во сне,
Вдыхать весенний аромат»
(Павел Лысиков)

«Берёзки подружки -сестрицы,
Позёмка им песню поёт,
Апрель из зелёного ситца
Им платьица скоро пошьёт»
(Вячеслав Воробьёв)

«Не по-весеннему природа
Лила с небес потоки слёз,
Сгоняя чёрные сугробы
Под ветки вислые берёз.»
(Геннадий Дергачёв)


«Сугробы в ложбинах лежат,
Но прочь отступают морозы.
На Родину гуси спешат.
Встречая их, плачут берёзы.»
(Александр Комаров)

«Сбросив зимние шубки, ждут наряд в перелеске,
С нетерпением растущим, от портнихи весны,
И ольха, и берёза. В ярком солнечном блеске
Хорошеет осина. А с другой стороны...»
(Наталья ШелковАя)

«Отступают грозные сугробы,
Рассекая лед, звенит капель.
Сокрушает солнце крышку гроба -
Ледяная тает колыбель.»
(Нина Шендрик)

«дурашливы пупырышки на коже»
(Наташа Корнеева)

«Мир раскрыт, как детская раскраска,
У весны фломастеры в руке.
Будто к новой жизни родилась я,
По небесной плаваю реке!»
(Нина Шендрик)

« К нам солнышко вновь вернулось,
        Весна, ключик взяв, улыбнулась,
        И журавлиные стаи
        Запели, летя в небесах.»
(Владимр Кочетков)

«Словно велосипедисты
мчится мимо птичья рать,
Сморщенные тротуары,
Чуни вымокших столбов,
Воронёнков тары-бары,
Неприкрытый блеск голов.
И во всём великолепье,
гордо, нагло, напролом
выпирают всех соцветий
листья прелые с говном»
 (Наташа Корнеева)

«Недолго ждать, и сад проснётся,
И извлечёт, как из мечты,
Те удивительные краски,
Что навевали ему сны.»
(Геннадий Дергачёв)

«Солнце дарит весной вдохновенье,
Россыпь нежных и трепетных слов...
Верю: счастье придет, без сомненья –
В сердце вдруг постучится любовь!»
(Людмила Степановна Небесная)

«Стайки птичек и их щебетание
Пробуждают наш заспанный вид,
Вызывая в душе восклицание...
Нас улыбкой восторг посетит.»
(Валерий Кордован)

«Что полюбилось в образе сейчас?
Веселый луч запрыгал по скамейке,
Сопрано чистым зазвучала флейта,
И птахи зачирикали, резвясь.»
(Кассандра)

«Струится окон тёпло-жёлтый цвет,
Я собираю солнце по крупинкам,
А из брусчатки первая травинка,
Пробившись, шепчет мне: "Привет! Привет!"
Подхватывая, свежий ветерок
Приподнимает юбку возле ног.»
(Светлана Колина)

«А лес играл сонату
Весеннего заката;
Стучал бродяга-ветер
По клавишам стволов.
Мажорно-опьяненно
Раскачивались клены,
И был наполнен вечер
Мелодией без слов.»
(Сергей Сухонин)

«Поступь легкая её,
Силуэт эфирный-
Так весну свою нашел
С именем Людмила..

"Не спеши, побудь со мной?"-
Попросил весну я -
"Я почти что Ангел твой,
За тобой лечу я.."»
(Артсергей)

«Всё оживает и в движенье,
Пружинкой внутренней все дни,
Мир входит с воодушевленьем
В края любимые весны!»
(Ирина Крымова)

«Весна пришла! - сказал Всевышний.
И зацвели в округе вишни,
и я, устав весь день валяться,
спешу цветеньем любоваться.»
(Владимир Поваров)

«Пусть взбодрится после снега
Кленов, лип угрюмый строй.
Солнцем вымытое небо;
А с него струей с разбега
Дождик льется золотой.»
(Елена Кошевая)

«А утром солнца диск теперь высок.
Он светит, поднимаясь в небо, ярко.
И сне́ги тают яростно. Их жалко.
И день длинней на воробьиный скок.
На дереве кричит истошно галка.»
(Светлана Сайфутдинова)

«Заснувший под Луною,
Парю я над собою,
Над маленьким мгновеньем,
А это - жизнь моя.»
(Сергей Сухонин)

«Какое чудное виденье,
Преобразившее пейзаж!
Грядёт весенний вернисаж,
Садов настало обновленье.
Ещё немного - и вот-вот
Начнётся красок хоровод.»
(Людмила Денисова)

«Весна! Очаровательное время!
Уж солнце светит ярче с каждым днём.
Вот листья распустились на деревьях,
Проснулось всё живое за окном.»
(Елена Позднякова)

«Под снегом лужи кое-где
Хрустят, подстывшие, пугая.
След чей-то утонул в воде,
Где голубей расселась стая.»
(Анатолий Сухаржевский)

«Красивый щебет райских птичек
И голос маленьких синичек
Такой спокойный, мелодичный
И по началу непривычный.»
(Виктория Лебедева)

«весенним утром так светло
душа поет и льдинки с крыш
летят раздольно
звонкой капелью
птицы вьют гнезда
и щебечут дружно»
(Екатерина Олен)

«Как будто заново природа,
На белый свет вновь родилась.
Под шум речного ледохода,
Весна сквозь льдины пробралась.»
(Татьяна Ненашева)

«Я люблю это Время года
С красивым названием - Весна!
За капризы и непогоду,
Пробужденье природы от сна!»
(Никлоай Смирнов-Милославский)

«Раздался птичий перезвон
И зимний образ сник,
Весны, услышав камертон,
Явился солнца лик.»
(Виктор Михнев)

«Жаль, эта белизна не долговременна -
Как краски детские на воске и меду.
Глядишь - Весна опять беременна,
Набухшая в Венерином саду...»
(Елена Исаева-Крылова-Апостол)

«Земля беременна от солнышка Весною,
Ещё немного, новым летом наградит.
Звенящий дождик все печали перемоет,
Тревоги спрячутся за новою травою
И лишь дорога по ухабам всё скрипит…»
(Игорь Паслен)

«Деревья загляделись в воду,
Ждут новый праздничный наряд,
Весне-красавице в угоду
На ветках вороны галдят.»
(Виктор Михнев)

«Весна. Как много в этой луже.
Кто в низкой обуви, не лось,
Тому манёвр обхода нужен,
И кое-где по краю вскользь.»
(Юрий Геймор)

«Пришла весна. Цветастым покрывалом
Укрыла поймы, пади и луга.
Остались в прошлом зимние снега,
А было их, как водится, немало.»
(Татьяна Тарханова (Фетинья))

«Сдаётся это всё она.
Пришла проказница Весна.»
(Мирослав Мир)

«И воздух солнышко прогрело,
И с крыш закапала капель.
И ручейками всё звенело,
И ликовал вовсю апрель.»
(Фаина Гилева)

«Вновь прилетела весна благодатная.
Света и жизни подруга отрадная
В гости к суровой стране, —
К той, — что под снежной лежит пеленою.
К той, — что зовётся лихой стороною, —
К северной нашей земле.»
(ВлаСт)

«Вновь весна пришла
В широты наши средние,
Я достал из шкафа
Туфли летние,
Брюки-клёш,
Рубашку с планочкой,
-Ты куда идёшь?
-В кино, с Аннушкой!»
(Фердинад Терентьевич Краузе)

«И вновь с весенними лучами,
На землю спуститься любовь,
И множась битыми сердцами,
В младых телах гоняет кровь.»
(Алексей Гунько)

«Ярко, феерично, и красиво,
Шумным ливнем пронесясь над всем,
Хлёстко встрепенула, разбудила...
Смылась, нагулявшись, в небеса —
Дерзкое целительное диво —
Первая весенняя гроза.»
(Васса Темченко)

«Лишь солнце утром поведет лучами,
Взыграет в жилах крон древесный сок,
Растает снег и побежит ручьями,
Пробьется к солнцу первенец– росток.»
(Элизабет Вельяминская)

«Март, прости, не тебя полюбила.
Мне милее твой брат — нежный май,
В нём любви благородная сила.
Ну, а ты — всех котов забирай!»
(Светлана Владимировна Чуйкова)

«День дольше, ночь короче -
Нет новшеств в расписании весны.
Цветочных трав, изнеженная роскошь
Готовится взойти из-под земли?»
(Михаил Назарычев)

«У тенистых обрывов, где ещё не добрался
По-весеннему теплый, яркий солнечный луч,
У красотки ракиты снеговик задержался.
Он ещё сомневался в том, что луч тот могуч...»
(Наталья ШелковАя)

«Звенит весна. И струн её
тоскливо-нежный перебор
тревожит слух. Плетя узор,
куда-то вдаль влечёт игра.
Но знаю я, давно пора
мне обрести в душе покой.»
(Татьяна Яковлева)

«И дышит прелью и весной
седой валежник,
и где-то здесь буравит мох
мой друг – подснежник.»
(Михаил Михнев)

«И росточек тоненький и нежный
К свету и теплу скорей спешит -
Пробивает снежный слой подснежник
И на нас восторженно глядит.»
(София Зирина)

«Душа моя ликует!
Сегодня отчего?
Смотри - подснежник первый!?
И больше ничего.»
(Светлана Страусова)

«Весна в свой гардероб вошла,
Зелёными кленовыми сапожками
И сундучок с волшебными застёжками
Поближе к солнцу подняла.»
(Владимир Афонин)

«Предстало небу, на заре,
во всей красе земное чудо,
как птаха сизая в росе
купала пёрышки. Повсюду,
весёлым гомоном лесным,
жизнь разливалась по пригоркам,
где бирюзовым, кружевным
лесным нарядам и оборкам
из листьев чёрной бузины
дарило солнце свет ядрёный.»
(Светлана Донченко)

«Эх бес мне в бороду, да седина в ребро,
Полжизни сбросив - в палисадник за цветами..
Вот только, ноги не идут уже давно..
Весна-красавица играет.. Даже нами.»
(Сергей Somers)

«Таинственный струится свет,
Горчит черёмуховый запах,
А лепестки, как белый снег,
Кружат среди деревьев сада…»
(Лилия Юшкова)

«Греет солнце сильнее, длинней вечера,
Голубиная стая на небо взлетает,
На скамейках старушки, гурьбой детвора
В непросохшую лужу кораблик пускает.»
(Вячеслав Голубев)

«В синей чашке весеннего неба
Свежей пенкой плывут облака,
Солнца желтая, сладкая репа
Соком каплет на нас свысока.»
(Елена Кошевая)

«Дождь за окном барабанит по крышам.
Месяц апрель начинает отсчёт .
Мокрые кошки и мокрые мыши .
Мокрый до нитки седой звездочёт .»
(Олег Селиванов)

«Сегодня небо
налегке:
Сняв облака,
всё ню
(без шуток)…
И целлофановый
пакет
Слетает с веток
парашютом…»
(Ольга Уваркина)

«А душа исстрадалась и мается .
Не одетая плоть , не обутая .
Дождь , как слезы , из глаз проливаются .
Мы с тобою совсем " мартанутые ".»
(Северное Сияние)

«Этой ранней весны приворотная зелень...
И апрелем дышать... Как слова на губах горячи!
Вновь наполнятся дни озорным воробьиным весельем,
И полдневное солнце вплетут в свои длинные косы ручьи.»
(Фёдор Плотников)

«На расплетенные косы, дрожа,
В очередь собраны почки.
Не просыхая, прозрачный кинжал
Что-то ритмично бормочет.»
(Вячеслав Соколов)

«Мир - прозрачен: в капельках росы
Звёздные купаются рассветы,
И неслышно тикают часы
Ожиданий...
Будущего ...
Лета...»
(Николай Белозубов)

и вишенка на торте: ))

«И ритм в стихах дискантом, басом,
валторны рек прошибли лёд,
и скрипка в ноты гребёт брасом,
виолончель загнав в цейтнот.»
(Давид)

--------------------------------------------------------------

В собранной мною коллекции отрывков из стихотворений участников – содержится практически полный диапазон ОБЫКНОВЕННОСТИ, и мне хотелось бы напомнить всем, кто забыл и предложить осмыслить тем, кто не не знал, да ещё и забыл, что такое ОБЫКНОВЕННОСТЬ, раскрашенная с помощью, по сути, одного и того же стандартного набора словесных красок или речевых карандашей, но ПОЭЗИЕЙ так и не ставшая. Яркое оперение, например, павлина, не делает его летающей, тем паче, перелётной птицей, не так ли? 

Обыкновенность в слове – не порок, с нею легко свыкнуться, особенно на территории сплошных стишков, но цель моего Критического обзора – напомнить всем участникам обыкновенности о том, душа человека, судьба человека и человечества – достойна большего, и на самом деле, её дом родной – далеко находится, в вышине от простых раскрасок обыкновенных слов. Наше чувство прекрасного – гораздо шире и глубже, стоит только захотеть...


Что включает в себя обыкновенность в слове?

1. Штампы, клише, расхожие характеристики, одно и тоже, посмотрите, пожалуйста, критически, хотя бы с высоты птичьего полёта, на мою коллекцию отрывков: там собрано перечисление очевидного: ну, конечно май – цветущий, ручьи отзвенят по оврагам, всенепременно всё весною пробуждается, подснежники появятся, берёзки будут такие, растакие и разэтакие, лужи будут глубже, дни теплее, солнце ярче, поцелуев в парках больше, а уныния меньше и т.д. и т.п. Всё это так. И, вместе с тем, всё это – совсем не так. Весна, как время года, пусть останется для детских хрестоматий, весна, как состояние души – предмет, достойный поэзии. 

2. Слова-фальшивки, слова за уши притянутые к тексту, в частности к весне, слова приторные, наигранные, красивенькие, но не прекрасные, слова плоские или пустые в смыслах, слова несуразные, непропорциональные реальным чувствам, как на ходулях передвигающиеся по тексту, либо заводящие воображение в тупик, либо развязанные до вульгарности, слова облегчённые, но не как крылья бабочки, а как пакет из-под молока, который не тонет в речке до определённого момента, не мокнет по причине того, что порожний, пустой, от собственной пустоты внутренней не тонет!

3. Слова бедные, то есть не знакомые с богатством языка, слова, с которыми можно идти в магазин, общаться на форуме околопоэтического сайта, побеждать в конкурсах, выбирающих «лучших из обыкновенных», объяснять в детском саду что такое весна; петь под гитару песню о "несчастной солдатской любви", слова всё той же Эллочки-людоедки из «Двенадцати стульев», только окончившей, скажем, Институт стали и сплавов или Литературный институт; слова-словечки, вкусные как жирный плов, яркие, как губная помада на губах у продавщицы пива на разлив; слова не идущие на смерть, ради жизни, слова прозаические, слова не сложившиеся в ткань – в орнамент речи, и не просто речи, а как бы доносящейся с высоты поколения, с высоты эпохи, а не с пригорка по соседству или с высоты кухонного буфета!


--------------------------------------------------

Когда возникает необыкновенное и каким образом?

Когда есть поэт, а не просто «автор»! Поэт – это человек, которые переводит с небесного на русский, а язык неба – это язык прекрасных слов, глубоких соотношений и сочетаний обольщения с воплощением, это язык – вовлекающий, а не констатирующий; язык увлекающийся, всегда весенний, всегда находящийся в дороге – от внешнего к внутреннему, и наоборот, но никогда – от внешнего к внешнему...


Вот, возьмём для примера, стихотворение Оли Чёрной «Опять весна»:

https://www.chitalnya.ru/work/3744857/

Опять весна

Туман повис,
Цепляясь за карниз
Дрожащими молочными руками.
За ним в окне,
У города на дне,
Гудит автомобильное цунами.
В зелёный цвет
Пустынный парк одет,
Натягивает облако на плечи –
С утра знобит.
На треснувший гранит
Река волной лениво, сонно плещет.
Ветрам не жаль
Туманную вуаль –
Клочки в дворах-колодцах застревают.
И, как бельё,
Прозрачное рваньё
С балконов старых, каменных свисает.
В морской дали,
Качаясь, корабли
Устало, хрипло каркают гудками.
Опять весна.
И город после сна
Глотает свет открытыми глазами.

-------------------------------------------

Вся весна в этом произведении сведена автором к туману, она «опять» пришла, как будто одолжение сделал автор, признавая факт её прихода. Да, бывает, ранней весною особенно, такой вот туманный день, но почему, на мой взгляд, в этом стихотворении нет поэта и поэзии, совсем нет? Да потому что пишущий туман человек, не осознал совсем или осознал, но не до конца, не до глубины высот души, что туман-то весенний, значит, совсем не такой, каким он бывает в любое другое время года – автор стихотворения упоминает слово «весна», но весну, пусть даже через этот самый туман, не производит, не создаёт – в тексте и в сердце моём, например!

 В стихотворении идёт перечисление того что глаза видят, уши слышат, а ноги ходят. Если парк всего лишь пустынный, а с «утра знобит», у города есть «дно», и «автомобильное цунами», гранит треснул, река ленива, балконы старые, ветрам не жаль, клочки застревают, корабли каркают и с балконов рваньё свисает – не стоит писать это стихотворение, вообще стихотворение, не стоит пользоваться поэзией для личных творческих нужд! Я не призываю к «розовым очкам», но обращаю внимание всех, кто когда-нибудь будет читать этот комментарий, этот Критический обзор: задуматься над тем что же всё-таки есть такое поэт и поэзия, что есть такое поэтическая материя, поэтический взгляд на вещи?

Поэтическая зоркость нужна, просто необходима. Нужна проницательная для смыслов и случайностей готовность к воплощению того, чем обольстился. Сначала, обольщение тем, о чём собираешься написать. Высочайшее обольщение. Чара. Та самая, о которой пишет Цветаева в очерке «Мой Пушкин», когда описывает своё чувство в момент возникновения из снежной круговерти Пугачёва на пути Гринёва... Нужно владеть магией слова...


Кроме того:

«Туман повис,
Цепляясь за карниз
Дрожащими молочными руками.»................. туман повис, цепляясь за карниз» – это образ поэзии, но когда туману (бесформенному явлению) приделываются руки – то получается насмешка над воображением – «ёжик в тумане», и не важно уже руки эти «молочные» или «шоколадные», главное это отсутствие чувства слова – чувства меры и гармонии у автора, в данном случае.

«В зелёный цвет
Пустынный парк одет,
Натягивает облако на плечи –
С утра знобит» .................................парку приделаны плечи, на которые он «натягивает» облако, парк не имеет плеч, а главное, не имеет даже их подобия, следовательно, когда явлению пространства придаётся признак человеческого тела в виде плеч, то лучше понимаешь почему именно наша современность такая убогая. Однако, может быть,  имеются ввиду плечи автора, на которые парк «натягивает облако», возможно, но это натяжка, в прямом и переносном смысле, кто там на кого натягивает познаётся с улыбкой и с «натяжкой»)

Ещё один мастер-класс в моём исполнении:

Вадим Шарыгин

На весеннем языке

Скажи мне на весеннем языке – 
О том, как светел дождь ночной в апреле,
Как тихо, упоительно смотрели
Глаза в глаза и стлался вдалеке,
Парил над памятью – туман, была
Свободна мысль, свежа и благосклонна
К всеобщей гибели, вершит колонна
Ампир и раскалилась до бела
Агония и Зимний красноват,
Сквозь дымку проступают государи.
Сиротам смыл широт Господь раздарит,
Покается, что страшно виноват;
Что создал человека, чтоб весной
И встречи, и разлуки, и объятья – 
Чисты были, как свадебные платья!
И облако над пылью областной.

С весеннего на русский перевод:
Вот, «тэдиум витай»* – держись дружище!
Нас лишь весною голосами ищет 
Счастливыми – ночь звёздная – поёт.
Весна – прыжок Снегурки над костром,
Мы все умрём, но дело-то не в этом,
А в том, что создана весна поэтом,
И Двадцать первый век, как «Волги» хром,
Как всех скорбящих радости – поток,
За половодьем чувств, мерцают будто:
Фарфоровый, качающийся Будда,
Созвездий беспросветных потолок.
 
Скажи мне на весеннем : «Будь со мной!»
Напой мне майской ночью: «Дольче вита».
Невозвратимых впечатлений свита.
И воодушевленья блеск земной.

*taedium vitae – отвращение к жизни

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2024
Свидетельство о публикации №124040400191 


---------------------------------------------------------------------------------

Необыкновенность – какова она – «на цвет», «на ощупь», навскидку, на все времена – чем отличается от обыкновенности?

Необыкновенное Слово – не обязательно какое-то необычное, редкое, особенное, необыкновенность (впечатления) от слова, словесной конструкции, речи – возникает от того, например, что слову подобрана интересная компания, слово стоит в строке и в тексте на своём месте, слово уместно, гармонично вписывается в ландшафт строфы и всего текста, поэт так обрамляет, порою, вполне себе обыкновенное, что возникает спарка или вспышка слов, в которой все друг с другом взаимодействуют, усиливают друг друга, образуя новое словесное действующее лицо – участника поэтической материи, ставшей орнаментально гармоничной, ёмкой по смыслу, производящей смыслы из предметных значений. Строки получают – своеобразность – в полном смысле – впечатляют, будоражат дремлющее воображение читателя, заставляют его забыть о себе, погрузиться в состояние самозабвения – забвения самости или одной-единственной точки зрения. Частица исчезает, возникает волна – сознание обычного человека, допустим, привыкшего к стишкам, то есть привыкшее к содержанию на блюдечке и порционному кормлению смыслом «с ложечки, за маму, за папу», вдруг, оказывается перед «пропастью смыслов», в воронке процесса формирования и исчезновения смысловых оттенков, вдруг, получает способность мгновенного и всеохватного постижения – не «содержания», а бесконечности содержания! 

Необыкновенность в слове – завораживает, до самозабвения, это мгновенная командировка, путешествие в реальный мир – в мир самообразующейся и видоизменяющейся реальности или в мир условной действительности, ставшей достоверностью.
«..как это ни жестоко, я напоминаю Вам слова великого Пушкина о том, что на одних воздыханиях об ушедшей молодости не уедешь. Ваши стихи – стихи «для себя», не более того»

(Александр Твардовский)

Заключительный Мастер-класс:

вполне лирическое, ладное и складное стихотворение Нины Севастьяновой оказывается, на мой взгляд, слабеньким в исходном посыле, всё это "ну, погоди!" сужает предназначение поэзии до размера календарной жизни и заботы, и пожелании продлить её, поэзия и читатели поэзии - достойны большего - более дерзновенного, оголённого, необозримого за один присест -  разговора с мирозданием, будь то весна, как время года или всё что угодно другое. В общем, вдохновлённый задачей превзойти то, что Твардовский называет "не более того", я написал свой "взгляд на вещи", итак:


Нина Севостьянова

Прислушаюсь к весне...
https://www.chitalnya.ru/work/2279629/

Дыханье жизни ощущаешь вёснами…
А сколько их осталось впереди, -
С волнением, влюблённостью и грёзами?
И… жизни восклицаешь – погоди!

Прислушаюсь к весне с другими чувствами
И сохраню в душе на целый год,
Обыденность они украсят бусами
Из ценных жизнерадостных пород.

Почувствую природы пробуждение,
Под гомон прилетевших птичьих стай,
И буду смаковать вино цветения,
Которым угощает пьяный май.

Взлетая с восходящими потоками,
Я буду замирать от высоты,
И новую любовь зеленоокую
Подарит май, переходя на «ты».

Охватывая ласковыми взглядами
Ожившую природу на земле,
Увижу как весенними нарядами
Берёзки щеголяют в дефиле.

Как я люблю весеннее волнение,
Вот этот окрылённый непокой,
Рождение в душе стихотворения,
И строки – торопящейся рукой.

По жизненной реке поплыть бы с вёслами
Неспешно, не взывая: «Погоди!»
Но… если б жизни срок считали вёснами,
То сколько их осталось впереди?

Вадим Шарыгин

Прислушиваясь к себе

Вещи непознанная суть устами Канта
Пробормоталась и надежда извелась.

И каменная боль ввысь рук атланта,
И каменная соль стихов, и грязь – 

До горизонта блещет днище половодья,
Там тонут вскрики перелётные и птиц
Слышны вернувшиеся крылья и угодья
Облитых вёслами над вёснами страниц
Какой-то жизни несуразной – стайка, кипа,
Намокшие листы остывших лет...

И каменная бледность после гриппа,
И каменная вера в то, что нет

На свете выбора – всё это в прошлом или
Сегодня, посреди весны, проснулся сон,
В котором вспомнили о том, как позабыли
Ольховых шелестов прозрачный унисон,

И человека... – Встань, расправив крылья-плечи!
На смерть идущие, приветствуют тебя,
Чувств современник, побратим, вот-вот излечит
Седые души, возрождающе любя,
Огромный ветер, напоённый жаждой к свету,
Тянуть, тянуться из последних сил, вперёд!

И камнем падать в искренность, к рассвету
И канем в половодье, в свой черёд...

Весна в себе, непознаваемая, длится – 
Со вдовьим причетом, со счастьем по гроб дней...
И радостно рыдают в землю лица.
И, взявшись за руки, до горизонта, всё слышней
Молчат, и руки к небу вскинуты, и трели
Такие, будто бы поют в последний раз,
И будто бы хотят, чтоб ангелы смотрели,
В апреле именно, запоминая нас...

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2024

Свидетельство о публикации №124040403315 

------------------------------------------------------------------------------

Ремарка на полях Обзора:

­Жизнь развивают ввысь только большие поэты каждого времени, все остальные, в лучшем случае, ходят вокруг да около пути возвышения души. Большой поэт - это земной небожитель, человек из прошлого в будущее, по достоинству неизвестный, как правило, временным людям или современникам, тем, кто буквально и всецело лишь совпадает со временем и его календарём. 

Большой поэт - это уникальная судьба, ведомая Провидением от первого до последнего удара сердца, именно события, встречи, мельчайшие нюансы и обстоятельства в канве приуготовленной заранее дороги нужных и важных дерзаний, испытаний, открытий и разочарований - составляют то, что потом называется даром слова, талантом, чему нельзя научить, ни достичь усердием или опытом.

«Большим поэтам готовые формы поэтики не нужны, а не больших — нам не нужно. Больше скажу: плодить маленьких поэтов грех и вред. Плодить чистых ремесленников поэзии — плодить плохих музыкантов.. Читатель становится писателем, а настоящий читатель, одолеваемый бесчисленными именами и направлениями.., отчаявшись, совсем перестаёт читать»
(Марина Цветаева)

Большой поэт - не идел человека, но идеал порыва человека прочь из человеческого выживания со стишками и любой ценой. Большинство пишущих что-то в рифму, безусловно, знают свой уровень, но не знают или ещё не хотят знать своё место в мироздании. Поэзия остаётся терра инкогнито, и по крупицам узнавать её, возможно, кому-то поможет, в том числе, данная работа. 

Завершая Критический обзор, хочу отметить несколько авторских работ:

Стихотворения, в которых я почувствовал, по крайней мере, лирическое начало, лирическую волну, авторское вдохновение и серьёзное отношение к поэзии:


1. Ольга Васильевна
Твой май
https://www.chitalnya.ru/work/3310815/

2. Светлана Севрикова 
***
https://www.chitalnya.ru/work/3744255/

3. Наташа Корнеева
И ВСЁ-ТАКИ... (ВНЕ КОНКУРСА)
https://www.chitalnya.ru/work/3539520/

4. Светлана Харина (Парвати)
У весеннего ветра спрошу

5. Лариса Оболенская
Посмотрю на тайгу глазами поэта
https://www.chitalnya.ru/work/3309688/
­
6. Васса Темченко
Первая весенняя гроза
https://www.chitalnya.ru/work/3741911/

7. Нина Севостьянова
Прислушаюсь к весне
https://www.chitalnya.ru/work/2279629/


--------------------------------------------------------------

Как всегда, желаю всем пишущим скорее определиться со своим местоположением в искусстве, наращивать в себе читателя, урезонивать "автора", не играть с огнём кромешной бездны, которая условно называется "поэзией"!))

Ваш самозванец,
небожитель из прошлого в будущее,

Вадим Шарыгин.

До новых встреч на перекрёстках мироздания!


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2024
Свидетельство о публикации №124040403976