"То над родиной моею лютой
Исстрадавшиеся соловьи"
Марина Цветаева
«Победой не окуплены потери,
Победой лишь оправданы они»
Виктор Авдеев
1.
Не выспавши помер…
Да было ль до сна ли?!
Сначала немецкие танки догнали…
Позжей уж, вцепился я мёртвую хваткой –
В землицу родную. Меж полем и хаткой.
Лишь к вечеру, фрицы, добавив огня, -
«Уговорили»… слечь в землю меня.
2.
До горизонта… Восемь в ряд.
Нет, строя не было, шли скопом.
Тыщ сто в колоннах, говорят,
Шагало – в ад под Конотопом,
Где под открытым небом, всласть
Власть наглумилась над солдатом –
Пленённым. Брошенным. Упасть…
Упасть и сдохнуть! Да, куда там…
Упасть-то некуда! Груды
Гниющих тел… Тлен гимнастёрки.
Я бы..Твардовского туды..
Чтоб там журчал Василий Тёркин!
И пядь за пядью, день за днём:
Атаки – в лоб, на пулемёты!
Нет, – Не поддержаны огнём! –
Кровя распластанной пехоты:
Ни в Сорок первом, ни посля, –
Костьми укладывали цели…
Слезами русские поля
Встречали тех, кто уцелели!
Обрубки: судеб, ног и рук,
Останки беспросветной доли…
Колонна в плен бредущих мук,
Под Конотопом. В чистом поле.
3.
Бредём…
Ни конца, ни края…
Болотище. Смрад. И смерть.
Не надо мне, к чёрту, рая –
Мне б – сдёрнуть сапог и твердь…
Царапнуло-то пустяшно,
Но как же саднит нога! –
Распухла…я – в рукопашной
Зубами сгрызу врага.
Патронов – четыре штуки..
Вот-вот навсегда засну…
За что же такие муки?! –
Кровями встречать весну!
Болотную хлябь лакаем
Уже, почитай, всю ночь.
Вчерась, автоматным лаем
По нам, от дороги прочь –
Метнулись, опять в трясину…
И вот уж височный стук –
Завидки к упавшим в тину,
К застреленным – Спас от мук,
Господь, – даровал избаву!
Вот так бы и мне с утра…
Любавушку жаль, Любаву,…
Ну, с богом вперёд, ура!
4.
Алела светаньем перина
Балтийских морских облаков.
Мы начали прямо с Берлина –
Войну! –
Был приказ нам таков:
Валить! – им на головы бомбы,
Будить адом взрывов Берлин!
И вот полыхнули апломбы
Под звёздами наших машин.
Шла ночь, в жаркий август, восьмого –
«Гостинцы» свои в первый раз
Вбомбили мы в Рейх! – Вновь и снова
Встречали не ласково нас! –
Свои – «совсекретных» – сбивали.
Ведя в перекрестьях лучей,
Чужие зенитки спевали
Марш смерти берлинских ночей!
Бомбила Берлин эскадрилья –
Седьмая неделя войны!
Запомнили русские крылья
Немецкие крепкие сны!
Герои? – Нет, в ярости Сталин:
«Брать тонные бомбы с собой!»
Ему – объяснять... Вобщем.. .Стали
Пытаться взлететь.
На убой!
В конце полосы рухнул первый..
За взлётной – взорвался второй..
Погибли ребята! – Рвал нервы
Кремлёвский стервятник рябой.*
*В основе стихотворения - воспоминания фронтового лётчика
5.
Выходили – из-под Вязьмы..
Вот где был «Девятый вал»!
В окруженье: кровью – в грязь мы..
-Не был? – знать, не воевал!
Гноем текшие раненья
Грязным подмотав бинтом..
Не парадные равненья,
Не «Да здравствует..» всем ртом..
Нет снарядов! – нет солярки!
Танк с собой не унесёшь..
Разбомбили пушки! – ярким
Пламенем доходит рожь.
Если бы не те лошадки! –
Немцы весь огонь на них.
Измождённые остатки –
На прорыв!
Всё в нас самих:
Прорвалось! Испепелилось!
Кровь на сердце запеклась..
Видно божеская милость
Где-то в небе заждалась.
Ну а здесь в стране несчастной
Сволочь – справно правит бал!
-Что ж ты, значит, непричастный,
Где орудие!? – амбал,
Тыловой оперативник,
Морда – просит кирпича:
- Перед вами был противник,
враг!
-Пошёл ты..! – сгоряча
Выхаркнул, приправив матом,
Горечь горькую сержант:
-Я с немецким автоматом..
-Цыц! Предатель! Арестант! –
Падаль! Родины изменник!
Трибунал был – в пять минут..
Смёл эн-ка-вэ-дэш-ный веник
Душу,
Выстрел был, как кнут,
Хлёсткий схлоп! – пальнул в затылок
На глазах расчёта, гад!
Никогда... Таких ухмылок...
Страшных...
На губах солдат –
Я невидывал доселе.
Рвали жилы, шли к «своим»!
Трёхаршинные постели
Роща выстелила им.
Шли, сержант всё грезил новой
Пушкой – раз, мол, цел расчёт!
Окаянною обновой –
Одарил расстрельный взвод.*
*В основе стихотворения - воспоминания лейтенанта-фронтовика
6.
Родина пронизанная вьюгой
Вбила снег девчонкам* в волоса.
С виселиц, подруга за подругой,
Прямо уходили. В небеса.
Вера окровавленная встала,
Оттолкнув мордастых бугаёв.
Визг и дрожь немецкого металла
Средь славянских вымерзших краёв.
Зою волокли. Сдавали ноги.
Скрюченные пальцы без ногтей.
Вдоль спины багровые дороги —
Борозды резиновых плетей.
Крикнули — два голосочка звонких —
В лица населенью и врагу,
Петли шевельнув на шеях тонких..
Больше расскажу, если смогу..
Вспомните слезами тех девчонок,
В сердце запишите имена:
Вера. Зоя.
----------------------------------------------
Воем собачонок
Выскулилась в сумерках война.
*Боевые подруги Вера Волошина и Зоя Космодемьянская геройски погибли в один день 29 ноября 1941 года в десяти километрах друг от друга.
7.
Встряхнули землю близкие разрывы
И свет с овчинку! — тёмное пятно..
Полоски полоснули полночь — кривы,
-С подходцем лупят, гады!
Сполз на дно —
Воронки, ею бомба удружила.
Приник лицом к родной земле, дрожа..
Колонны смерти — огненные шила
Прокалывали небо..
-Вот, вожжа
Попала им под хвост! — разведка, что ли
Там напоролась? Шквал! Переполох!
-Письмо намокнет..Смоет почерк Оли..
В кармане было.. Господи, оглох!
-Схожу с ума?! — всё тычут, тычут комья —
Бьёт в спину ошалевшая земля!
Последнее, что помню, как бегом я,
На вечные секунды жизнь продля,
Куда-то кубарем! — и стало тихо, сладко..
День солнечный. Бежим, бежим к реке!
Пасутся среди лютиков лошадки
В счастливом тёплом, близком далеке..
8.
«Двадцать дней без войны»
(кадры из фильма)
Волглый дым предо мной.
Берег. Дымка рассвета...
Скрип песка за спиной,
Всхлип калитки сюжета.
Гул. Заход над водой
Стаи юнкерсов с воем!
Воют кадры бедой,
Рухнуть замертво волен
Нынче каждый! Упасть
Мёртвым — плёвое дело.
Смерть, натешившись всласть,
Берег в дымку одела.
Лик солдата такой —
Не забудешь во веки...
Гул вагона. Покой.
Лица. Лики. Калеки.
Смех, похожий на плач,
Тамбур дымом слезится,
Тень за окнами вскачь...
Как братишку сестрица,
Жизнь прижала к груди,
Задохнулась, всплакнула.
Что там ждёт впереди?
Ночь вагонного гула.
9.
Стучатся пули по броне -
Взвывают яростные вжики.
Торчмя, как комья в бороне,
Мы – в танке – Прём по ежевике,
Поспевшей было на межах –
Полей… Скорее, поля брани!
Как на натянутых вожжах
Танк рвёт вперёд! И в рог бараний
Уж боле им нас не согнуть!
Душа как будто опустела…
«Ребята! Бронебойным пнуть
Вон ту «Пантеру». Выстрел! Дело!»
Последний выдохнув снаряд –
Умолкла вместе с лейтенантом
Пушчонка наша. «Глянь, горят! –
Горит, паскуда! Куда нам-то!?»
Плескают щедрые слова
Из пересохших горл танкистских:
"К такой-то матери!..Давай!..
Дави, Серёга, курв фашистских!"
Ну, «вот-те дом, а вот порог»:
Из пламенем объятой башни –
Я вытащить его не смог…
И сам…остался в курской пашне.
10.
Траншею разглядел не сразу:
-Да тут.. все двести пятьдесят..
Снег сыплет..будто по приказу..
Ух, дым-то! – сладок самосад..
Фланг ..оголённый.. вдруг, не сдюжим..
-Кузьмич!
-Я тута, лейтенант!
-«Максим» – на фланг!
…У фрицев ужин..
Вон, вижу, высунулся, франт!
Да, так и есть, мне надо было –
Приказ на чистку всех стволов..
Как глупо Лапина убило
И тяжко ранен Веселов..
Хлопок! – у немцев..
-Пристреляли! –
ещё с утра, видать, окоп.
Разрыв!..
Кузьмич!!
Взмах рук! – опали:
Винтовочной гранатой – хлоп!..
-Клименко! Раненым займитесь!
Ну, гады! – сросся я с цевьём..
Прицел..Бах! В бруствер ткнулся «витязь»...
Один готов! ..
-Не брать живьём,
Всех этих тварей! – клокотала,
Мешала злоба цель поймать..
В намушнике: второй, привстала –
Тень в каске..
-На-ка, твою мать!
Стреляю. Вспышка на шинели
Там, где-то в области плеча..
Исчез он с бруствера..
Имели! – в окопах право палача:
Казнить! – взбесившуюся свору
Нечеловеческих людей.
В статейке Эренбург – к затвору
Гнал каждого из нас: «Убей!»,
«Убей! Раз, немец!» - выл пискляво,
Нам в спины страшный голосок.
Гуляла ненависть шалавой –
В сердцах!
Стучалась – кровь в висок..
Я сполз на дно окопа..
Боже..
Кузьмич кровящий предо мной,
Сознанье потерял,
Похоже.. умрёт.. и я тому виной!
Я, взодный, надо было..Режу..
Шинель.. Под грудь сую бинты..
Он дышит, всхрипывая, реже..
-Скорей, ребята! Градов, ты,
Ты – старший, в тыл его, быстрее..
Кивнул мне,
Споро уползли..
Писк миномётной батареи:
Рванули взрывы грудь земли!
-Даст Бог дотащат..
Немец, тяжко,
Ползёт к своим, оружья нет,
Льёт кровь на снег, волочит фляжку..
-Добить? Простить? Где он, ответ!?
Нет, здесь война,
Всю жалость – к чёрту!
Взвод мой молчит: моя дуэль.
Кровь – кулаком в виски, в аорту:
Нет, не раззявит жалость дверь –
Святого воинского долга,
Добью «гусёнка», отомщу!
-А может.. Кой с него уж толка,
Отвоевался.. Отпущу..
Стреляю! – ткнулся в снег, вояка,
Застыл на пашне бугорком..
Нет, правда, что уж тут двояко
Смерть толковать..
Война – кругом!
------------------------------------------
Состарила – дела и лица –
Жизнь всех нас бывших на войне.
А мне.. уж, слишком часто снится
Тот, мной подстреленный вдвойне.*
*В основе стихотворения - рассказ командира взвода-фронтовика
11.
Из Калуги – немчура –
Славно выперлась намедни!
Вскрыли мы трофей последний..
Ох, морозны вечера! –
Перед самым Новым годом..
-Ты, откуда, сам-то, родом?
-Я – рязанский!
-Земляки..
Ротный мялся, не с руки,
Было, видно, приказать..
Тол(о)кся, как пред тёщей зять..
Оседлав велосипед,
Я утюжил снег скрипучий..
Мне ж в тот год.. семнадцать лет..
Все смеялись, встали кучей.
Ротный глянул на меня,
Взор продвинул на девчушку,
что стояла у плетня,
Приложив ладошку к ушку..
Догадался я, и к ней:
-Твой велосипед, бери-ка!
Просияла! –
Долго ей – вслед слезились,
Мы, до вскрика.*
*В основе стихотворения воспоминания фронтовика
12.
Перед нами – берег-лог.
Батальон в апрель залёг –
В левый бок весенней Волги:
Ямки – куцы, цепи – долги..
Вёрст – от Ржева – восемнадцать,
Мне – уже вот – восемнадцать!
Врылись в слякоть и лежим,
Почти каждый недвижим.
А на правом берегу –
Немцы..
Память берегу:
Не о них – о кочках – тыщи! –
Сплошь покрыли склон к реке..
Ливень – хлещет, ветер –свищет!
Мёрзнет палец на курке..
Разглядел:
кой-где, так плотно! –
Кочки – чёрное пятно..
Расспросил, мне, неохотно,
Пояснили, что..
-На дно, мол, ушли
Вдвойне, однако,
Что усыпанный, мол, склон –
Это лишь – одна атака,
Дескать, первый эшелон..
Тут я, с ужасом, допетрил:
Кочки – это же ..тела!
Снег их вмял, буран «проветрил»,
А весна – не приняла..*
*В основе стихотворения - воспоминания солдата-фронтовика
13.
Сон не сон...Какой-то бред...
Под ногами – табурет.
Освещают цех холодный
Лампы тусклые.
Голодный.
И Настёнка – голодна.
За стеной идёт война.
Проморгнулись,
Поспеша,
Сборка, сборка ППШ –
День и ночь, без передыху,
«Смену принял. Смену сдал»
Я вчера её, трусиху,
Под бомбёжкой увидал:
Побежала, закричала,
Укоряю на ходу:
«Папка что писал: Сначала,
Храбрым быть! И гнать беду!»
Оглянулась
Как-то странно...
Ткнулась шапочкой в пальто.
-Ладно рёва,
Завтра рано нам на смену.
Стой! Не то...
Чьи-то руки нас в охапку,
Вниз по лестнице в подвал.
Обронила было шапку,
Поднял, рёвушкой назвал –
Мою старшую сестрёнку.
Гладит:
-Взрослый ты какой!
И в комочек – похоронку
Скомкала другой рукой.
14.
-Achtung! Achtung! Partisanen!
Заметалась немчура!
Нынче главный наш экзамен:
Подсветить им вечера! –
В небо грохнулись цистерны!
Повалился эшелон..
Хлопцы стали дюже нервны:
Немцев не берут в полон!
Полоснут очередями
По «сдающимся рукам»,
Матерящимися ртами
В рожи надышав врагам!
А крестьянки. Вслед, рыдают!
Знают, немцы после нас.
Всех сожгут...
И – запытают!
Полицаи, выбьют глаз,
Изобьют до полусмерти -
Результат всегда таков.
Партизаны! – злые черти –
Для детей и стариков!
15.
«Карлы» и «Дора»
Взломали бетоны,
Октябрьский и свора –
Покинули стоны!
Вон, Ща Двести девять и Эл Двадцать три –
Партийную банду увозят – Смотри!
А мы, тридцать тысяч (!) истерзанных душ
Со всех севастопольских огненных суш,
Вгоняя патрон за патроном в винтовки,
Не знали ещё… И в окопные бровки
Вжимаясь смертельно, всё ждали подмоги!
Но, бросив солдат, уносившая ноги,
Командная нечисть грузила себя!
И волны хлестали о берег, скорбя.
Скорбя и молясь… За оставленных в ночь,
Солдат и матросов...Разорванных вклочь -
Снарядом. Приказом. И так всю войну!
Прощайте, ребятки! Не сдамся, пальну…
Пальну себе в сердце… И душу мою…
Считайте погибшей в неравном бою.
«Карлы» и «Дора» –
В клочки нашу плоть…
А душу – на небо...
Сподобил Господь!
16.
Свет от лампы жёг глаза.
Забинтовано дыханье..
Целый месяц – подыханье,
С боем шли..
И шла гроза,
По пятам шёл лай овчарок,
Если б только не ручей..
Свет от лампы – злобно ярок..
А за светом..
Сволочей, сколько! – тыловых,
Дымящих – подшивающих войну..
Сытый опер – отпер ящик:
-Что Вы делали в плену?
-Что мы делали?! – Сдыхали!
Запиши! – себе на лоб!
Два сержанта («вертухаи»),
И ещё какой-то жлоб –
Били, яростно, прикладом..
В полночь – ветерок с полей –
Я вдыхал предсмертный ладан:
Воздух Родины моей.
17.
Голодный хлеб
разрезается в Ленинграде
Суровою прочною ниткою.
-Ниночка! Прошу, не смотри так, Бога ради!..
Где-то небо, чихнув зениткою,
Раз, другой,
Заколотилось кашлем надсадным!
Кусочек – лёг, стрелка чуть сдвинулась..
«Сто двадцать пять» –
как будто вынулось,
Выпало – из горла – голосочком осадным:
-Следующий..
Очередь – шаг, качнув головой.
Голодный хлеб – ниткой – в Ленинграде.
-Ниночка, прошу тебя, пойдём, бога ради..
Пошли.
Вслед – чей-то,
уткнувшийся в платок,
вой.
18.
Ох, милок, и хлебнули мы лиха!
Почти столько же, как до войны.
Только в детстве,
Раздольно и тихо,
Снились мне распрекрасные сны.
А потом, с голодухи помёрли –
Вся родня.. Мать спасла.. А сама…
Комом жизнь стала – в сердце, и в горле.
Честным душам – погост да сума…
Мы курили с ним..
Вкрадчиво, что ли,
Не тревожа предсмертную ночь.
«Завтра, бог даст, избавлюсь от боли» –
Он обмолвился. – Как же помочь…
Ему, – Чем ? Чем утешить солдата?! –
Эту русскую душу… Мою! …
А над нами… Всё рвался куда-то
Ветер вольный, в родимом краю.
19.
Шёл Сорок третий. Май блуждал
Артиллерийской канонадой.
Встревал осколками металл —
В беседы птиц, в сердца! Так надо,
Угодно, что ли, небесам —
Терпеть бесчинства негодяев?
Весна бурлила по лесам —
Водой и кровью. Снег, растаяв,
В окопчиках и в блиндажах
Усердно чавкал грязью вешней.
Я был с начальством «на ножах»:
Чем чинней чин — тем мысли грешней!
Совсем девчонка, прибыла
К нам в штаб, едва десятилетку
Окончив.. Бей в колокола,
Господь, гуди — в грудную клетку!
Все силы Родине, скорей,
Рвались на фронт девчонки-чайки!
И в лапы чинных упырей —
И крик..
И кровь..
Как свист нагайки —
Приказ: «Прислать к нему в блиндаж
Для боевого порученья..».
И Маша вздрогнула, и наш
Комбат съязвил: «..для их влеченья»!
Всем батальоном берегли
Мы Машу, плакала, боялась..
Как раскалённые угли —
Мерцала ненавистью ярость:
Задержки званий, нет наград,
Гнал батальон на пулемёты
Тот генеральский тучный гад!
Пошла сама к нему..
До рвоты,
Я слышу тот рассветный час,
Когда вернулась: выстрел хлёсткий
Смертельно ранил — всех из нас!
Умолкла Маша у берёзки.
20.
Над Польшей,
над сумрачной Польшей,
Что русских – не любит, нас, больше,
Зависли «ночные ведьмы»*..
От холода – околеть мы
Должны.. Жгёт декабрьское небо –
«ПО-2» – в них – по двое – нелепо
Гореть – в двадцать лет – парашюты
Не брали! – бомб больше! –
минуты
Горенья – рукой вскрик:
-Девчата! Прощайте!
вниз падает чья-то,
Замёрзшая, вусмерть, косынка..
Согрелась пожаром низинка –
Военной, декабрьской Польши..
Той, что – не помнит нас больше.
* В те декабрьские дни 1944 года, над Польшей сгорели: Таня Макарова, Вера Белик, Ольга Санфирова – лётчицы 46-го Гвардейского Таманского авиационного орденов Красного Знамени и Суворова III степени полка. За неистовую храбрость в атаках и неуловимость немцы прозвали русских лётчиц «ночными ведьмами».
21.
Приказы – в роты к нам – гурьбой:
«Беречь..
..Вести стрелковый бой..
Не слать трассирующих..Чтить..,
Дома не рушить из орудий..»
Прикладом, что ли, немцев бить?
Бежать, – под пули, с «будь что будет»!?
Солдатской кровью берегли –
Мы города и городишки!
За дружбу вечную – слегли! –
В Европу – русские братишки.
-Ни голоданья, ни разрух:
Всем – «оккупацию» такую! –
Ворчал комбат..
Кричал петух
Нам вслед,
взвещая жизнь благую...
В родимых письмах – дрожь свечных
Огарков: «Хоронили в светлом..».
Из уцелевших труб печных –
Вой ветра, вперемежку с пеплом;
Картошка мёрзлая – из ней
Такие вкусные лепёшки!
В железной печке треск огней –
В землянке – тлеют головёшки.
Вошли с оркестром в Петровград*:
Рукопожатья, чин по чину,
И вдруг...
-Да кто же там так рад?! –
Пытался слёз понять причину.
Бегут с цветами, плач навзрыд,
Речь русская, не лица – лики!
-Родные!
-Братики!
Открыт – их взгляд,
Мчат, встречь нам всхипы-крики!
Рассыпались, смешали строй,
Сомкнулись русские объятья!
Стоим мы с нею: Брат с Сестрой,
Не входим в план «мероприятья».
-Меня – ребёнком – из Москвы:
Скитались, Помнили, Скучали!
Там были каменные львы...
Мой дом в конце...
-А мой – в начале...
-Как там Смоленск?
-Смоленск – сожжён.
-Как Питер?
-Голод в Ленинграде –
Был страшный.Смертью окружён...
-Не уходите, бога ради!
-Я дочь поручика.
-А я... детдомовский, с Двадцать второго.
Озёра, синие края,
Слезами переполнив снова,
Приветили мой нежный взгляд,
Лучились солнцем заграничным.
-В колонну по три! – звал комбат
В разлуку
голосом привычным.**
*Петровград – (Зренянин) – город в Сербии.
**В основе стихотворения воспоминания офицера-фронтовика
22.
По Садовому кольцу – шли убийцы.
По отцу –
С мамой, ночи напролёт,
Выли...
Зверский был налёт.
Разбомбили города!
Разлучили нас тогда...
По Садовому кольцу – шли колонны...
Подлецу,
Вон тому в шинели справа,
Иль вот этому – расправа! –
Прости, Господи, нужна...
И какого ж им рожна
Не хватало?! – плохо ль жили?
Мы, вот, надрывали жилы,
Жили скудно, но своим.
Почему?!! – в глазищи им
Не могу смотреть достойно! –
Гложет душу жалость! – больно,
Стыдно! – мне перед отцом...
Тыщи фрицев шли кольцом,
Нашим шли кольцом, Садовым,
Широченным, жарким, вдовым.
«Смерть фашизму!» – редкий вскрик.
В основном – молчат.
Старик,
Весь седой,
Волочит ногу,
Рядом с ним, совсем юнец.
Марш вояк пленённых. К Богу? –
К чёрту! – ждать войны конец
Сил уж нет! Скорей бы что ли!
Сколько горя! Сколько боли!
По Садовому кольцу Вермахт брёл.
Нет, не к лицу –
Честным людям ярость к пленным!
Шли проспектом многостенным,
Шли по Крымскому мосту,
Растянулись на версту.
Вдоль дотла сожженных сёл,
Мимо лающих овчарок...
День июльский был так ярок,
Так задумчив, так не зол!
По Садовому шла стая
Обеззубленных волков.
С двух сторон – страна простая
Нищих баб и мужиков:
Без восторга и без яри,
Заглядевшись в жизнь свою...
Шёл от фрицев – запах гари,
Запах гнили шёл в строю...
По Садовому кольцу – маршем, будто по плацу,
Шла – страна концлагерей!
Эка, невидаль...
-Скорей,
мамочка, давай, пойдём! –
Дочка тянет маму в дом.
Взгляд! – само лицо войны...
Скорбно-мёртвой тишины.
23.
По улице узкой
Что к Ландверканалу
Примкнула брусчаткою,
Мало-помалу,
Рота тянула оглобли с войной,
Чуя, как будто бы гарь за спиной –
Выжженных, вымертвленных деревень,
Лёгшую на сердце вечную тень.
Звякнув медалями и орденами,
Выпачкав кровью пролом меж домами,
Рота рванулась, осела в обломки.
Вдруг, детский крик! –
На простреленной кромке ...
Миг тишины.. Детский плач – Эхом в камень!
Русский солдат – напролом,
В эту пламень! – Опрометью! –
Под огнём оголтелым,
Эту девчушку в платьице белом,
Нёс на руках,..Прикрывая собой;
Пули шарахались в стены гурьбой.
К русской огромности –
Крепко прижалась! –
Шею обвив, белокурая малость.
Перемешались слезами ...Они.
В эти берлинские русские дни.*
*В основе стихотворения исторический факт
24.
«..Утром, в десять, стало тише,
Мы пошли все к фрау К.
Спрятались в какой-то нише..
Вновь шаги!
Вновь – к нам!
Рука –
Потянулась, задрожала..
Снова – крики, вопли, стон!
Вновь, ручища горло сжала,
Сколько их! Со всех сторон!
Траутёль, совсем девчушку,
Ей одиннадцати нет..
Окровавленную тушку..
Ох, скорей бы, на тот свет!
Наглумившись, удалились..
Мы, скорее, на чердак! –
Друг за дружкой – удавились:
Сделав петлю кое-как,
Фрау К. – свою дочурку – первой вешала,
Сама,
вслед за ней,
встав на печурку..
Фрау Р. – сошла с ума..
Помутнённая, седая,
Бормоча какой-то бред..
Твоя матушка, рыдая,
Из под дочки табурет –
Выбила ногой!
Осела..
На скользящий кровью пол..
Петли – друг для друга – смело..
Сна ли, может, это скол?
Нет! Всё – явь. Вдвоём мы с нею.
Остальные все – висят..
Помню, как дрожу, немею..
За окошком – влажный сад.
Шелест яблонь..
Смерть, помедли!
Циганштрассе вся в цвету..
Обнялись мы с ней! – и в петли,
На корзины..
Вся в поту..
Дрыгнула ногой, верёвка –
Слишком длинная..
Спаслась?..
Смерть, коварная плутовка,
Обрекла на жизнь..и грязь.
Ну а мама твоя..Сразу..
И затихла навсегда..
Не давай чужому глазу –
Эти строчки..
Никогда!».*
*В основе стихотворения - письмо немецкой женщины - сыну своей погибшей подруги
25.
За час до скончанья апреля,
В грохочущей злой темноте,
Ручьями шла - по аппарелям
Кровища. Вестимо. Но те,
Шальные, последние фрицы,
Молоденькие пареньки,
В рейхстаговые бойницы –
Всю ярость предсмертной тоски
Вложили, – Швыряя в нас пули,
Осколки. Мы, с матом благим,
В берлинскую полночь махнули,
Да так, будто в омут! Другим,
Оставив весну и победу,
Объятья родных, ордена...
Прижала к гранитному пледу –
Меня огневая стена!
Коснулось ступеней Рейхстага
Полотнище русской земли.
Цвет – точный! – У нашего флага –
Багровый!...Ну, что залегли?! –
Славяне!* Вперёд! Сколь той жизни! –
И ротный рванулся в проём,
«Прикрыть его!» - не об Отчизне,
Мысль помню. На крышу. Втроём…
На дымном ветру привязали
Ремнями – к скульптурам богинь
Мы знамя своё. Ночью - залит
Был город… Куда глаз не кинь!
Стояли обнявшись и тени –
Скрывали дрожанья спины.
Ох, липкими стали ступени…
За час до скончанья войны.
*"Славяне!" - уже с весны 1944 года на передовой бытовало это солдатское обращение. Причём называли так всех красноармейцев, независимо от их национальной принадлежности
26.
Вижу...вскрики!
Мы, похоже,
(Капли – по изрытой коже:
Поперёк траншей морщин
У седых вовсю мужчин,
Наползая друг на друга,
Образуя водосток...)
Было утро. Было солнце.
Восходил лучом восток –
По-над крышей черепичной.
Выполз свет из-за трубы...
Вокруг глаз – следы типичной,
Доскональной, педантичной
Жизни – взорванной войной,
Смерти, взвееной весной –
Свежим, тёплым ароматом
Белых яблонь, пеньем птиц.
Рядом, ткнувши автоматом
В небо, –
Очереди! – с лиц:
Слёз капель! – намокли скулы,
Зарыдало вверх «Ур-ра!»,
Как навьюченные мулы,
Грохот выстрелов, ветра,
Относили – к лесу, в дали –
Дружный треск очередей,
Звонко звякали медали
Обезумевших людей!
Это что же..
Всё!? – допёрли!?
Победили мы войну!
Явь застряла комом в горле..
-Дай-ка, ротный, обниму..
Старшина, старик мой, отче..
Крепко-накрепко! – навек! –
Обнялись:
Снега и ночи!
«Взвод! За мной!» и «Что есть мочи!»,
Обнялись: «Воды б, сестрица»,
«-Умираю, мне б проститься..»
Обнялись: «Прощай, родная»,
«Сколько фрицев, мать честная..»,
«Сообщаем.. пал..геройски..»,
По-простому так, по-свойски,
Братским воинским обрядом –
Обнялись! – мы с ним, а рядом
Клокотала, гомонила,
Решетила облака –
Рота спешенной пехоты,
И танкисты! –
Выл, до рвоты,
Ткнувшись головой в броню,
Командир «тридцатьчетвёрки»..
Слово, ветру на закорки,
Се’ло, охнуло, взлетело,
Нарастало звуком, пело;
В небо прыгнуло пилоткой,
Хохотало зычной глоткой,
Обживалось в гимнастёрках,
На погонах, на устах,
На дымящихся пригорках,
На скорёженных мостах..
Горемычное, святое,
Долгожданное, простое;
Оглушало воплем уши,
Голосило, как «катюши»,
Огневой вздымая смерч;
Замещало жизнью смерть!
Обнимал – сосед соседа,
Накатило, как волна,
Слово славное – П о б е д а!
Выдох! – «Кончилась..война».
27.
Buchenwald.1975 год.
Автобус гудел вдлинь ранета,
Рядами цветущего вдоль —
Опрятной дороги; планета
Весну подтверждала: «jawohl»!
Витала — над пашней всходящей,
Над домиками за стеклом,
Над кирхой в лучах, восходящей
В синь неба под острым углом —
Душа заревая мальчишки!
Питались округой глаза.
На коже сиденья пальчишки
И солнышко, как егоза
Скакало, металось, слепило,
Мешало, смешило, пекло!
И взгляд полный юности пыла
Легко проникал сквозь стекло.
Автобус замедлил урчанье.
Как в пропасть упёрся асфальт —
В ворота...
Взрычало молчанье
Отрывистое: «Buchenwald».
Закончилось солнце как будто
И птицей вспорхнуло из глаз;
Вдохнуло весеннее утро
В зоб птичий весёленький газ:
Чтоб пение без остановки,
Чтоб ветром сносило в поля;
Чтоб слышался мир без сноровки,
Чтоб неба коснулась земля!
Сошлись над мальчишкою своды
Из тёплых, как кровь, кирпичей.
Руками шли экскурсоводы
По жерлам чугунных печей.
В сторонке — уютный домишка
С огромной кирпичной трубой.
«Сжигали..» — дослышал мальчишка
Вдоль глаз голосочек тугой.
Со стен — лай собак, чернь глазницы,
Обтянута кожею кость,
Органные звуки...
«Всё снится!».
Упал бой часов, будто трость
На камни...
Мальчишку качнуло
От чёрного смрада трубы.
Навьюченной поступью мула
Влачились минуты ходьбы.
В «конюшне» одни «ростомеры»
С удобством для выстрелов, в ней
«Чистейших кровей» изуверы
Кровили затылки людей!
Стена. Подземелье. Глухое.
В ней все сорок восемь крюков.
За челюсть подвешены двое:
Господь и тоска всех веков!
Живыми! С разбитой главою!
Брёл ливень. Полз смрад по ночам.
Мучительной смертью живою
Шла очередь к мёртвым печам.
Мальчишки крепились. Девчонки
Ревели тихонечко, взяв —
Открыточки, как похоронки.
Значки, ничего не сказав,
Друг другу к груди прикололи.
Автобус заждался и вот
За стёклами Веймар, и боли
Утихли. Всё в жизни пройдёт.
Останется память? К о н е ч н о,
Но ужасам наперекор
Мальчишки бодрились, беспечно
Вели о другом разговор.
Автобус раскачивал пенье
Слегка постаревших ребят.
Подрагивало печенье —
В ладошках. И прятался взгляд.
© Copyright: Вадим Шарыгин, 2010
Свидетельство о публикации №110041406697
