Вера в Бога

Здравствуйте, мои в веках современники!

В тех отголосках прозрений, которые затерялись в ворохе тысячелетних переводов, интерпретаций, компиляций, составивших легендарную основу религии – новоявленного посредника-интерпретатора – между Небом и землёй, есть крохи того состояния, которое может быть названо «верой в бога» : «Ищите Бога и правду его!». Не молитесь найденному за вас, не воспринимайте "веру на веру", а заслужите право на неё, создайте себя, способного воспринимать высшее по сравнению просто с добрым и утешающим, ищите себя, ищите любовь к ближнему, который дальний, ищите самостоятельно, не приложение усилий, а состояние любви; ищите ещё не найденного, не оприходованного, не расписанного в календаре, не развешенного по стенам, не общего для всех и каждого, не готового враз и навсегда, не чужого, но своего, единственного и неуловимого – собеседника, товарища, спутника – ищите Бога! – «правды Его», то есть есть какая-то, неведомая, ускользающая от добросовестных исполнителей чужих исканий – правда о жизни, которую надо искать. И вся вера – и есть поиск, путь, дорога – с чистого лица, без посредников, пусть даже с самыми добрыми намерениями, без легенд, атрибутов. обрядов, традиций, устоев, укладов, без всего – что может прийти со стороны – «Царствие Небесное – внутри вас есть» – внутри совести, внутри восприятия, значит, в сознании, и чем более развито сознание, восприятие, чем больше будет совесть цены по сравнению с благодатью цели, тем больше и ближе будет озарение что же такое есть «Царствие Небесное».

Поиск! Бога. И правды его. Вот и вся «вера.
И поиск будет так или иначе – противостоянием «правды небесной против правды земной». И чем свободнее будет «будьте как дети», тем больше «взрослых» покажутся «первоклассниками веры», чем больше будет чистого листа, тем больше на нём своего почерка – своих ощущений, не затронутых указкой ментора, повязкой на глаза поводыря, похлёбкой благодетеля и кнутом одержимого добром фанатика...

Искусство свободнее религии, грандиознее науки в том, что касается метода: наука ищет во вне, а искусство в самом Человеке. Искусство Поэзии, которое я представляю, продолжаю в нашей современности, не означает готовых ответов, но верные вопросы и путь, движение души - гарантирует. "Ищите и обрящете!"

Ваш земной Небожитель,
поэт Вадим Шарыгин

1.

Я могу оставаться ребёнком – неведущей смерть детворой
И руками летать по небу, от всей души не зная, порой,
Ваших горестей взрослых, вашей жизни верующей смертельной!
Мы витали в облаках, а ваш тяжёлый дым из трубы котельной –
Наползал на глаза, согревая воду в батареях зимой.
А мы сердечки грели – во весь рост в атаку: «Ребята, за мной!».
И никакая вера не требовалась, никакого бога...
Я хочу оставаться ребёнком, которого ждёт дорога!

2.

Как печальны лики икон – не побалуют улыбкой.
Как случилось, что Отец, отдавший Сына на растерзание, стал примером?!
Средь жратвы : жертвы, жатвы, жути – смерть, крадучись улиткой,
Наползает на жизнь взрослую... Я, галстука шёлк совлекая, пионером
На бегу счастьем любим, мчусь, влюблённым, как в реку, в Лену;
Как майским жуком с ладони, отрываюсь от земли, полнокровной от горя!
Полноводный блеск ручья, с глубиною весны по колено,
Завладел судьбою парусника из грецкого ореха, странствиям вторя!

3.

Оглянулся вперёд :
Я стал маломальской трогательности большущим поэтом.
Я стлал поэтом – небо под ноги людей, под мерный топот;
Под смертный тополь спиленной Цветаевой под корень;
Я сплавлял слова по неслыханной реченьке речи,
речениям вальяжным неслыханно покорен!

Нескончаемо детство в седых глазах моих голубоглазое.
И высоко внизу – тень легенды : с воскрешением Лазаря,
С кровавой беготнёю за лучшую жизнь, с молитвами и мольбами;
И солнце растопырило лучики в моём первоклассном альбоме,
И более не надобно мне – ни счастья земного, ни рожденья,
И несу на руках любимых мёртвых ваших, каждый божий день я!

Оглянулся вокруг :
Пепелище счастья и гробовая темень мечтаний.
Дневник оглашают ангелы: «Осталась одна Таня..»
И высоко не нужны – любящим друг друга – Отец с Сыном,
Оба в крови друг друга, ослепшие от захлебнувшего плача!
В жерле Сухановки, в пекле Бухенвальда – пером гусиным
Новорождённых учитывают младенцев, о погоде судача.

4.

Счастливый, смеющийся Бог – пришёлся по душе ребятне дворовой!
Чтобы играл в «пятнашки», взбирался в ночь искрой, стерёг коней в Ночное;
Дрожал миражом сквозь пекло дня, тягуче охлёстываясь коровой;
И, вообще, звал куда-нибудь в даль, в глубь себя, в еле чаемое иное.

Величие, величаемой по имени, с моросью насквозь, с бредом,
Вот только что очнувшейся от оторопи бурелома – жаждой
Насытится : каждой, упавшей в тишь, веткой, себя не знавшей при этом,
И почти голосом, проворчавшим: «Бог выходит боком», причём, дважды,
Присматриваясь к остановившемуся ветру, вдыхая муть сути,
Произрастает, вдруг, изнутри наружу, осознание итога
Километровых раздумий: стоишь, как перед куклой наследник Тутти,
Ошарашенный в доску – великолепнейшим бессилием сил Бога...

Упала, в воздух рухнула всей невесомостью крыльев, птица... – Так ли,
Верно ли я рассказываю сказку, скажи, Алька? – Да, верно, точно!
Мальчишки и девчонки учатся марш играть на трубе водосточной,
Имени Маяковского, и аплодирующие ждут спектакли –
Глубокой и пустой тишины зрительного зала зримого нерва.
Под сводом полонённого неба – военнопленному Богу песни
Напевно стелют сотни лет и нет ничего, кроме этой, хоть тресни,
Нет музыки печальнее на свете, чем когда выстрел грянет первый
На Черной речке и снег, пропитанный кровью поэта, будет сниться...

Они всех нас убьют здесь, именем Бога своего, и помолиться
Веками смогут, во славу Господа своего, и лыбятся лица,
И ни один из верующих в книжного Бога не зрит – как синица
Зажата в кулаке веры – мёртвая... И только ограды, обряды...
И смеркается, волоком идущая по земле, весть – вера мнима!
И хрипит в глубине плёнки голос: «Нет, и в церкви всё не так!», и рады
Заплёванной истоме миллионы послушных, и прочь с глаз гонима :

Та самая, одноногая, насмерть одинокая жизнь всех разом,
Ещё даже не начатая вера в ненайденного Бога – так то...
И слепые вожди слепых, и мальчишка, мечтающий ввысь о разном,
И девчонка с огромным бантом на бегу – обречены на пыль тракта –
На звон кандальный – тройки, несущей Чичикова в грядущий стон века!
И никому уже не остановить эту взбеленившуюся вскачь тройку!
Ищу – не веру, не Бога – а просто, единственного Человека,
Исполненного веры о том, какой ценой верят в Бога и стойко
Оставшегося – ребёнком, внутри счастливым и вне веры наружу!

...Остановился кто-то и вспыхнул благодатный огонёк от спички.
Чиркнула комета по небосклону...Я тёплым шелестом нарушу
Весеннего дождя – дробь, разносившейся по пространству леса, стычки
Меж дятлом и сухостоем. Но мне надо возвращаться к людям, что же,
Потихоньку пойду – доживать веру окровавленную в старость...
Ветер так трогательно прикоснулся : к душе, не ставшей навек строже,

Что захотелось выплакаться на всю оставшуюся....
самую малость.

p.s.

.Богостояние

На краю постаревшей минуты, на кромке
Переполненных глаз, вровень с тенью бываем,
С той, что волоком солнце и ветками громкий –
Начинающих листья апреля, с трамваем,
Непрестанно скользящим по времени года,
В состоянии обворожительной дрожи,
Облачённый в цветенье, в ногах у народа,
Бог, отсутствуя в тёплом песочке дорожек,
Никуда не ведущих, простаивал ветром
В далеко распахнувшемся взоре сквозь грозди
Первозданной сирени, донашивал ретро
Вдоль скамеек бульвара, вколачивал гвозди
В плоть домашней стены и, развесив анфасы,
С выцветающим обликом нас из былого,
Выбирал одного из гарцующей массы,
Чтобы речью мерцающей стал избалован :
Кабинет на Лубянке. колодец в Коломне,
Иль подъезд с объяснением в русоволосой
Первой в жизни любви... Безмятежность запомни
И ещё, как над мякотью августа осы
Затевали свой гул, как в расстрел уводили
Африканскую знойность дорог Гумилёва;
Обнажённая выходка леди Годиве
Очень шла, век за веком, и смачно заплёван,
Шёл последний наш Бог, оттолкнули, затёрли
Оборванца с улыбкой – смеялся над крестным
Похождением, смех дико пенился в горле
Полнокровным вином, стала вширь интересна
Неприкаянность неба и выла волчицей
На окраине полночи римская жажда
Нескончаемых дел, продолжал волочиться
Лунный свет тихой тенью – над каждым, над каждым,
Кто ещё не пропал, не исчез бедолагой
В тёплой дымке дождя посреди одинокой
Тишины, огранённой цейлонскою влагой,
Прошептав: Орион...Дориан... Ориноко...

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125042107771