­­Сегодня предлагаю задуматься о цене стишков и стишочничества, как образа жизни и стихийного бедствия и в без того трагической истории поэзии. Заклятый друг нашей современности – Интернет – сыграл злую шутку с судьбами людей и судьбою страны. Доступ к публичности, предоставленный всем, кому не лень, создал условия такой массовости, такой концентрации посредственного творчества, которая, буквально, поглотила всё талантливое, подлинное, поэтическое. Произошла массовая подмена поэзии её суррогатом – плохими и хорошими стишками. Вольно или невольно, участники окололитературных сайтов стали настоящими убийцами поэтов и поэзии, гробовщиками искусства, ватагой развлекающихся на досуге поверхностных обитателей отбываловки.

Единичные голоса поэтов – похоронены под грудой потока стишков. Если раньше существовал хотя бы какой-то фильтр в виде авторитетных редакций толстых литературных журналов, то сейчас свершился «октябрьский переворот», «долой авторитеты!», «каждая кухарка может управлять государством!», «каждый пишет, как он дышит» и т.п. Но теперь каждый не просто «пишет», но пишет с максимальной публичностью и посредственность, помноженная на десятки и сотни тысяч копий, буквально, подменила собой всю русскую поэзию, всю память о ней, подвиг и сущность её. Поэтов гнобят только за то, что они осмеливаются сказать правду о засилье массовых публичных словесных дешёвок!


«Есть прекрасный русский стих, который я не устаю твердить в московские псиные ночи, от которого, как наваждение, рассыпается рогатая нечисть. Угадайте, друзья, этот стих: он полозьями пишет по снегу, он ключом верещит в замке, он морозом стреляет в комнату:

...Не расстреливал несчастных по темницам.

Вот символ веры, вот поэтический канон настоящего писателя – смертельного врага литературы. В Доме Герцена один молочный вегетарианец - филолог с головкой китайца - этакий ходя - хао-хао, шанго-шанго - когда рубят головы из той породы, что на цыпочках ходят по кровавой советской земле, некий Митька Благой - лицейская сволочь, разрешённая большевиками для пользы науки, сторожит в специальном музее верёвку удавленника Серёжи Есенина..

К числу убийц русских поэтов или кандидатов в эти убийцы прибавилось тусклое имя Горнфельда. Этот паралитический Дантес, этот дядя Моня с Бассейной, проповедующий нравственность и государственность, выполнял социальный заказ совершенно чужого ему режима, который он воспринимает приблизительно как несварение желудка. Погибнуть от Горнфельда так же смешно, как от велосипеда или от клюва попугая. Но литературный убийца может быть и попугаем..»

Осип Мандельштам «Четвёртая проза»

-------------------------


УБИЙЦАМ ПОЭЗИИ

                                            Почти всем участникам всех околопоэтических сайтов посвящается

Я смотрю, сквозь фальшивую твердь декораций картонных,
На, лишённые почерка, мысли – двуногие пятна шагающей плоти.
Между жизнью и смертью притоплены дни, как понтоны, –
Переправа готова для вас, по колено в крови переход, ну, идёте? –
Подгоняет толпу кто-то сверху и топотом общим
Наполняется путь в никуда... – Люди, просто, скажите : откуда такое,
Отчего так мертвы?! Но напрасно вопросами ропщем,
Может лучше оставить нам гибель искусства в покое?

И похлопают нас по плечу, мол, Есенин Серёжа,
Не расстреливал он по темницам, когда мы по горлу его полоснули!
И штыками, как в Доме Ипатьева, – в грудь искорёжен –
Облик Слова... Убийцы с охотою срежут полёт предрассветный косули...
Кровь стекает с цены в рост бездарнейших строчек, по капле
Отмеряют часы гибель чувства : как заперли насмерть, как Фирс заколочен!
И стоит тишина в этом, сыгранном в жизни, спектакле,
Переполнена смехом, до слёз улыбается очень.

Я смотрю вам в глаза... Вам, убийцам поэзии, сердце навеки –
Отдаю! Вы не знаете что вы творите, пол скользкий от горя, поверьте,
Ваши тысячи тысяч стишков – похоронки в конверте,
Каждый прожитый день ваш – по локоть в дожде
битый час и минуты калеки!

Я с толпою один на один, с громким чувством утраты.
Ввысь опущены руки. Молчанье, как выстрел в затылок. Глаза в небо взмыли.
Может быть, всё вокруг меня сон? Ночь, дождёшься утра ты,
Чтобы обняли душу с портретов своих: Гумилёв, Мандельштам, на могиле
Неизвестной – краснеют цветы, как закат на рябине;
Чтоб позор страшно милых в безумстве людей скрыл туман, да погуще, погуще!
Жжёный ужас стишков – выжгут боль, как клеймо на рабыне –
Шибанёт смрадом гибель, как будто бы залпом
в затылки нам гимн всемогущий.

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125103000334