1.

 Мечусь – от одного к другому – тщета
Господствует, как пар над утюгом –
В руке с дитём, и бельевой, вообще-то,
Верёвкой связан день, и на тугом
От ветерка, на панталоне вышит
Узор из васильков... В обводе глаз,
На  лоб полезших, может быть и выше,
Прищурившихся, с чванством напоказ, –
На с книжками под мышкой, на соседку,
Подумаешь, срывается с крючка
И строит из себя, речей объедки
Минует беглая походка каблучка.

И, улыбаясь на ходу, свежа к походу,
Сбегает в щель меж паром и чепцом,
Ныряет в улицу, как луч рассвета в воду,
Отсутствующим ластится лицом –
К ежовым домочадцам этажерки,
К народным ароматам из дверей.
Вслед, с папироской в спину, это ж Верки
Фальцет, как пить дать, мол, катись, скорей!

Малчусь – от дома к дыму – сплетни, свары:
Точильщик, в цвет ножа зазыв, котёл
Кипящих простыней и ветер старый,
Волочит тени гулкие костёл...
Засаленное мнётся время суток.
Из кожи лезет с лысиной скорняк.
Одним и тем же –  светом с тьмою жуток,
Смыкает ставни каменный сквозняк.


2.

В огнедышащем жерле июльского пьянства из бочки
с кислинкой напева и пива –
Угомону подверглись : батон нарезной,
 с отправлением в счастье
 билет через Познань,

Скользкий облик струения шёлка из императива,
С которым играет в Директора школы Борисов Олег и не познан

Ещё в сумерках сад вдоль брусчатки германской,
И на полке – суть фильма, в котором Заманский –

Насмерть жизнь заслужил на дороге, багровой ценой...
Встрепенул тишину среди ночи звоночек цепной
На странице, распахнутой в зев странных слов или львиный;
Высота голой правды снисходит мне в душу лавиной...

Пальцем в стену! – Открывайте, скорее, две длинных –
Косят сон! –  Очередями, в просвете Неглинной,
Ну, отворяйте судьбу, глухо пробуют двери
Звук, раскулаченный в дверь, – так им каждый поверит,
В том числе тот, кому сердце проткнули д о г а д к о й :
Жизнь стукачами предсказана, нет, не  г а д а л к о й!

Обомлевший от трогательнейшей тактильности строчек под парусом –
Под нахлебавшимися ветра знамёнами Рильке и Кафки, Гогена и Пруста,
Многотрубный гул Слова растянулся свёрнутым в свитки папирусом,

Так, где считали жизнью сказанное о ней, сказочность  –
там теперь тихо и пусто.

Зреет вслух мотороллера ор, рок-эн-ролла...

Сваи. Саван Норильска. И Савонарола
Вместе с глазницами сжигает на верёвочке от Неба ключик.
Страшно выколет взгляд, дерзновенный взгляд ввысь –
 лучик солнца колючий...

Перл парфюмерии периферии;
Дрожь малярии и девы Марии...

Танго поймала – на ножках в углу темноты радиола.
Смысл восхитительно, детской рукой над рекой, запорола –
Ручкой, крест-накрест, зачёркнуто : рвение в столбик седых бугаёв,
Плотную плоть мыслей в стол раскроив до краёв,
Грохнулась оземь –  Стихия стиха! – грянула чинно,
раздвинув «меха»...

Рож стало столько! ...Ты с ними построже!
Раж по заливке бетона в раскраски : природы-погоды-полгода Ягоды...
 и ягоды тоже – неиссякаем,
Изучен, икаем...

Внутренний шаг совершён, ни на что не похожий :
Выход  в открытое небо, на траверзе Хемингуэя, в разгаре догадки:
«Шипра» шипованный запах с шипеньем развеян и в фикус из кадки
Штой-то тушить, шебуршать, сопрягаясь с истлевшим  по кромке листом...
Вширь духота над конспектами имени Ленина – ленится долу, пластом,

Разве в простом переплёте так стыдно читать,
Те, осложнённые прелестью стропы под куполом, – над
Головотяпством сближения ног с теснотою подъездов громад?

Сносит шутом через «ю» парашют на жилые кварталы...
Будто скрипач над струною нависший, косматый, картавый,
Грозно сближаешься – с мощью, с мощами финала.

Ну-ка :

Фин-ляндия,
Финт,
Фенимор, дальше, Купер, пинала

Полузащитника левого – правая слёту!
Гол! Как сокол. Приобщились руками к полёту
С мёртвой петлёй – и поэты, и крылья со шлемом,
Трою лопатой открыл предприимчивый Шлиман,
Рубль – за «Троицу». Трёшка – за две. И зашли мы
В зал, где в прокуренном пиве икристая вобла,
И совмещали глотки с выдыхаемым: «Во, бля..»...

Этот июль, никогда не имеющий адреса, даты, вдруг, найден
На пепелище от спички Надежды, Воронеж чей? – Осипа, Надин...
Ритма добавили к шагу, которым стоят на бульваре
Имени гоголя-моголя... Скошенный цвет кашеварят –
Кронами бродят в котле, месят варево лета,
Я узнаю на себе : как же песенка спета,

Если поэтом по жизни – от края до края,
Если Борисов, Директора школы играя,
Так и не станет просить облачённого в облачность друга!
Так и не смогут войти в тонкий выход из круга –
Люди толпы, поимённа безликая масса;
Суточных щей аромат из убойного мяса!

Точит точильщик – ножи под ребро, точит лясы
Каждый второй вместо первого, третий – контужен
Близким, как смерть, как за семьдесят с шамканьем ужин, –
Страхом признанья в просрочке плешивых амбиций...
Квасом из бочки Союз нерушимый облиться
Может, но всё же, пристойней вода с газировкой, –
Ополоснувшая облик рука хлещет ловко

Жажду, закинут глотки в глотки дней, раз за разом,
Чтобы к испитой груди не пристала зараза!

Высохший жаркий асфальт топнет в луже подошвой,
Чтобы состарилась память на улице Прошлой...
Пришлый! Ты здесь – иноходец, чужак и тебе здесь не рады,
Слышишь, полпред Мандельштама, здесь сплошь конокрады:
Скопом воруют у дней бестолковые будни.
Ночь застит гривы коней в два часа пополудни.


Третий звонок. Поезд вздрогнул, качнуло Москвой вечерелой,
Лязгнули сцепки. И, плавно оглохнув перроном,
Тронулась Родина прочь – вдоль по рельсам и кронам –
Ход набирая, минут из окна горсть – слегка постарела.

Даль зачинается в сердце, встречь ветру с огнями!
Промельк и проблеск, просвет, перестук, переборы
Слов... И во все глаза медленно грохает Скорый,
Ночь обгоняя, трезвон миновав переездов,
Эхо колес бьётся больно об скулы уездов
Бывшей Империи, бой распознав подле Буга
Наших застав... Наш состав, по мосту, как белуга
Воёт моё неизвестное чувство героя,
Солнце восходит. Июньское. Двадцать второе...

Что-то не так...
Обрешёчен протяжный гудок.
Перелётные всхлипы на плоскости лунного блеска,
Горсть звёзд над глазами доверчиво длится

Светлые лица – с торицей в столице души – как тотально приехал
В сумрачный двор – грузовик со штыками – примкнуты
К лицам смурным... В чёрно-белом касается голосом Пьеха
Темы поющей любви в сердцевине минуты...

...И такое, наотмашь, служение –

опрокинутым в Небо соцветиям слов из ромашек,
О которых не скажешь, что их из причин создавали!
Прохудившихся звёзд многота – из прорех в сеновале.
Виден в тетрадях в линейку цвет клякс-замарашек.

Первым пером первоклассника эхо в тетради,
Эхо от нашей горбатой, облезлой в стенах, подворотни...

Кровью заплакать!
Обнять на всю жизнь!
Бога ради...

Влево, извозчик, прими,
Да включи «поворотник»!

Дом уже близко : я слышу оставленный на попеченье
Всех дымоходов – из белой акации беглый романс под гитару.
Губы мои надломили опрятный кусочек печенья.
Ветер все дни Турбиных миловидно пасёт ввысь овечек отару...

Стол с хрусталём. Абажур из прозрачной утраты.
Тянется взгляд вглубь далёкого в радости дня.
Вышла встречать, моя радость, разлуку с утра ты.
И щебетала над мёртвой судьбой ребятня...

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125071503320