Когда всю тяжесть снов и слёз своих приносишь на лице –
к подножию просторной глубины эпох, к порогу тайны зримой,
Когда исповедальна грусть твоя, попробуй, – расскажи,

Что происходит без тебя,
           что в свитке подаёт тебе юнец, охлёстнутый плащом,
                гонец из Рима?

И стоят ли того – всей твоей выдуманной жизни миражи?

Я «миражи» рифмую с «расскажи»...
Но, чтобы прозвучала рифма эта –
С какой отдачей, с непрерывностью какою,
Касаясь глаз протянутой рукою,
Остаться надо в непрерывности строки,
Так непрерывны со слезою старики,

И непрерывен взгляд её –  в разлуку на перроне!
Остановись в затмении!... Пусть тронет
Тебя вальяжный ветерок, от оторопи мыслей оторвав,
Нахлынув, обдавая свежью трав...

Тогда ты прав – когда беспамятство цветком окаменело :

Твой монумент иль барельеф лица умело
Сличает кто-то, там внутри тебя, с огнивом
В кромешной нежности душистых папирос..
Ты расскажи, как миражи в тебе, счастливом,
Вольготно тают, как ветвями в небо врос –
Благоговейной  кипой стройных кипарисов...
Как будто кровью пишет роль Олег Борисов
На плоскости экрана дальних дней.
И плачет иволга в стихах, сильней, больней;
Когда за дальним за болотом Заболоцкий,
Как будто гюйс полощет в пене облик флотский,
Трепещет обликом судьбы несчастной с виду...

А ты рифмуй, читатель, с «видом» –  дольче виту,
Или мираж возьми на абордаж,
Всеядно Слову должное воздашь,
Нет, не за то, что помогло, а за потерю –
Тобою логики кирпичной, вусмерть верю
В остолбенение седого дурака
В разгаре ветренности, сыгранной слегка!


Обширные угодья тайных слов, твой голос, не пробившейся из м р а к а,
Набат, на зов которого, о, стыд, ни званые не прибежали, ни они,
Те, кто под звёздами живут, и ты, как перст – о д и н...

И ветер охлаждает твой июнь,
как тот, скупой язык Евангелия М а р к а;

И тишина, как будто после кровохаркания Чехова,
           когда платок ему – добрейший г о с п о д и н...

Молчание ягнят скулит во мне.
Я путь нащупывал ногой канатоходца – над бездной площади канат –
луна растила тени кипарисов, колоннад...

Из ниоткуда в никуда – шло по инерции вращение вперёд..
И за душу всю жизнь – напольный, сердобольный бой часов меня берёт,
И с высотою вниз, и с шагом из.. – красуется кромешность старой ночи :

Бездомно тонет огонёк – окурка, окрика, оконца и огарка...
На серых скулах русских миноносцев Старка
Виднелся млечной Балтики бурун...

Есть родина для птицы-говорун?
Есть крупный план для ёжика в тумане,
Когда ни зги и сказ об атамане,
О Стеньке Разине в рассказе Шукшина –
Учитель сельский...

Разместилась тишина – на громогласных судорогах лета,
В разгаре плещущих об скалы рук поэта,
Гроза грозила – взорам с мостика веранд,
Глазами жил, всей жизни эмигрант,

Теряя нить, пустого в пользе, диалога,
Осознавая неизбежность эпилога –
Усадеб судеб, от которых сплошь руины...

Вы понимаете, вы слышите?! Марины –
Оборвались, как выстрелы, слова,
Перебинтованное сердце, голова...

И мысль ждала, как веру в бога инок,
И дождь смывал в тартарары суглинок,
И заглянул, как в омут глаз её, в газету,
В которую, распущенная к лету,
Тоска была завёрнута... Дичала,
Овеянная ветром глушь причала –

Там отдавал матрос просоленный швартовый,
Там к смерти под конвоем быть готовы,
Идущие закатам вспять поэты:
Там Осип пепел плеч, как эполеты,
Спокойно задыхаясь в ночь в каюте,
На юте, юге, в угольном салюте,
Держал, взвывая миражи, теченью встречь...
Ну, растужи, ввысь расскажи –

Как мне забвенному в глаза тебе сберечь – речь эту,
Обезумевшую речь!
Течь кровью..

Как тебя не замарать мне кровью рук от кромок
Самоубийств, тебя, мой обернувшийся потомок,
Тебя, умнейшего, до колик, соглядатая?

Жизнь истекает, красная, проклятая...

Эй, там, читатель мой суразный,
Ты ещё здесь, ты мямлишь – окрик грязный,
Залузганный по щиколотку, с рёвом
Гудка и глоток, ждёт настил... В здоровом
Семейном теле беспросветного стиха,
Все гармонисты сдвинули меха,
Потёртых на басах трёхрядок, ухнем!

В пляс беспробудный, в прорубь сердца рухнем,
Да так, чтоб ты, умаянный и шалый –
Не ждал чудес, чтобы строка мешала
Тебе прочавкать смысл на блюде – смысла нет!
Есть только с выстрелом в затылок кабинет
И крик в глаза, и Осип в пене на полу...

Тебе плевать?
Я знаю. Но живу
Как эхо отзвучавшего удара
Всех удивленьем переполненных сердец,
И Сына, мой не предавший Отец,
Лишь возвращенья ожидает, и недаром :

Простецкой песенки мотивчик холостой:
Ти-вить, ти-вить...Поспи... Прости...Постой...

Здесь светлой ночью стала вечность на постой,
Обуреваемая обомлевшим буреломом
Теней от жизни... Доносилась влажным громом,
Наставшая в груди немая блажь.
Что ж, расскажи как в даль рифмуется мираж...

Что нет ребёнка, не влюблённого в Вожатого,
Того, который встал в метель, пятном кочуя –
Могучим, страшным, к краю пропасти прижатого –
Не подтолкнуть, он уже там – векам кричу я –
Как это сладко пропадать, да, лучше пропадом,
И оком воронёным, с низким топотом,
Проламывать дорогу для идущих
В кромешной радости краеугольной гущи
Беспамятного срыва слов в стаккато :
Виднелся... Ком...Похож... На старика-то.
Ух, бородища, блеск скупой  – глазищи.
Вот за таким пойдут  на смерти тыщи!
Такой, читаемый в «Мой Пушкин» у Марины,
Был облик приключения... Марлины
В львят превратились – где «Старик и море»
И чаек всплеск, и роспись на просторе –
Рукою помнящей, и парус, и гарпун;
И то, как распрямил любовь горбун
В обители страниц Гюго – потеря –
Всего себя, – вот так, в себя не веря,

Является в мир Слово ни о чём,
О главном – эта скважина с ключом –
Ждёт губ, гортани, глаз произношенье
И красные перчатки с палачом,
И нищему пол царства подношенье,
И в шарф миг Айседоры облачен,
За миг до удушенья – так, читая,
Поэзии сновиденные пряжи,
Ты знаешь, будто Троица литая,
И Бога оцерковленные кражи,
И инока молящего о боге,
Уводят в даль по выцветшей дороге,
И важен только сам процесс пути,
В котором всем потери обрести:
И тихий колокол на старой колокольне,
И от кручины с песней шаг окольный,
И малахольный гений и объят
Любовью твой последний взгляд.

Когда наступит день и час, и миг, – так отстраняешься –
руками, сердцем, кровью, выстрелом и криком:

Довольно! Там, в исчадье слова диком,
Не зная ни опоры ни конца падению, доверившись напрасно,
Казалось бы, ни Сына, ни Отца, несёшься вниз, на красном –

Болезном фоне в такт безудержно слепого
Остатка речи, оставаясь в смуте скован,
Вдруг, пропадаешь, ускоряясь, чёрт возьми,
В немые недра, стрелка на часах – к восьми
Еще не подползла, а ты, бездымно распадаясь на нейтрино,
Ты, кукла, декорация, витрина
Дурацкого, дурного бытия, ты продолжаешь кувыркаться в бездну эту,
Уже жалея, ужас, дай, верни, вернись к ответу!
Но нет того, кто крикнуть может, нет  такого,
Есть только опрометь несущегося Слова...

Ну что, продолжишь этакий полёт?
Иль остановишь всё?
Вдруг, солнца луч прильнёт
К необозримой в необъятности улыбке.
День ветерок заканчивает зыбкий.
Свисает штора, стелется рассвет.
Июнь кончается. А жизнь?
Возможно, нет.

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125062404430