Участники гибели Искусства, в том числе Искусства словесности, ведают что творят, но у всех остаётся в запасе последний день, час последнее мгновение жизни телесной души – порог в Небытие, балансируя на котором уже не нужно будет думать о том, как аморальны были другие, не надо будет захлёбываться ничтожеством злободневности и фиктивностью насущного; то есть для каждого, в свой черёд, наступит ПОСЛЕДНИЙ УДАР СЕРДЦА : мгновение «задёрнутых ресниц», когда всё созданное и сделанное увидится с некой большей высоты, чем высота милого и доброго стишка на досуге, чем высота пригорка сердобольности в виде горки корма для голубей, которым давно уже не над кем парить, и этот последний вдох и выдох жизни может вместить в себя очень многое из утраченного, преданного, брошенного на произвол судьбы в три аршина земли и добра с кулаками по цене совести...

ПОСЛЕДНИЙ УДАР СЕРДЦА

Оглохшая влачилась тишина, ручьём студёным ввысь спадала
С потрёпанной, с едва у г а д ы в а е м о й в тумане, сомкнутой навек страницы.
С Е 2 на Е4 пешка белая шагнула вниз устало
В разгаре партии... И пешеходы коридора успевали сторониться
Палаты белой, где душа лежит и вверх задёрнуты ресницы
И горлом пересохшим невозможно было вымолвить – что нечему присниться :
Какие-то в растяжку судороги лет, и рвутся, и, мотая,
Искрящейся солёной гривой, кони на дыбы, и тень Алтая –

Над куклой девочки, которая в охапку с куклой, ищет – Канта – тень – от банта.
Пришёл отказ, с тяжёлой неспособностью обнять – упали мускулы Атланта.

Спокойный ужас накатил и вышиб ветром – рамы, дверь на входе...
И выдох мал, и млел настил : был, вроде, мост над пропастью бездонной.
И белая рука в руке – склонившийся над телом – пульс находит.
И ломит снег лавиною над опрокинувшейся в сумрак дня де Belledonne...

Куда-то делось всё. И все. И весь...Вся жизнь. Весь стаж труда немого.
И слух пропал услышать дождь. Из слёз.
И слез с весёлой крыши трубочист весь в чёрном.

И в четырёх стенах, плюс потолок – так умирать в строке не ново,
Что скинутая в грудь лопатами ютилась тишина под дёрном –
Вполне привычно, сколько их, в охапку с мглой умолкших и навеки!
Бреду по штабелям разъятых душ...Ни слова вымолвить.. Они внавал, как брёвна,
Как мумии, вдаль нескончаемо виднелись, как бы человеки...

И свет ей падает в глаза, которые открыть она уже не в силах, в полночь ровно

Глубокий колокол, так мелодично огласил... И звёзды те же,
Что были тысячи умерших лет приклеены к тому же небу, так любовно
Тащили ангелы отживших душ под корень спиленные брёвна...
Среди задёрнутых ресниц, вдох с выдохом чередовались :
реже, реже, реже...


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125101004906

-------------------------------------------------------------

Поэты отвернулись от чуда и не совершают таинства, сами мысли недостаточно небесны, а слова недостаточно случайны, а дела их достаточны для того, чтобы никто не сказал и даже не подумал о них: «один против всех».

Читатели покинули поэзию, ушли, как крысы с тонущего корабля, и только капитан на мостике, да юнга за штурвалом – верность долгу и верность другу – остались на тонущем в память корабле...

Мне до сих пор не верится в существование взаправду того, что я увидел на всех окололитературных сайтах. Я не могу поверить в такое поголовное отречение от поэзии, в такое сплошное покидание её. И всю степень отчаяния и ужаса никогда не расскажу, никому, пусть это будет просто моей ошибкой, обманом, преувеличением, просто, страшным сном, который увидел, потом проснулся и всё, как рукой, всё снова солнечно и прекрасно!

Я продолжаю верить и искать слово «МЫ», не ограниченное местечковостью, но уподобленное цепочке людей, взявшихся за руки, опоясавших земной шар, воздвигнувших в небо глаза с единственной просьбой : никогда, нигде больше не устраивать жизнь такой ценою, поэзию среди такого ужаса непонимания её и такого одиночества лучшего среди «лучшее враг хорошего»!