Поэзия имени Мандельштама

Вся моя поэзия – это беззаветное служение Языку, это создание речи, на которой говорит Небо, с которой невозможно жить человеческую жизнь без глубоких перемен в восприятии, в совести, в сознании. Именно этот мой поэтический перевод с Небесного на русский – имени Осипа Мандельштама – великого первопроходца русского кругосветного чувства и всемирного Слова - выводит "временную" современность на вечный уровень - "будущего из прошлого".

Такую высоченную Поэзию нельзя обозревать на дне досуга и обывательства, неприемлемо просто обводить глазами, пробегать мельком, принимая к сведению мимоходом, втискивая её между стишками, в разгаре потребления досуга. Это особый строй или настрой речи, требующий чутья на превосходное, обязывающий к многократному провозглашению, вживанию в текст, возвращению в себя и буквального породнения с каждой строкою в контексте её представительства всех остальных строк и во взаимосвязи их творческого единства.

Именно поэтому – моя поэзия в настоящее время – есть терра инкогнито для абсолютного большинства современников и скорее устремлена к ним из будущего, прошлым коего они по отношению к ней являются. Быть "имени Мандельштама", значит, быть не просто БЕЗ читателей, но ВНЕ их, выше их сегодняшних возможностей, значит, пригодиться всем им, в лучшем случае, в последний день или час жизни, поэтому так исключительно одинока поэзия как таковая.

Жизнь имени Мандельштама – это жизнь большого поэта каждого времени, посреди каждых временных людей, которых день за днём, свет за тенью, по капле своей крови, поэт превращает в граждан вечности, которые не поспевают за «будущим прошлого в настоящем» и являются, в лучшем случае, добросовестными соглядатаями сотворяемого чуда магического преображения сознания посредством величания Языка до уровня мантры, молитвы, только выше, с учётом создания необходимой для обновления сознания неопределённости, или выхода из под диктата «прямоходячего содержания» на простор условного значения и предназначения каждого слова, оборота речи. Необыкновенность, неординарность исконная – от мышления до оформления в словесные конструкции с, при этом, обозримым в витиеватости, с обузданным чувством меры воображением, – вот и весь секрет звукосмыслов настоящей или вышестоящей поэзии, поэзии имени Мандельштама...

Вперёд, могикане, почувствуйте, если сможете!

Ваш В.Ш.

Как льётся невидаль на глубине полотнищ сна на тыльной
Сторонке взгляда! – и такого волшебства во мне в достатке –
Давно с лихвой уже, практически с рождения нательной
Заворожённости очей, в которой славно тонет сладкий,
Континентальный аромат высоких мачт на вешнем рейде :
Воображения волна, входящая в разбег цунами –
Вширь поглотила чувства мелкие! – Ну, что ж вы, флаги, рейте
Над сонмом странствий, на ветрах вселенских, знайте, между нами,
Я сотворяю мир! И сотворённым насыщаюсь столько,
Сколько могу вместить, и ластится, вдруг, древняя Эллада
К тысячелетним всплескам Мраморного моря – льётся с толком
Речь безрассудная – беспамятного рая Илиада.
Я не имею отношения к живущим в смерть буквально,
Вот и приходится жить неприкаянным, во снах мотаться,
Спасаясь от : идущих к цели содержанок и нотаций,
Воззрев : Суматру, Саласпилс, Сайгон иль кабинет Овальный,
И гимн единству громоздить – взаимосвязи крыльев всплеска
Лучистой бабочки и рукотворного объятья пары
Влюблённых глаз – где-то в окрестностях судьбы спадает резко
С монументальной статуи души покров, стоит поджарый
Всемирный день и светится наилегчайшею улыбкой,
С подобной в детстве солнце мчится между сосен в шум пригожий.
Ручная стрелка на запястье отмеряет сшибки шибко –
Секунд стареющих и чувств, бредущих вкривь по дряблой коже.

У поэзии моей,
имени Мандельштама, –
штаммы Осипа и штампы оспы с пятнами

Кровоподтёков на лице, воздвигнувших дом в сердце, прихожан –
Храма Сло'ва... Что ж, птицы, крыльями вспомните поэта,
не пошедшего на попятную,
Обескураженного ввысь в духе русских на паперти
парижан!

У прицельных строк моих,
имени Мандельштама, – боль, прямо в яблочко глазное –
быль жгучая!

На четвереньках, угол зрения потеряв, губами страшат
Моей плоти мечты – изуродованы, исковерканы,
дожидаются светлого случая,
Пока с размаху в лицо – от народа на память –
грязи ушат!

У поэзии морей,
имени Мандельштама, – жадные взмахи чаек, широта в глубь прошлого,
И ещё шлейф гудка, шелест протяжённого в память полотна...

Я не знаю как хлебать дни с помоями, я, по-моему,
поэт бедолаг бедлама пошлого,
И погибель имени – Мандельштаму,
как снег в апреле, видна!

У просодии моей,
имени Мандельштама – звонко кровь хлещет
и не выйдет никто – видите!

Чёрный куб имени Малевича поглощает души гуртом.
И стоим мы с тобой, родная душа, перед фактом разъятых мачт,
горлом видим покой : «Выйдете!».

Вешний ветер хлобыщет – ставней на соплях –
в благодушье густом.

Я догадался сполна о бесчинствах религий, регалий.
Лишь только кровь очутилась в горсти – зачерпнул омут веры.
Сытые речью простецкой, рты так оглашенно рыгали.
Русский исход дополняли, стоймя под водой, офицеры.

Лучшие фронт устилают, в тылу – скользкой нечисти столько!
Я догадался навек, что нигде правды нет и не ждите.
Как научиться молчать в высоту, слово выпростав с толком?
Только поэт – поводырь в никуда, стойким мыслям вредитель!

Вместо того, чтобы в столбик пожить – оглашаю утробы :
Пользы зубастую пасть – строки под ноги барскою шубой
Славно швырнуть! – ну-ка на-ка, читатель, отведай, попробуй
Эхом тоски слиться в вальсе с бессмыслицей грубой!

Я достучался до Неба – там пусто, там нет продолжений
Для миллионов из тех, кто уверен в обратном, там – всплески
Умерших душ – там раскосая смерть, мачт косые сажени;
На сквозняке в никуда, в гробовой тишине – ропот веский...

Мир разделён : на изрядно пропащих и канувших прочих.
Я доигрался с огнём – стал поэтом всемирного срока!
От большинства на земле – между датами – почерка прочерк.
Даль моих глаз, в опахале ресниц, в высоту одинока.

Это ведь сон,
просто, долгий, контуженный сон на двоих,
нескончаем, как бег!
Нас убивают, поэтов, поштучно и в сроки,
В те, что дымятся, когда в жирных пальцах прикурен «Казбек»,
и воронью чёрно-белые вести подносят сороки.

К чёрту ваш пир!
Мои строки вразнос, – на свободу, в полёт
Выброшен смысл из окна, под «Прощанье славянки».
Мой Мандельштам собирает в ладони дожди
и слезинки, и пьёт.
Тащится век за спиной, как в Блокаду
о д е р е в е н е в ш и е телом по Невскому санки.

Это ведь ты,
житель будней, всегда ни при чём!
Это тебя – не касаются строки в крови
и студёные руки.
Что ж, досмотри – как высоты вершин подпирают плечом,
Карандашом на коленке чтит почерк разлуки –

Снежная мгла!
Коли мы Калымы колуны
Ватного воздуха пережуём на лету ртом щербатым.
Значит, язык заплетя, запретят колдуны
Нам возвращаться в разъятые арки Арбата!

Это лишь сон,
просто, сон несуразный, здесь выдуман дня
Несуществующий час, когда все наши вместе.
Он языком прикасается к сахару, радости для,
Скомкав в ладони построчно грядущие вести...

Это ведь та,
та же самая карта с названьем простым :
Имени в ночь убиенных княжон – в рай дорога!
Хмель ошарашенных судеб – их кровью простим –
Взвывшего в стельку, над штофом рыгнувшего бога...

Это судьба –
Моя – быть ему равным в рассоле с пупками с дымком.
Быть Мандельштамом на час, за мгновенье до стенки!
Я с передёрнутым, будто затворы, исчадьем знаком,
И с ветерком обживаю лихими стихами застенки!

Это всё блеф :
Здесь у них на земле – никогда никого.
Здесь с небожителей небо сдирают, как кожу!
Может быть, сон успокоит меня и его.
И для просмотра финала людей
нас с ним высадят в ложу?