Борису Пастернаку до 1928 года, посвящается..

­­­     Что-то  н е н а з ы в а е м о е,
   немотствующее,
           в ранге освещённой тени от погасшего фонаря,
который восполнен соседними,
всё ещё в едином с ними строю... Это что-то пою :

Ветхим хором ветров в створе Волхонки, с волхвами ночей овеваю,
Уподобляюсь пышному караваю –
С раскрашенными улыбками карусели,
Которую оседлали девчонки, в которую мальчишки,
детства навсегда не покинувшие,
с рукоплесканиями, по кругу присели...

Что-то отдалённо напоминающее встречное небо,
когда руки касаются влажной кромки ресниц и
несуществующих в существовании на виду у глаз облаков,
когда есть что-то – как бы и вроде бы – и, уже был таков,
уже нет тебя, уже – ну тебя, хуже нет тебя! –  весна раскупорилась но...
всё качается подвыпившим дворником, но
всё кончается, как в кино,

по мановению режиссёрской, дирижёрской
палочки или, в мемуарах проставив галочки, –

всё возможно у этого неизгладимо-неведомого «что-то»,
подначивающего мир, как грудь подначивает к прыжкам икота,
Любые дела отвергающее намеренно,
Хомут, с насмешкой насобачивая, на мерина –
Это залихватское, взбалмошное в теории что-то:

Что-то от лукавого, лукового, сияющего, смеющегося, смущённого вида,
Из твида, из Майн Рида, из Мадрида, из аристократично подмешенного цианида;

Что-то обманутое в лучших мечтах, с саблей во весь опор,
Что-то нависающее над старостью, как над старухой, во весь топор!

Что-то :
С нашитой на русский шлем звездою красной,
выцветшей, как кровь на белом кителе адмирала,
В лице бледности коего вся часть и честь умирала,
А вместо неё народилась, перековавшая на марках мечи на орала,
Карла Клара, укравшая у него одушевлённость коралла.

Что-то невмоготу, что-то утрачено навеки, на веках всеми,
что-то отпустило табурет ногами, скользнув тенью в сени,
И осталось – что-то, под каждым житейским потолком,
Что-то о колоколе, который звонит о ком...

Что-то возлюбленное до потери самообладания:
Когда здания несутся по улице Мироздания,
Вскакивают капли в лужах, последние из дождя,
Когда рябого чёрта вождя ещё не взгромоздили на пьедестал  зла с бетоном,
Когда авоська в руке наполнена скорописью ног, батоном
Свежим, как улыбка по случаю...

Что-то я себя великолепием прорвы мучаю,
С остывающим налётом наглядности в отстающем голосе,
С распирающей яростью жизни, в созревающем наспех колосе;
Что-то будет от всего этого, заигравшегося в карточные игры,
накачавшего вращением по кругу икры, велосипедиста...

Тихо вокруг. Как в Чистополе, чисто.
Как в чистом поле, чисто...

Что-то:
Без кого возможно прозябать только,
Без кого загубил Империю Колька,
Оставшись на полу с семьёй и добровольцами в подвале Ипатьева,
Влез в чужую войну, подменил миллионам судьбу и страну, мать его...

Что-то :
Без чего невозможно жить,
чтобы жизнь стала сестрою.
Умопомрачительно на песке строю
воздушные замки,

Не замки′ – без невозможности не хочу
Вылечивать нервы, жаловаться Чехову, как врачу –

На бессмыслицу бессонницы городов,
на в три аршина готовых к расстрелу жильцов и на придурковатую,
малахольную, но всё-таки, веру, хотя бы в завтрашний день!

Хоттабыч, старик, мне, просто, до отвращения лень –
Обращаться на «вы» к эпохе, как немой погонщик к слепому мерину, –
говорить с современностью её же кнутом!
Слишком многое отложено исповедального – на после похорон, на потом –
когда сварен уже «суп – скотом»!

А эти гривы, эти волны бушующих на ветру тополей –
Во дворе умирающего века – заныривай в них, упадай ввысь поскорей,
Торопись быть в замедленном расцвете купы цветочной,
Звёзды не будут освещать взгляд твой вечно, это уж точно!

Всё завершается, когда кончается взгляд!

Когда нет этого – несказанного, необлучённого, необручённого,
не обречённого на безалаберность в слове,
Взгляда,

Как будто руками перебирая в жирном на цвет плове,
Ищешь сошествие на землю сумерек во столетиях беседок,
Посреди обязательных бюргеров, обознавшихся соседок
Старинного сада Дессау двадцатых годов, вдоль Баухауза,
Всё впопыхах узнаёшь, натыкаешься на непонимание, упираешься,
как в гранитную облицовку упирается волною Яуза;

Нам русло судеб ограничили плоским гранитом!
Но я живу особняком в особняке, знаменитом
Тем, что там нет стен – а у дверей ввысь – нет фурнитуры,

Что-то там всё-таки есть...
Тень от натуры,
      запах микстуры?

Что-то обострённое, оголённое, обворожительное до крови и костей,
Избегающее гостей, извивающиеся с лёгкостью акробатки под куполом...
Как! Вы верите во всё с трибуны сказанное? Глупо вам –

Веровать лбом в пол, переметнитесь от правды к правдоподобию,
Жители одиноко торчащего общежития имени Коминтерна!

Всё сказанное лишь отчасти, от счастья – верно.
Наверно, не будет на лицах печали,
Только если каждый день жить в её сердцевине, в начале
Растворяемого в май окна –  в высокий ритм о свободе, в ветер перемен,
Ничего не обещая будням окаянным взамен,
Кроме взгляда, за горизонт мечты жизнь умакнувшего,
Кроме счастья от нагрянувшего –  на  н е н а з ы в а е м у ю
ипостась н е н а з и д а е м о г о скопом минувшего.

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125070303868