­­Когда-нибудь в далёком и уже свершённом будущем, когда душа или сознание вырвется на свободу самодостаточности и перестанет воплощать и ощущать себя исключительно через «еле-еле душа в теле», то есть через мясорубку головного мозга, или через рождение во плоти; состоится такой диалог: одно, только что приобщившееся к вечности, сознание задаст вопрос сознанию, для которого жизнь Неба или жизнь в Вечности, необусловленная формой, сроком, телом, делом, выживанием – естественна и уже давно дом родной, а вопрос будет такой: когда людям и как именно подарили свободу души от тела и смерти?

Ответ последует, примерно, такой:

Свободу от прислуживания плоти (от роддома до кладбища) душа или сознание обрело не по приказу свыше, не в результате естественной эволюции, это не было подарком и случайностью. За эту свободу огромное количество самых утончённых, укоренённых в небе душ сражались с массовыми людьми – сражались беззаветно, самоотверженно, оставаясь в абсолютном меньшинстве и на протяжении многих тысячелетий человеческого времени. Лучшие, высшие, небесные души жизни положили ради того, чтобы прекратилось «счастье на чужом горе», или жизнь от рождения без согласия до смерти по произволу! Кто-то кого-то любил так, что церковный бог вздрогнул от изумления – «просто ты умела ждать, как никто другой»; кто-то вышел один против всех и каждых, кто «вместе с кем попало», вышел со свечою одинокой навстречу сплочённой кромешности разнообразия ничтожного – с поэзией жизни и пропадающего пропадом Слова – против сытых рифмовок «от всей души» или наперерез миллионам приемлемых, как перегар, стишков:

«В толще выцветших волн колыхалась заря,
Папиросами в тёмную воду соря,

Пароход шёл вдоль века, истории встречь,
Никому на земле никого не сберечь!

Но сейчас, в этот миг, дорогая моя,
Обнимая тебя, о высоком моля,

Я сберёг, я смотрел вслед отставшей реке,
Вдаль, где Волга в любви прикасалась к Оке!

Потонула река в чёрном вареве звёзд.
И виднелись огни. Жизнь на тысячи вёрст»
Март 2015

А кто-то рассказывал ученикам в школе – что-то большее, чем «школьная программа» по литературе, рассказывал так, что будто исповедь поколений звучала многоголосьем скорби и радости, и никто из залпом слушающих мальчишек и девчонок не догадывался даже о пожизненном одиночестве их рассказчика – учителя или учительницы, о цене этого, возвышающего и парящего над пропастью чувств, голоса, оседающего, как листопад листьями на тверди существования, великолепием оттенков, отголосков, нюансов. И только жизнь спустя – у кого-то единственного из учеников – ныло сердце от осознания важности услышанного, важности самого Слова и невосполнимости потери...

А кто-то шёл добровольцем на фронт, а кто-то рыдал бесслёзно в детском доме, кожей ощущая сиротство и одиночество зачем-то повзрослевшей души; а кто-то прикрывал отход товарищей по оружию, остался навеки неизвестным солдатом; умирал с корочкой голодного хлеба на устах в блокадном Ленинграде, обречённом на смерть своими и чужими... Кто-то валился в траву, в саморучно выкопанный ров под команду: «По врагам народа и революции...Пли!». Кто-то смотрел вослед – не вернувшимся жизням, никуда не идущим дорогам... Кто-то спокойно и безотрывно смотрел в лица – верующим на крови, живущим ценою смерти, пляшущим на костях поэтов неба – без укора и ожесточения, но так, что смогло свершится будущее – без круга рождений и смертей, без смертельных разлук с любимыми – иное состояние жизни – пребывание в вечном разнообразии, вместо совести «местного значения», вместо «— Ты, стол накрывший на шесть — душ, Меня не посадивший — с краю...»

Так вот создавалось право на Вечность, на свободу души от тела, от добра и зла, от государства, от границ и ограниченности, от жизни до срока, строем по ранжиру и скопом на одного! Помни об этом, душа моя! – таким будет ответ на вопрос.

----------------------------------

Вадим Шарыгин

НЕИЗВЕСТНАЯ СВЕЧА

Чтобы нам прекратить смерть и сметь хоть немного –
Сколько, скольких мы здесь до крови потеряли!
Ночь ввалилась в окно, в детский дом, одиноко..

Заблудившихся рыб блеск чешуй в прочном трале –
Так кричат онемевшие жабры, разъяты,
Переполнены: грохотом, кровью, потоком
Нескончаемой ловли... Твой облик проклятый,
Человечья порода, в исчадье жестоком –

Прекратится когда-нибудь – бойня с подтёком –
Почерневшие крючья под ребра младенцев..
Хлещет гогот безумных беззвучным потоком,
И рожают нас в гетто, и некуда деться!

Нас старухи больные ведут к счастью скопом,
По ранжиру прикормлены – лики лоснятся...
Гонит плетью толпа будни бредней галопом.
Я единственный – против? Счастливый, раз снятся
Мне безбрежные дали... Ацтеки... Аптеки,
Где душа стала телом, скелетом ходячим;
Где с рецептом от горя в руке... Холод некий
От душевнобольных – пахнет немощью клячи...

Ох, душа моя, Вечность твоя – на пороге,

Но дойти до него..

– Слышишь детские взгляды?

Это – люди с руками, без рук, на дороге,
Повзрослевшие чистят от крови наряды!

Нас больные ведут к счастью – скопом и строем –
Умирать – так привыкли, слюней клоунада
На гримасах старух... Так чего же мы стоим?!
Если Небо закрыто. Камней колоннада, –
Будто виселиц строй, быль распята на окнах;
Опостылевший грохот лопат над могилой –
Утопает в стишках, как в чугунных волокнах,
Плоть расстрелянных чувств... Ты почувствуешь, милый,
Мой читатель, мой друг, каково быть поэтом
В этом, выколотом из глазниц, плёвом деле!
Спит смертельно солдат неизвестный, при этом,
В тишину облетевшую ветви одели
Спозаранок ветра, день за днём убивали
Нас, единственных здесь в этой жадной утробе!
Тихим войлоком топот толпой обивали,
Чтоб не слышать, как судьбы и души угробит

Свора старцев, старух – чернь глумится над стадом
Одинаковых лет... Вот такою ценою
Вечность вновь обрели, камни в нас камнепадом
И дистанция смерти, вдруг, стала цепною.
И свобода... Она... Просто, помни об этом :
Как сражалась душа, безрассудством объята,
Как смеялась и пела! Во мраке... Согретом
Неизвестной свечой на могиле солдата.

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125101408962