Обновлённый, сокращённый и дополненный, заново отредактированный мною цикл стихотворений получил путёвку в жизнь,
 надеюсь, в жизнь долгую, как и то состояние, о котором можно сказать: «любить по-русски».

1.
Прощай, Анастасия!*

Токмаков (его история любви и смерти)

Анастасия, Анаcтасия,
Мне приглянулась насмерть Россия!
Вынес её на руках из вагона:
-Кто вы? Откуда?
-Ссыльные... С Дона.

Анастасия, Анастасия,
Льнёт, чуть живая, к сердцу Россия!
Я загляделся..плачу, ликую…
-Тиф..Умирает..
-Мне бы такую…

Анастасия, Анастасия,
Радует грустью песен Россия!
Батюшка в церкви: «Дети, отныне..»
-Счастлива? – Очень!
-Ты? – И в помине!

Анастасия, Анастасия,
С песней в обнимку гибнет Россия!
С воем прижалась, словно бы зная..
-Гибну, Петруша!
-Что ты, родная?!

Анастасия, Анастасия,
С неба на землю льётся Россия!
Сыплет дождями: слёзы да плачи...
-Все мы погибнем?
-Как же иначе…

*Отрывок их поэмы «Антонов огонь» о Тамбовском восстании 1920 года

2.

О, сколько дней с котомками вдоль нищих поколений в нас сгорело :
Пропали пропадом и врассыпную сгинули в душистой прорве сна!
И тени памяти на выцветшие лица из альбомов, и красна
Весна застольем белизны нетронутых тарелок.

О, как надёжна и черна,
червлёным золотом сусальных капель куполов обрамлена,
перекрестивши троеперстием знамёна, времена;
От проливных дождей и слёз раскисшая, и в колеях,
уездных душ с рассветом под гармонь... – святая грязь.

Как навсегда в душе моей, как будто
вид заскорузлой под ногтями глины с кровью –
Печаль, под неслыханный звон,
неслыханно сквозь сердце запеклась!

Я материнский на руках плач возношу, стенаю горлом
В ночь пересохших горловин и перерубленных с рожденья пуповин –
взвываю волком в небо матерную связь :

Винтовок Мосина в расстрел поднаторелых
и крытый хлебом стопки, полной до краёв судьбой!

Дымок с натруженной цигарки – голубой...

Молчит набат души моей,
как плёс в закат, как штиль морей,
Опустошённо догадавшийся о чём-то –
продолговатым взглядом, вдруг, узревшим
Седого сердца – брезги, брызги, бреши
и белизну пустот нетронутых тарелок.

3.

Хрущёвка

Покорная стояла. Отселённая.
Покинутая всеми навсегда.
На срубленных деревьях тень зелёная.
Нависала серой тучею беда —

Над плоской крышей. Выпорхнули голуби
Из настежь позабытого окна,
И, взвившись в серый облик неба проруби,
Исчезли в прорве пасмурного дна.

Последние мгновенья
до крушения...

-Держись, пятиэтажка, я с тобой!
Таился ужас в стёклах, птиц кружение.

На слом!
      На снос!
            На гибель!
                     На убой! —

Век новый вёл её, на бойню времени.
Она не понимала что к чему!

Удар!
        Ещё..
Раскол : виска и темени...
Тяжёлый грохот глохнет. Дом в дыму.

Остановились, замерли прохожие,
Заплакала старушка. Ветер сник.
Смешались в кучу : «детские», «прихожие»
И «Полюшко..», и полочки для книг.

Нахмурив тучи, небо раскручинилось
Тонюсеньким убористым дождём.
Вдруг, взмыла, на обломках судеб, вымелась
Армада пыли! Сгинул даже дом –

Соседний – сносят нас теперь кварталами, –
Оставив три аршина на покой.
Страна моя, с глазищами усталыми,
Стареет в беспросветности такой,

Что страшно молвить – каждый год – Семнадцатый,
Меняют только вывески на нём!
Мне с влажным взглядом вдаль пора признаться-то :
Снесли давно нас всех, эх, подмигнём

В разлуку с жизнью молодости, с золотом
Небесных сфер, с любовью не удел...
Грохочущим обрушивали молотом
Стенанья стен, ишь, бригадир вспотел!

Стояли люди. Взглядами любовными
Прощались — с прежним... Прежде, одолей,
Жизнь, души наши! Выкатились бревнами –
Останки памяти остатков тополей.

4.

Любить по-русски, значит, в ноябре, второго –
Вдоль кромки Крыма ствол к виску, коню вдогонку,
Который – в волны, в кровь любить, не будет крова
Мне на чужбине! Тень от сна взошла в сторонку
По белоснежной безумолчной вертикали –
По сопряжениям исчадий и повадок:
На флангах с грохотом ручьи с небес стекали
И был денёк на счастье молодости падок...

Любить по-русски, знать, в шинели не по росту,
Приладив штык, под Вязьмой, к трёхлинейке старой,
Поднять над бруствером судьбу свою и просто
Бежать, бежать... И облака бредут отарой
Над головою, воют юнкерсы, знать, взрывы,
Вот-вот уже, как раскулаченные пятна
Большой семьи, но добровольцами смогли вы
Пойти, мальчишки! Как позёмка неприятна,
Стегает щёки, вдруг, затвор заклинил плотно;
Любить по-русски, знать, до смерти жить придётся!
Слёг, весь в крови, ещё живой мальчишка потный.
И очень жалобно скрипит журавль колодца...

Любить по-русски, значит, старость одинока,
Полвека ссылок, лагерей и строчки писем
Размыты ливнями, слезами, и в бинокль
Не разглядеть тот день и час, когда зависим
От уходящих навсегда шагов, и Анна
Уже предчувствует и знает, что к расстрелу
Её – уводят – адмирала... и с дивана –
Шёлк, шелест строчек, жизнь спустя, под стрёкот стрелок
На циферблате... С русским сердцем нет приюта
В стране родной осталось нам – любить по-русски –
В альбомах жизнь... Сухой остаток Брута, брюта
Заполонил собой хрусталь овальный, узкий...

Любить по-русски – Три сестры стоят в обнимку
На распоследней на обочине и видно
Как стихший вечер, будто шапку невидимку
Надев, вдоль Нерехты, а может, где в Видном,
Сгустил свечение романса в сердце каждом.
И грусть по-русски, вдруг, привиделась струною;
И, в благоденствии заснув, старик, однажды,
В кровь ощутил – как жизнь проходит стороною:
И то как птицы вознеслись, и то как шторы
На заколоченных окошках лет повисли...
Любить по-русски жизнь в последний день, в который
Обнять тебя – порыв души, чуть скомкав мысли...

5.

Был такой капитан Иванов
В Добровольческой* Армии нашей.
Не солдат вёл в атаку — «сынков»!
Расползалась заря жёлтой кашей

По бескрайней усталой степи —
Опалённого русского Юга.

Я, бывало, ему:
-Петь, поспи!

-Не, я к роте, свирепствует вьюга!

Всех солдат обойдёт, обнесёт
Своих деточек — «шуткой в улыбке»,
А «детишки» — шахтёрский народ,
Кто силком к нам, а кто «по ошибке».

В первый раз его встретили зло,
Мол, пришёл гнать на смерть «офицерка»!
А с боями...

-Эх, нам-то свезло!
-Он всей роте часовня иль церковь!

За душой — ни казны, ни земель,
Из вещей — гимнастёрка да крестик.
Роту выходил в зной и в метель
Их скуластый «расхристанный крестник»!

Разносили дождями «Ура»
Этой странной семейственной роты —
Боевые родные ветра,
Сапожищи трёхцветной пехоты.

Взрывы! Очереди! Нет пути!
Хватанули грязищу губами.
-Чёрта лысого, дайте пройти,
Эй, ребята, вы здесь или с нами!

И Четвёртая, все как один,
Расцветали, как свечки каштана!

-------------------------

...Солнца луч, сам себе господин,
Лёг, однажды, на лик капитана...

Подхватили, прижавши к груди,
Не стесняясь, рыдали, как дети.
Много всякого ждёт впереди,
Много горя случится на свете,

А запаянный гроб, день за днём,
Отступал вместе с Армией нашей.
Померанцевым ветхим огнём –
Расползалась заря на нём – кашей.

Так и шёл капитан Иванов –
На руках, хоронить не давали!
Над колонной бредущих сынков
Ветром бредили звёздные дали.

*Добровольческая Армия под командованием генерал-лейтенанта
Антона Ивановича Деникина Вооружённых сил Юга России.

6.

У нас с руки прикормлены : тоска и смертный бой,
У нас для встреч с разлукой – пристань, простынь, сходня!
Нас миллионами рассредоточил чёрт рябой –
По Колыме судеб! Мы умерли сегодня

На всём пространстве жизни, вплоть до северных морей!
Как высока любовь паденьем в пропасть истин!
Остановись, вглядись в глаза России, поскорей,
Частим шажками по рассвету, щёткой чистим –
Мундир державы строгой – пусть они блеснут в ночи:
Пожары, свечи, сплав медали «За отвагу!»,
Глаза от голода...Давай, спокойно различи –
Свой силуэт в разгаре «Доктора Живаго»,
Чтобы познать как любят те, которых больше нет;
Чтобы с протяжным эшелоном породниться...
Остывший чай. Сорок второй. Вагона тусклый свет.
И с лязгом дверь на фронт рванула проводница.

Глаза в глаза с судьбою. Жизнь навзрыд. Всё позади.
Все переселены – кто в книги, а кто в плиты...
Побудь ещё, не угасай, весенний, погоди,
День, мы здесь все, с любовью, насмерть позабыты!
Мы на руках несём своих любимых – мёртвым, им
Уже не больно... Так что, крепче прижимая
Холодной плоти сгусток, лишь губами говорим...
И вслед кивает веточкой страна немая.

7.

Ещё одна Анастасия

Как призраки в порту Сиди-Абдаля
Останки — русских судеб — кораблей.
Их вместе с первым солнцем увидали
Эскадры поднебесных журавлей.

Застывшая в безмолвии армада:
«Кагул», «Алмаз», «Свобода»...плеск морей.
Скуластый строй последнего парада
И цепи потонувших якорей.

В тот день в Бизерте было слишком жарко.
Горела кровь, кружилась голова..
Дочь командира миноносца «Жаркий»
Расслышивала тяжкие слова:

-На флаг и гюйс!
Застыли — слёзы, люди.
-Флаг, гюйс — спустить!

Заплыли пеленой
Тумана синего глаза..
Нас всех — не будет,

Не будет больше!

Всхлипы за спиной..
Прошёлся русский гимн
Прощальным маршем
Над тихой бухтой солнечной страны.

-Мы с мамой..
      Плачем, плачем,
                Машем, машем —
На все четыре русских стороны.

Куда не глянь — лишь марево пустыни:
Колеблются пески под плеск воды.
Ужели сердце Родины остынет
И смоют волны русские следы?

Но нет, не властна над душой чужбина,
Горела гарь гарцующей зари —
Над миром: от Парижа до Харбина
Быть русским — счастье, что ни говори!

Она ждала — Андреевские стяги
Когда-нибудь взметнутся в синеву.
Нёс царский паспорт штамп — клеймо бродяги:
«Всю жизнь я с прежним паспортом живу».

Она ждала, ждала и хоронила:
Матросов, адмиралов, мать, отца.
Касались волны взора, так уныло
Качались чайки, с криком, вдоль лица.

----------------------------------------------
И голос дрогнул, вдруг:
посол России,
вручая паспорт, речь произносил...

На кромках глаз родной Анастасии*
Держалась горстка слёз... что было сил.

*Анастасия Ширинская-Манштейн (1912 — 2009) – дочь командира миноносца «Жаркий».
Миноносец пришёл из Крыма в Бизерту осенью 1920 года. Весь жизненный путь – в лишениях, в благородной нищете.
Отказавшись от французского гражданства, оставшись на всю жизнь поданной Российской Империи,
получила российский паспорт (Специальным Указом Президента РФ) в 1997 году.

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125040406103