Я строкой, – извлечённой из взрезанной вены, из пропасти той,
Что из петли достали, из рва с мёртвым губ шевелением просьбы голодной о сахаре –
Отменяю кромешность пустой простоты псарни, лаем густой;
И свет клином сошёлся на мне, –
исцеляющим души от жизни, взрыхляющем пахаре!

Здесь, среди миллионов ухоженных слов и упитанных шей,
Я единственный вышел в набат, вместо всех колоколен,
собой заслонив срыв в утопию –
Слов ослепшую прыть в жерле снов Языка, – но прогнали взашей,
Испарили до дна глубочайшую кровь павших звуков небес, из любви сделав копию!

Я убит на дуэли – народом моей – современности, выпростав волны морей, – из под гнёта посредственных в слове столбов, с объявлением, типа: «Играем в рабов!» – оторви адресок с телефоном, скорей, На руках виснут цепи чужих якорей, что ко дну приковали небесный почин, Превратив песню слов в злободневность причин, Чтоб бездарные в совести знали о ней, И коней под откос, и глазели сильней – на единственных слов моих гибель и ждёт, Жир обеденных рук, с радиацией йод – Ну, давай, Достоевский, давай, идиот, расфуфыривай вслух, с десяти и до двух, своих дебрей словесных ощипанный пух...
 Я единственный здесь – в диком хламе – стою. И горячей мочи отсылает струю одомашненный кем-то ручной волкодав – там, под водочку, душу судьбы распродав, Слово стало – на ужин, с ножом на обед, Слово стало словечком, газетой отпет – век Искусства, найти бы : прохожий без дел был идущий, среди адрес знающих тел... Будто оторопь смысла, осенняя тишь, красной ягодой свисла и громко стучишь, вдаль по рельсам состав, стыки – вальс «раз-два-три», и когда же, когда станешь жить ты внутри?! – Человек, обыватель, наследник богов, обитатель консервных пустых берегов! И когда же, похожий на кровь, вспыхнет куст? Вот, лопаты упёрлись на кладбищах в хруст! И никто. Только проза от жизни легла – от погибшего детства с игрой до угла. И единственный я здесь поэт на ветру – Успеваю поэзию спрятать к утру, укрываю ладонью для света свечу... Вслух единственный раз, вам в глаза промолчу...

Я строкой, – в первых сумерках тихо подобранной, на Поварской, –
Отпишусь – я начну ей своё объясненье любви к тишине, к той,
что в голос к нам вынесла –
Ослепительный мир обрусевших потрёпанных чувств и рукой
Очень бережно смысл окаймляла, из бывших она, из последней России, из вымысла.

Шёл урок – высочайшей любви к Слову, к слову сказать, был апрель,
Или, может быть, поздний октябрь, помню, как далеко-далеко,
над кострами, над пашнею...
И учительница... И единственный нынче поэт. И, поверь,
Я взахлёб погибаю от счастья сказать выше всех – современникам –
вечность вчерашнюю!


© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125102005706