Цикл Земля людей

***

В глубокой комнате нет входов, только выходы –
Распахнутых дверей бездонные проёмы.
Я сделал шаг в пролом, от смерти душу выходил...
По ком мелодию колоколов прольём мы :

По всем, кто будто ты и я, исчезли дочиста –
Из взглядов в жизнь, кто в кровь разбил об двери руки!?
Подтёки слёзные – на стёклах пальцем – отчества,
Фамилии и имена – в разгул разлуки.

***

В горнило грядущего –
делаю шаг смелый.
С мелом в руке,
вплотную подступив к доске:
«Рабы – не мы?» И немы мы, как рыбы! С милой
Мечтать бы...
да размыты морем на песке.

***

Всё глубже сны. Сны на яву : как в лес дремучий,
По мхам, неспешно погружаются шаги –
В глухую тину таинства и случай
Звать былью небыль... Спой мне, помоги
Постичь – не грусть, но глушь
И тишину, в кой свет дрожит в дыму:
Всё обойму, но не пойму
Заброшенную уйму поймы
Спрягающего звуки языка.
Вдруг, выпалить, на всю обойму,
Сошествие с ума слегка...

***

Музыка кончилась.
Песенка спета.
В страшных конвульсиях
стихла планета.

***

Здесь, в этом притоне земном –
Не на что, не на кого нам надеется :
Сдохнем, в одиночку или скопом,
в немощи старческой о к о л е е м!

Связанные по рукам и ногам,
стоймя в пучине белогвардейцы.
Вспыхивают в буржуйках лица,
соединённые с альбомом к л е е м.

Фельдкурат Отто Кац
Окропляет, с похмелья,
В книге, сел на матрац
с освящённым е л е е м.

- Разбираетесь вы в поэзии?
– Еле-еле.
- Кто ж вы, батенька?
- Душа в теле.

***

Спит тишина утраченных шагов.
Рассвет, возлюбленно весну сопровождая,
Выходит – морем сна – из берегов
И проступает – чёрная на белом – стая:
Грачи вернулись. Трогательно как
Переминаются в проталинах и птичий,
Сизой сияет, тусклый с блеском мрак
И маркий след просолнечных отличий
Души из детства от всего потом –
Так оголён, до слёз заметен и не надо
Мне будней, праздников – гортанью, ртом –
Дрожащим голосом бегу от вас, из ада
Всех человеческих деяний – прочь!
Всей кровью истекая, напрочь, прочь отсюда –
К беспечным птичкам, к бликам, в ночь,
Где плотских душ нет, не вымаливают чуда,
В очередях к иконам не стоят,
Где мясники не разрубают судьбы с маху!
Дожить до старости? - Несите яд!
Наяд ручьи несут и ветер сносит птаху –
Взвивает душу ввысь прозрачный взгляд:
На тишину, на амиантовые грани
Надежд утраченных... Жить всё подряд,
Реветь потоком ржавым в медном кране?
Нет, человечья жизнь – не для меня!

Здесь нет меня – везде, нигде, во всём, со всеми –
С зажжённым сердцем Данко – шлейф огня
И тишины глубокой колокол весенний.

Спеть звучный взмыв утраченных чудес,
Рассвет возлюбленно встречать, витать, взлетая
На вышину, ту, где качает лес
Из тёплых, топких грёз вернувшаяся стая –
Вот мой удел, удача, мой черёд
Настал – настиг мой стих настои и настилы
Несметной свежести... Взойдём, вперёд!
... Земля людей плакучей ивою грустила.

***

В огромной тесноте, живьём, живём и гибнем
Под гнётом зла, на подступах к весне, жизнь промелькнула ввысь.
И тьмою обдаёт, поддетый, будто бивнем,
Порывом ветра – мир безмолвный, но слова отозвались
Не болью – былью достоверности сокрытой :
Там звуки жгут иконописцы языка
И дремлют тысячами старцы над корытом
Расколотым с носка!

***

Мне в глаза ударяет багровая явь –
Нищих поросль рук и лодчонки ладоней плывущих –
По несметной крови, ты, предстань, ты, представь
Половодье, вглядись в нас, Господь Всемогущий!

Задыхаясь живьём в безвоздушной среде
Среди тысяч бредущих сквозь храм миллиардов,
Слышу топот...

Ну, где ж эта девочка,
веточка,
деточка где!?

Смрад убоины, струнные песенки бардов,
И молчанье ягнят в безмятежной воде...

Гоголь-моголь и уголь и угол Ордынки, орда.
Всмятку мятые лица, стоймя города,

Как надгробия ввысь, из бетона и стали,
Холить смутность огней фонари перестали :

Твой блаженный пунктир – смысл жизни кровавой
Познаётся, вломившейся в душу, оравой!

В грязь втоптали стиха поседевшую стать –
Вовлекут звуки в ритм,
Волокут умирать :

Наш черёд : челюстей, черемши череда,
господа, Г о с п о д и Б о ж е м о й, господа,
Кто здесь кормчий, кто правит сей бал, выходи,
Разрывай мёрзлый саван на мёртвой груди!

Мне в глаза ударяет багровая вонь
И шалавой, воркует ладами гармонь,
Будто пьяное зелье хлебнули сполна,
Горсть копеечных жизней смывает волна...

Захлебнутся одышкой слепые ветра.
И помои ведра и помыли с утра...
И по мере утрат,

Добираешь морщин.
Обесцвеченный взгляд...
Обездвижив мужчин,

доберётся снаряд –
докрадётся война,
всё что хочет, вольна,
до тылов, до сусек...

Топором ржавых рук
рубит лес дровосек.

Мне глаза изменяют – куда здесь смотреть :
Опустела Земля. Ливня хладная плеть...

Околеть.
Одолеть –

Свою горечь о том,
что хвалу исторгают раздробленным ртом.
И смахнув рукавом кровь с погибших детей,
Доживать будут день...
Ливню хватит плетей,
Чтоб мокрить и хлестать
мостовую, вдоль крыш...

Эту жизнь – п р е к р а т и т ь!
Эту смерть – перестать!

Ну, о ком ты смеёшься, малыш, и молчишь?

Мне в глаза бьёт лучами весна, дождались!
Только б сердцу хватило ударов отсчитывать смерти.
Удивления тень, грациозная рысь,
Хороша, пробирается к счастью, поверьте,

Есть смеющийся блеск ручейков, есть Хатынь –
На небесных весах тяжелей – слева, справа?
Я во сне на Земле – остываю, остынь
Под весенним дождём жарких мыслей отрава.

Из незрячих мы здесь,

из глупцов,
из слепцов,

Схоронив вдоль судьбы – матерей и отцов –

Будто выколот взгляд,
Белый с чёрным наряд,
Все в крови, всё подряд

Знать и в розовом реющем цвете
Старых яблонь – в любви объясняться крылам :
Чайка. Занавес. Знайте, в ответе
Мы с любимой за всех вас, и смерть пополам
На расколотой в сердце планете.

О, планида людей
С покосившейся вывеской:
«Одинокий приют одноногих страстей»,
Иль украденный свёрток с упитанной вырезкой,
Свежей струйкой – на пол,
И тоска всех мастей –

Обуяла, бывает, сгоревшую улицу имени
Мандельштама – вкруг площади Маяковского сложена
Из акропольских плит, кои, кажется, выгодно выменял
На оливковый вечер – на сон холодного отжима...

Каждый миг, уснащая шатанием речь,
Словно псу на цепи, до оскала беречь
Мне дано – смутный, брезжущий вид вдалеке –
Там, где тонет закат в облаках и в реке.

И меняется воображаемый вид,
И канат для ходьбы из ресниц как бы свит...
Вниз идёшь – под ногой – пропасть смыслов, идти,
Оступиться и падать в колодец пути –

На словах передать – смертный обжиг крыла
Всех, кто падает ввысь, кого в жизнь забрала
Эта бездна возможностей...- Кто ты, ответь! –
Только падаешь ввысь, только с золотом медь...

А внизу, как всегда: понедельник, четверг,
Кто-то взял города, кто-то душу отверг.
Нынче я – завтра он и она, после – ты,
Воздымаясь, торчат из под комьев кресты...

Как же лица просты...
Как же души пусты.
Ох, пусти, ох, прости,
Силы нету грести...

...Нет, твёрже шаг! Уходим прочь отсюда,
Шампанского предсмертного салют!
На шестерых расставлена посуда.
И боги дождь багровый с неба льют...

Мне в глаза ударяет весенняя блажь.
Нищих поросль рук и ладони под парусом в створе
Окаянных веков, Боже, может, отдашь
Ветер скал Эвереста для входа в открытое море!

На планете людей – песня, с мартовских круч
Сходит девический хор и под занавес свежести чувства
Бог, в бирюльки играя, бессильем могуч,
Барской шубой с плеча, жизнь швыряет на откуп искусства!

Начинающим смерти – поэзия с рук,
Подходите, берите, цените!
Обрывается даль звуконосная, вдруг...
Гриб в полнеба... И вспышка в зените.

Кто не вспыхнет – сгорит,
Пожалеет – не умер кто –
Все, кто останутся.

Падающие протуберанцы
посмертного танца...

Мёртвые души пойдут по грибы
С белыми шляпками, вниз, по гробы
Ходят сегодня – пустые, как взгляд...
В храмах – о каждом, над каждым – горят

Тонкие свечки, придуманный Бог
Скован кольчугой легенды, продрог,
Прячется тихо в тени нищей веры...
Белогвардейцы, стоймя офицеры,

Приданы чёрному морю баграми...

На Колыме, на Лубянке, в Баграме –
В дальних распадках, в боях под Берлином,
В мёрзлых домах и в строю журавлином –

Брезжится Бог, то стигматы, то стогны
Полные лунным сиянием, стёганы
Ливнем ночным переулки апреля.
Кровь, море крови, вниз, по аппарелям

Тёмный поток... – Ты не видишь всё это?
Тает в безмолвии голос поэта...

Только поэтому всё, потому

Что
Утопает
В рассветном дыму

Тысячелетняя скорбь, вдоль весны,
Я погружаюсь в глубокие сны?

Нет, не побег, но мятеж – лёд Кронштадта –

В год Двадцать первый...
Ох, братцы, ребята,

Сколько ещё только в голос да в ночь
Можно и нужно познать, превозмочь

Крыльями рук – в пропасть камнем – когда-то
Выпадет жизнь из окошка, ребята,
Только в глубинах безбрежного сна
По-настоящему вечна весна.