Цикл "Осень жизни"

«Поэтическая грамотность ни в коем случае не совпадает ни с грамотностью обычной, то есть читать буквы, ни даже с литературной начитанностью. Если процент обычной и литературной неграмотности в России очень велик, то поэтическая неграмотность уже просто чудовищна, и тем хуже, что её смешивают с обычной и всякий умеющий читать считается поэтически грамотным. Сказанное, сугубо относится к полуобразованной интеллигентской массе, заражённой снобизмом, потерявшей коренное чувство языка, в сущности уже безъязычной, аморфной в отношении языка, щекочущей давно притупившиеся языковые нервы лёгкими и дешёвыми возбудителями, сомнительными лиризмами и неологизмами, нередко чуждыми и враждебными русской языковой стихии. Вот потребности этой деклассированной в языковом отношении среды должна удовлетворять русская поэзия. Слово, рождённое в глубочайших недрах речевого сознания, обслуживает глухонемых и косноязычных – кретинов и дегенератов слова.»
Осип Мандельштам

... И как пустые рукава фронтовиков,
Помятые, вниз длятся водостоки,
Впритык к углам домов, орут с лотков
Дни, распродав за грош мороз глубокий –
По коже, чтобы стужей схожей обдала,
Такой, чтоб до костей, на бич похожей,
Немую улицу и краешек стола,
И взгляд, которым вдаль идёт прохожий:
По голой темноте осенней лжи,
По скользким лестницам сырых подвалов...
По скольким колокол звонит? – давай, скажи –
Кому ещё смерть жизни раздавала!

С предельной чёрной, сплошь зеркальной чистотою
Рояля, где-то в недрах смысла всплеска рук вслед встречи –
Двадцатый век предстал в огнях, его густою,
Почти что невесомой дымкою противоречий
Укутан : мокрый взмах ресниц вдоль осени, хруст ветки,
Подошв удары об брусчатку, плач коней;
Припавшие всем существом к краюхам малолетки
И отстающий, поспешающий больней
За шумом времени, щемящий сердце сгусток бега –
Почти догнавший горизонт, уже вот-вот...
Глубокий купол звёзд над тлеющим костром ночлега
И хриплый взмыв вперёд пятиконечных рот...

Невнятица речей. Ручей огней.
Морзянка окон. Сделан ход конём,
Неверный, верно, думает о ней...
Слепая память, там светло, как днём,

От мысли, что уже недалека
Их встреча, падающий ввысь старик,
Летит во сне, пронзает облака
И в лебединый цвет окрашен вскрик.

Сквозь шаг в окно, он думает о ней.
Земля всё ближе... Холит их вдвоём –
Невнятица разбившихся огней,
Осиротевших окон окоём.

Поэзию несметную мою –
На званный пир чудес не пригласили!
Непрошенной явилась, так в бою
Смерть уступает жизни, что же, в силе
Неистовства – в язычестве стихов :
Мятежных, мямлящих и мнущихся, и мнимых –
Есть тайный север мглистых мягких мхов
На южных склонах каменистой пантомимы.

Не поданы на блюде – смысл и свет.
В кромешной темноте свеча рассталась
С нежнейшим пламенем и холодом согрет
Путь плоти в беспробудную усталость.

К смешению! К оружию! – К барьеру!
Охрипшая просодия готова –
На абордаж, на приступ, на страданье!

Мордастый хам, склонившись к офицеру,
Погоны рвет с шинели...
В мирозданье –
Штыками тычет чернь... Страна христова

Стоит в очередях до горизонта

К иконам чудотворным – тонны горя,
До неба стон над стогной: «Помоги!»
И автоматной очереди вторя,
Святая очередь – смертельна! Пробеги
Глазами – по обугленным, усталым –
От мала до велика – скорбь в очах.
Свет, убывающей полоской алой,
Шитьё златое на разрубленных плечах –
Блеснуть заставит – красота, сгорая,
В мгновенье ока цену скажет вспышкой мне...
И окровавленная тень судьбы, сырая –
Подарит что-то, смутное вдвойне:

Великой отстранённости раскаты –
Сухие вспышки молний, дальний гром.
И уже в сумерках : высотный взгляд, покатый,
И в гуще нежности, в часу, втором

После полуночи, опустишься в глушь сада,
Глазами, шагом канув в вымысел того,
Что только может быть, в чём теплится услада
Исчезновения, молчанья естество
Приносит : отзвуки, обрывки, отголоски,
Ковшом Медведицы зачерпывая высь –
Путь по дороге по Калужской, пыльный, плоский,
В котором странники слезой отозвались
На мой призыв понять, постигнуть что-то –

Брёл шелест эха, пустошь, пустота...
Болот пузырчатая слышалась икота
И покосившаяся вера у креста

Проявлена – крылами чёрной птицы,
Вспорхнувшей вдаль с заброшенных могил...
Поэзия – движенье рук проститься
Вослед перрону, взгляду... Дождь чудил,
Перемежая радугу и срубы,
Взблеск слёз и шум прибоя шатких крон.
Обычный человек, как окрик грубый,
Спугнул вес дремлющих ресниц, со всех сторон –
О б ы к н о в е н н ы е – стоят, все плоть от плоти,
Никто не замер в гуще строк, никто...

К смущению!
К оружию!
Живёте,
пронашивая вечность, как пальто! –

Напрасен вскрик мой, сорван голос горна
У трубача над бруствером, вблизи
Раздался взмыв поэзии, покорна
Дней череда, измазана в грязи –
Расстрельная стена – путь изрисован
Художествами, ветер взаперти...
Поэзия, под тяжестью засова,
Весомо умирает, не найти

Её воздухоносный облик, где-то,
Возможно, ещё слышали о ней.
Вращается вокруг людей планета,
Простившаяся с высверком коней,
Летящих вскачь по небу, залитому
Пожаром от единственной свечи
В руке упавшего... К закату золотому
Подобраны тяжёлые ключи...

...Поэзию ослепшую мою –
На злачный пир отребья пригласили!
Там шестипалые уродцы, без усилий,

Цепляли вилками с тарелок смысл кондовый.
И выстроились в очереди вдовы
Поэтов – с узелками, вдоль по Каме

Дымились папиросы, трубы и пожары
Сердец горящих, пароходов и поджарый,
Ремнями перетянутый, с наганом –
Глумился над ослепшим мальчуганом...

Исторгли соловьи скупые трели.

И зрители презрительно смотрели,
А кто и с любопытством, чуть жалея,
По буквам, по слогам шёл: «Л о р е л е я...» –
Водил губами по высоким горним скалам
И камнепадам слов... И было дней навалом
У каждого, кто обнаружил строки –
Ослепшие, нездешние... Жестоки
Свинцовые глаза смотрящих вслед
Поэзии...А наших... наших нет...

Ночь затопила затоптанный свет фонарей.
Окна глухие... Ты только подставь, поскорей,
Ангел бескрайний, свидетель разбившихся строк,
Крылья – под струи – и света, и крови, урок

Выучен мною и к осени жизни, впритык –
Мысль, что напрасно всё – сталью бахвалится штык!
Собраны годы в чернявые стаи годин.
Окна ослепли от сомкнутой плоти гардин.