1.

Сорока сороков проплывающих маковок –
Караван, с рукавов,
     Как всегда одинаково,
Начинает портрет дымной прелести парковой –
            предрассветный апрель.
                И сорокою каркала

Тишина по утру,
Во дворах припаркована...
Я ладонью сотру
Свет созвездия Овна
На оконном стекле,
Плоскость взвизгнет стекольная...

-Это Па де Кале
Или пустошь окольная?

 ...А в доходном дому,
Помню, коврик с галошами...
Я сегодня дойму
Грусть словами хорошими:

Вот повальный апрель, вот пасхальные обыски.
Баржей, севшей на мель, память, ржавые отблески:

С позолотою стать, век Серебряный с месяцем –
В детской книжке листать и серёжкою свеситься,

И с дождинкой сморгнуть   – свет далёкого Овна...
С подноготною суть льдом шампанского скована.

2.

Балдахины над песками.
Своды Мюр и Мерилиза.
Пусть, дождливо, но пускай мне
Снится в Ницце как прилизан
Облик ночи, мостовою
Наставала тьма  и эхо
Длилось, с визой гостевою
Я в полночный город въехал.
Птиц прочищенные зобы
Будто заперты, молчали.
Цокот. Цоколи. Особый
Вкус приспущенной печали –
Предлагал пирог воздушный.
Я хватил и, утопая
В топкой рыхлости подушек,
Ехал, песенка слепая,
Ночь нащупывала тактом,
Звуком темень наделяла.
Я играю с вами, так-то!
Сдёрнув шторы-одеяла
С окон Мюр и Мерилиза,
Балдахины смыв с бархана...
Сон, как соль, косулей слизан
С корки, в кадре бездыханном.

3.

Упирается в ветер стекло лобовое,
Шелестит, где-то в Среднем Уэльсе, авто...
И в перчатке рука, и слегка болевое
Рычага отклонение... Смехом, зато,

Окатила цветущий ранет придорожный
В шляпке, в дымке сиреневой, в ветре с каймой.
Миг надкусан, распался легчайшим пирожным.
Завихрился отчасти, от счастья немой –

Восходящий апрель, расцветилось адажио
Распростёртой долины и волны цветов
Подступили к дороге...Цвет мнится и даже
К несказанному миру с восторгом готов :

Нету стен у пространства, у времени – стрелок.
Силуэт на раскрытой странице в manteau.
Шум дождя с переполненных льётся тарелок.
Шелестит, где-то в мокром Уэльсе, авто...

4.

Усеянные черепицей крыши Веймара, в котором
Чтит Вальтер Гропиус стеклянных стен простор.
Широкий взгляд проходит узким коридором.
И речь рукой Кандинского, и мысль во весь опор!

Жнёт солнце тени в недрах Баухауза в разгаре эры
Причин – бездействуя, творить творцов разрешено.
Всласть спит под шубами – Дессау – бликов облик ликом серый,
И белых с чайкой строк сухое слышится вино...

Под звёздным куполом, в развешанном на веточках апреле
Два метеора плюхнутся в бокалы, грянет тост:
- За шум дождя! Чтобы скорее все надежды надоели
И Джим на счастье лапу подавал, поджавши хвост!

Мир, канув в сон, предстанет вещью неизведанной доселе :

Оживший сгусток крови –
   чувств комок и брод в огне!

Клочок судьбы на каменном полу – на Марсе ли, в  Марселе?
И померещившийся, с померанцем, свет в окне.

Изогнутые трубки кресел, чайник нас оставил с носом,
Когда упала выпуклая быль в зеркальный бок.
И к счастью, не осталось мест под солнцем в косном мире, сносном,
В котором властвует торговец жизнью, смертный Бог.

5.

Не выковать мне подвенечный звон.
И голосом горящим – море впечатлений
В ночь не зажечь – не будет маяка,

Но вспугнутые взвеяны олени
И надо, чтобы мысль была легка,
Как эта стайка!
                Столько... стойко... с толикою грусти,

Счастливые, мы крепко-накрепко с тобою обнялись,
С восторгом осязая как распустит,
Расправит крылышки тюльпан... Взгляд холит высь:

Витанье в невесомости – в награду
За лёгкость веры, за влюблённость в каждый миг!
Вдруг, благость, вечных три секунды кряду,
Обстигла* облик, к облаку приник
Объёмный свет объятого такого
Алькова, аленький алеет шаг аллей.
И с колокольчиком, вдруг, тронешь дверь, с подковой,
На счастье, призрачное, брезжит, одолей –

В себе, внутри – химерный ритм разлуки :

Ни поступь барабанщиков, ни плаха с топором –
                не царствуют, не правят бренных бал!

Вот, крылья бабочки, взяв солнце на поруки,
Несут лучи, листают свежесть, чтобы спал
Весёлый город человечков, домик к дому:
Куртинки крокусов, в картинках акварель,
Словарь Брокгауза, Ефрона, томик к тому...
И устилающий дождём траву апрель.

*неологизм Пастернака, в значении обволакивать, опоясывать

6.

В двух шагах мир людей от войны Мировой.
Термоядерный пепел вовсю громоздится!
Но апрель, наш последний апрель над Москвой –
Столько ласки и ластятся к ласточкам лица.

В кабинете у Бродского брода в огне
Не допросишься нынче – там тихо и просто.
Мрак. Шагал Марк. Шагаю в строке к Шаганэ...
И Васильевский – острым мерещится остров.

Чу, чужие глаза – липнет взгляд чужаков:
К деревцам и к трём сёстрам в обнимку, вдоль пьесы.
И качают  серванты цейлонских божков,
И встряхнут на ладони – таланты и песо!
 
В двух шагах от людей – мир, которого нет
Ни на карте, ни в снах, лишь пунктиром, намёком,
Проговариваясь, тронет струны поэт
В заповедной строке,  в дальнем сердце далёком.

7.

О, апрель, мой теплеющий хор распалившихся птиц!
Переулок ночей, замирающих ниц –

Павших – всем своим воздухом, свежестью дикой –
В тишину, прикорнувшую, там, на бульваре,
Где в котлах жизнь с лавровыми листьями варит
Состоявшийся будущий день... -Тихо тикай,

Ночь апрельская, ходики сняв со стены городской,
Пробуждай меня ввысь, и с весёлой тоской
За собою таскай... Стану трёхгодовалым:
- Где вы, взгляды морские? На воле! Навалом

Предвкушения чуда – за тем поворотом направо :
Там с колоннами сад, там без стёкол оправа,
Под шагами, валяется, втоптана в век,
Со стихами её обронил человек...

О, атлас парусов – дивный выход «Секрета»
На простор всех морей, самый полный вперёд!
Меж рассыпанных тыкв – звон хрустальный – карета,
Может быть, подождёт ещё миг, заберёт :
В даль и в высь... И Ассоль  к кромке чуда, чудная,
С риском впасть в состояние птицы в ночи,
Подступает, я медлю, судьбу пеленая
В мягкий облик апреля... Кричи не кричи,
Не найти мне просвет в разразившемся шквале,
В кровь разбита о камни мечта, но опять
Поднимаюсь, над ветром, ты помни как звали
Эту алую душу, живущую вспять!

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2023
Свидетельство о публикации №123042704810